Переводы польских форумов за 2008 г.

22 мая 2008 года Ян Котляж Две оккупации глазами математика

http://kotlarz.salon24.pl/75512,index.html

Jan Kotlarz Dwie okupacje okiem matematyka

Львов — прекрасный город, прекрасный не только архитектурой, но и — что редко случается среди современных столиц — прекрасный духом. До 1939 года он был городом польской культуры и одним из важнейших центров польской науки.

Это во львовском университете Яна Казимежа возникла польская математическая школа, здесь преподавали такие знаменитости польской науки, как хирург, пионер операций на открытом желудке профессор Людвик Рыдыгер; старший брат Владислава Грабского (дважды премьера и реформатора польской валюты) — Станислав; создатели топологии Станислав Банах и Гуго Штейнхаус. Расцвет польской науки был прерван Второй Мировой войной. Львов заняли Советы, а потом — немцы. Эти две оккупации описал в своих дневниках Штейнхаус. Их чтение наводит на многие мысли.

Западный город.

Вскоре после 17 сентября среди местного населения распространилась весть, что «Советы занимают Польшу до самого Сана». Штейнхаус описывает естественные в такой ситуации терзания: остаться в городе или бежать. С первых дней можно было заметить специфику русского взгляда на Львов. Советы, занимая Львов, входили в западный город. Быстро оказалось, что советская пропагандистская машина, много лет рассказывавшая о толпах безработных на Западе, заставляла их ожидать совсем другого, нежели цветущий Львов.

— У вас даже крестьяне и рабочие — паны, — говорит один из красноармейцев, видя квартиры рабочих, их одежду, бельё.

Что интересно — поляки быстро начинают ориентироваться, что для того, чтобы не выделяться в оккупированном городе, надо, согласно советской «моде», сделаться серым, незаметным.

Штейнхаус описывает некую робость Советов и их сознание, что они овладели городом, находящемся на более высоком уровне цивилизации, чем Россия. Сразу же было приказано красноармейцам во Львове появляться на улицах только при полном параде, запрещены беспорядки. Памятники Мицкевича и Яна Казимежа — как «свои» — остались нетронутыми. Семья Штейнхауса, будучи владельцами особняка, участвовала в специфической ситуации. У них официально отняли дом, оставив им одну квартиру, а в самых лучших помещениях расположились красноармейцы. Через несколько дней в квартиру Штейнхауса постучали. Двое солдат в парадных мундирах попросили назначить плату за квартиру. Затем они поторговались относительно суммы и исчезли, чтобы никогда более не появиться. Вся эта сцена имела свой очевидный смысл: они показали, что знают, что в цивилизованном мире за аренду квартиры следует платить и хорошим тоном считается поторговаться! Штейнхаус описывает аналогичные ситуации в случаях выселения польских семей. Каждый красноармеец непременно старался проследить, чтобы поляки не забыли взять с собой… пасту и зубные щётки. Это затем, чтобы никто не подумал, что они понятия не имеют о предназначении этих приборов.

С другой стороны, те же самые офицеры, которые чувствовали своё несоответствие западной цивилизации, знали о тех ужасах, которые творились в подвалах НКВД. Потом об этом узнали немцы и возложили ответственность на «евреев из НКВД».

Одной из проблем польских учёных была судьба польского университета. Через несколько дней после вступления войск в актовом зале была организована встреча профессоров с новыми властями. Руководил этим мероприятием «представитель интеллигенции Советской Украины» — пан Корнийчук. Он открыл собрание словами:

— В том, что произошло, не виноваты ни мы, ни вы, но только те, кто удрал в Румынию

Это было меткое замечание, потому что львовские поляки, наверняка, ожидали совершенно другого от пилсудчиков, командовавших Войском Польским.

Удивительно быстро разрешились, казалось бы, сложные спорные вопросы. Университет мог продолжать свою деятельность, больше того, первые месяцы российской оккупации обучение проходило по польским программам, можно было читать лекции по-русски, по-польски, по-украински, кто как хотел. Университет должен был остаться «польским».

— Если будет нужно, то мы откроем во Львове другой — украинский, третий — русский, а четвёртый — еврейский, — утверждал Корнийчук.

Единственное, что было запрещено, — это восхвалять пилсудчиков. За это грозила смерть или ссылка.

Всем преподавателям Советы обещали двойное жалованье. Потом оказалось, что это их постоянный метод по отношению ко всем. Магазины, дома и хозяйства национализировали по постановлению «съезда Западной Украины» единогласно. Тем же самым постановлением присоединили Украину Западную к Украине Советской. В государственных магазинах сначала ничего не было. Однако снабжение очень быстро улучшилось, потому что Львов — один из четырёх городов Советской России (вместе с Москвой, Крулевцем и Киевом) — должен был стать своеобразной визитной карточкой социалистической жизни для Запада.

Собственно говоря, математика могла развиваться без помех. Обучение в университете стало бесплатным, Штейнхаус также хорошо отзывается о качестве советских учебников — конечно, если речь идёт о точных науках. Он замечает также интересную вещь: доктрина большевиков гласила, что у западной науки нет возможности развития, и лишь в советском обществе она может развиваться дальше. Таким образом, эта «классовая» математика могла развиваться только при социализме. Чтобы этого добиться, было приказано организовать соревнование между отдельными кафедрами по количеству новых формул, публикаций, изобретений. Это магическое слово «изобретение» открывало многие двери. Даже если изобретение было копией чего-то с Запада, неважно, если это было изобретение, значит, согласно доктрине, оно могло быть сделано только в результате развития социалистической науки. Никто не обращал внимания на то, что, в сущности, между социалистической и капиталистической математикой не было никакой разницы. Может, за исключением обширных предисловий к математическим работам в СССР, касающихся Сталина, Маркса и Ленина и их великого вклада в то, что следовало после этого предисловия: во множества, в интегралы и дифференциалы. Ну, а Сталин — муза поэтов, вдохновитель изобретателей, всеведущий и гений в любой области знаний — должен был быть признан величайшим авторитетом и в этой точной науке.

