Пушкин и декабристы

277

Пушкин как ни в чем не бывало продолжал читать комедию - я с необыкновенным удовольствием слушал его выразительное и исполненное жизни чтение, довольный тем, что мне удалось доставить ему такое высокое наслаждение» (82-83).

Сцена начата и замкнута чтением Грибоедова, радостями Пушкина-читателя. Настоятель Святогорского монастыря - в этот момент личность, скорее способная повредить Пущину. Вопрос о Павле Сергеевиче Пущине тоже не праздный; опальный генерал, подозреваемый в связях с тайными обществами, бросает «тень» и на приезжего однофамильца. Сбываются, как видим, предостережения Александра Тургенева, Василия Львовича; однако Пущин и много лет спустя считает их опасения «совершенно напрасными».

Впрочем, декабрист человек скромный, не в его натуре подчеркивать свою смелость, да и рассказ совсем не о том: о Пушкине. Только что - свободный взлет духа, и вдруг, на взгляд декабриста (пожалуй, несколько односторонний), поэт «как школьник присмирел». Пущину неловко быть свидетелем этой сцены и - берет вину на себя: он «накликал», а Пушкин с его тончайшим, чутким восприятием человеческой натуры, конечно, не мог не понять всего, но - преодолевает неловкость, поддержав предложенный другом выход: «Он и без того бывает у меня ¹ - что говорить об этом вздоре». Инцидент внешне исчерпывается. Декабрист смотрит на происходящее пристрастно, придирчиво. После зафиксированных Пущиным состояний - «смутился», «торопливо рассказал», «присмирел», - следует «как ни в чем не бывало», - и мы, конечно, сгустили бы краски, утверждая, будто Пущин подразумевает здесь нечто вроде: «Не такого типа люди должны быть заговорщиками, членами тайных союзов»; но было бы неосмотрительно совершенно отрицать раздумья в этом направлении, посещавшие мемуариста в те минуты и после.

«Потом он мне прочел кой-что свое, большею частию в отрывках, которые впоследствии вошли в состав замечательных его пиэс, продиктовал начало из поэмы

¹ И частенько бывает! В доносе агента Бошняка игумен Иона фигурирует как постоянный потребитель пушкинской наливки, присказка же монаха: «А то будет, что нас не будет!» - первоначально намечалась эпиграфом к «Повестям Белкина».