Пушкин не пытается как-то объяснять появление самого Петра: «сильный человек», «северный исполин» (позже - «властелин судьбы») - во всем этом сочинении, в духе времени, сильные люди (или объединения людей) делают историю куда в большей степени, чем история творит их самих… Выражаясь языком современной науки, «субъективное начало» явно преобладает над «объективным».
«Народ, упорным постоянством удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победою и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни обритых своих бояр».
Дальше один за другим обозреваются три главных «состава» государства преобразованного: сначала - народ. Фразу как бы начинает историк, просвещенно иронизирующий («победа… бороды и кафтаны»), но заканчивает - «сам народ», насмехающийся над историком и ему подобными «обритыми боярами» (выражение чисто народное) 1. Тут уже видно столь раскрывшееся в поздние годы особенное умение Пушкина смотреть на предмет то со своей стороны, то с чужой колокольни; то - на Пугачева, то «Пугачевым»: только что принизив «бояр» народным мнением, в следующей фразе уж снова говорит в их пользу - «новое поколение… привыкало к выгодам просвещения».
«Новое поколение, воспитанное под влиянием европейским, час от часу более привыкало к выгодам просвещения. Гражданские и военные чиновники более и более умножались; иностранцы, в то время столь нужные, пользовались прежними правами; схоластической педантизм по-прежнему приносил свою неприметную пользу. Отечественные таланты стали изредка появляться и щедро были награждаемы. Ничтожные наследники северного исполина, изумленные блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности, и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе» (к этому месту примечание Пушкина: «Доказательство тому царствование безграмотной Екатерины I, кровавого злодея Бирона и сладострастной Елисаветы»).
1 В 1831 г. в «Рославлеве»: «Народ, который тому сто лет отстоял свою бороду, отстоит в наше время и свою голову» (VIII, 152).