— Вы не расстраивайтесь, у вас это только сейчас, а у нас всю жизнь так, — утешал Штейнхауса один из советских математиков, который приехал во Львов на конференцию

Штейнхаус до конца советской оккупации читал лекции по-польски. Профессора, которые хотели подлизаться к большевикам и переходили на русский, наталкивались на громадные трудности, поскольку польский язык — это язык, созданный аристократией, был гораздо точнее, чем крестьянского происхождения русский язык. Так что их лекции часто звучали ненатурально и смешно. Но для большевиков это не имело никакого значения. Важно было не проявлять слишком самостоятельного мышления в политических вопросах. Тут ценились глупость и пассивное послушание пропаганде. Пропаганда эта велела сегодня верить в утверждение X, а на следующий день приказывала забыть это утверждение и то, что еще вчера оно было истинным. Так было с вопросом, кто развязал Вторую Мировую войну. До немецкой агрессии это были польские «паны», после — немцы. Последнее, что сделали русские, это было убийство нескольких тысяч поляков в тюрьмах НКВД, — Замарстынув, Брыгидки и на улице Лонцкого.

«Этой землёй никогда не управляли так великолепно».

После нападения Гитлера на Советскую Россию быстро обнаружили себя украинцы. Это украинские части Nachtigall, хотя и весьма немногочисленные, первыми вошли во Львов. Инициатива создания этого формирования принадлежала II конгрессу ОУН-Р, который постановил, что «… для реализации своих планов ОУН организует и обучает собственную военную часть». Согласие на создание этой части 25 февраля 1941 года дал адмирал Вильгельм Канарис, в начале марта согласие дало командование Вермахта.

После того, как вошли немцы, университет был закрыт. Быстро вспомнилась гитлеровская акция в Ягеллонском Университете против профессоров. Единственным спасением было изменение личности. В первые дни были убиты несколько десятков польских профессоров. Список профессоров составили их бывшие студенты-украинцы, принадлежащие к Организации Украинских националистов (мелинковцы). В ночь со 2 на 3 июля 1941 года поспешно, чтобы успеть до конца комендантского часа, профессоров и их семьи расстреляли на склоне Кадецкой Горы, около улицы Вулецкой. В убийстве участвовала эта «военная часть» ОУН-Р. Ответственны за убийство: гестаповцы Ганс Крюгер, Вальтер Кутшманн, Курт Ставицки, а также их голландский сотрудник Питер Николаас Метен. Они никогда не были осуждены за это преступление, несмотря на неоднократные требования польской стороны.

Штейнхаус отдаёт знакомым свой польский паспорт и превращается в крестьянина. Он изменяет внешность так, чтобы «стать похожим на костельного органиста» и переезжает в расположенную под Львовом деревню Зимна Вода, а точнее, в самую безлюдную её часть — в Осичину. Там, вместе с женой они ведут нищее существование, радуясь, однако, что удалось спасти жизнь. В окрестных деревнях величайшей опасностью становятся украинцы, служащие гитлеровцам. Сначала они чувствуют себя совершенно безнаказанными, однако, в конце 1942 года даёт о себе знать польское подпольное государство, которое приговаривает таких людей к смерти. Приговоры эти исполняются. Немцы за каждый приговор расстреливают десять поляков. Тут Штейнхаус описывает изумление этих предателей, когда после усиления деятельности АК, они просят СС перевести их в другую местность, где их никто не знает. Немцы приказывают им остаться в тех же местах — приговаривая к верной смерти.

Немецкую оккупацию Штейнхаус проводит в деревне, воруя в лесу хворост и не обращаясь ни в какие государственные органы. У него нет продуктовых карточек, нет талонов на какие-то другие товары первой необходимости. Однако благодаря этому он избегает вывезения в Германию и принудительных работ. С 1943 года он тайно даёт уроки французского языка, географии и, конечно, математики.

В дневниках он описывает и немецкую пропаганду. Она меняется вместе с ситуацией на восточном фронте. Из войны за пространство для немецких господ она неожиданно превращается в войну за защиту Европы от объединившихся коммунистическо-еврейских безбожников. Поляков призывают встать на защиту европейских храмов, однако, известия о немецких убийствах уже очень распространены. В нескольких километрах от Львова проходит трасса, по которой везут венгерских евреев в Освенцим. Польские железнодорожники насчитали их около полумиллиона. Часто происходят истории, которые немцы называют «трагическими случайностями». Так, однажды в дом неподалёку от жилья Штейнхауса ворвались немцы и сожгли заживо живущих там женщин вместе со всеми постройками. Это было наказание жившему там крестьянину за участие в каком-то покушении. Потом оказалось, что крестьянин уже несколько месяцев находится на работах в Германии. Несмотря на это, газеты провозглашали: «Никогда эти земли не управлялись так великолепно».

Разница между двумя оккупациями существует, хотя обе были жестокими. Штейнхаус войну пережил, однако потерял многих своих родственников. А наследие польской математической школы возродилось в Варшаве и во Вроцлаве. Штейнхаус вспоминал потом, что при русских он написал, собственно, только одну математическую работу — из-за глупости советских чиновников, при немцах же — ни одной, из-за постоянного страха за свою жизнь и призрака уничтожения, витавшего над львовянами.