Пушкин и декабристы

399

8 августа Дибич уже должен был дать ход этим пометам (как было сделано по всем без исключения замечаниям царя к разделу «В»)… Тут, однако, мы еще не все знаем: в августовские коронационные дни происходят какие-то существенные разговоры, обсуждения. Как следствие царских замечаний на полях отчета Бошняка возникает новое «Дело о чиновнике 10 класса Пушкине». В нем соединились все документы и материалы, относящиеся к освобождению поэта. Дело это прежде находилось (как видно из старой описи) даже в делопроизводственной близости от доклада сыскного агента: тот же фонд канцелярии дежурного генерала по секретной части (№ 36), та же опись - № 4 (847); номер дела 422 ¹ (а отчет Бошняка - 385).

Новое дело было «начато 31 августа 1826 г. ² - решено 21 сентября 1826 г.». Но что же происходило в течение августа? Почему после отчета Бошняка, как будто снимавшего политические подозрения с поэта, за Пушкиным не послали сразу?

Разумеется, царь чрезвычайно занят: коронация, начавшаяся война с Персией. Однако текущие дела не останавливаются: 7 августа, в тот же день, когда докладывали о Пушкине, Николай расследовал огромные злоупотребления в Архангельском порту; 13 августа распоряжался рассмотрением сундука запечатанных бумаг недавно умершего графа Ф. В. Ростопчина ³. Главный штаб и III Отделение работают на полную мощность.

Очевидно, в августе еще раз кладутся рядом показания декабристов «за» и «против», «плетневское дело», еще доносы, слухи - наконец и отчет Бошняка; как раз по инстанциям в начале августа приходит официальная просьба Пушкина, отосланная 19 июля вместе с медицинской справкой; ⁴ на весы ложатся прежние ходатайства Карамзина и Жуковского: Карамзина уже нет, Жуковский за границей, но кто-то (Блудов, Дашков?), должно быть, напомнил об их мнении.

П. Е. Щеголев, опираясь на свидетельства Вигеля и других современников, высказал очень интересную и, к

¹ Ныне - «Дело Пушкина» в ПД, ф. 244, оп. 1, № 1609.

² Фактически 28 августа. См. с. 401.

³ ЦГВИА, ф. 1, оп. 1, № 3545, л. 77, 91.

⁴ 30 июля рижский генерал-губернатор Паулуччи препровождает прошение Пушкина к его прежнему начальнику, министру иностранных дел Нессельроде (см.: «Летопись…», с. 719).