http://www.dziennik.pl/dziennik/europa/art…zachodniej.html
Rosyjska demokracja nie różni się od zachodniejВ стране настоящей политики.
Путинская Россия в глазах её критиков выглядит как хорошо работающий механизм, служащий для усиления власти одного человека. Или как преступный картель, реализующий интересы то одной, то другой группировки внутри власти. Однако, иногда стоит взглянуть на Россию глазами её сторонников. Не затем, чтобы искать правду о стране, скрытую за пропагандистскими штампами, но затем, чтобы попытаться понять способ мышления элиты, формирующей современную российскую политику. К этой элите, несомненно, принадлежит наш собеседник, Михаил Леонтьев, один из наиболее влиятельных политических комментаторов в России. Его рассуждения невероятно интересны по двум причинам. Во-первых, показывают, каким образом аргументы в пользу «настоящей», «реальной» политики (которыми любят пользоваться также и польские критики либерализма) могут послужить для легализации монопартийного режима. Только в России — утверждает Леонтьев — делается «настоящая» политика. Только русские — а не либеральный Запад — имеют возможность участвовать в настоящих политических выборах. А дал им эту возможность Владимир Путин, возрождающий Россию после ельцинских лет хаоса. Во-вторых, аргументы Леонтьева иллюстрируют, как глубоко российская элита проникнута менталитетом холодной войны. Борьба с влиянием Америки остаётся, по его мнению, главной задачей российской политики. С другой стороны, почти все события в мире, которые тем или иным образом нарушают планы России, — либо результат непосредственных действий США, либо следствие американских интриг. В этом мире вражеского заговора российское государство должно любой ценой защищать свою независимость и свободе действий. Польский читатель может получить ещё один урок: Россия не видела и не видит в нашей стране партнера. Если российская власть с кем-то в Европе считается, так только с ЕС как с целым. Поэтому только в рамках ЕС и в сотрудничестве с её членами Польша сможет эффективно бороться за свои интересы на Востоке.
Беседу вёл Филипп Мемхес.
ФМ — Результат ближайших президентских выборов в России, кажется, предрешён. Дмитрий Медведев, кандидат, указанный Владимиром Путиным, — почти, наверняка, победит. Политическая сцена стала территорией подавляющей гегемонии кремлёвского лагеря и маргинализации оппозиции. Значит, Россия попрощалась с демократией, оставив от неё лишь полезный фасад?
МЛ — Не понимаю, что недемократического в том, что какая-то сила, имеющая преобладающую поддержку общества, выигрывает выборы. Представьте себе противоположную ситуацию — решительно побеждает какая-то из оппозиционных сил. Было бы это проявлением демократии или триумфом черни? Оппозицией в России принято считать тех, кто считает нынешнюю систему преступной и стремится свергнуть её. А те политические группировки, которые не принимают в этом участия, оппозиция называет марионетками Кремля. Но ведь ни в одной стране деятельность, направленная на свержение государственного строя, не может быть легальной.
ФМ — Но определённым личностям и партиям не было дано ни единого шанса даже вступить в предвыборную гонку, ни в прошлогодние парламентские выборы, ни в этом году — в президентские.
МЛ — Все могут участвовать в выборах. Надо лишь придерживаться закона. Проблема антисистемной или антигосударственной оппозиции в том, что народ её не поддерживает. Поэтому она считает, что народ тупой, не имеющий понятия о демократии и либерализме. Отсюда ожидание от власти, что она поделится с ними своим административным ресурсом, но ассиметрично. Нельзя же выпустить на ринг хилого мальчонку, чтобы он дрался с сильным мужчиной. Мужчина один раз ударит, и мальчонка упадёт. Но если мужчине связать ноги, а мальчонка бросит перчатки в знак протеста против неравных шансов, тогда выборы сделаются интересными, разыграется интересная баталия. Именно такие приводятся аргументы. Это напоминает ельцинскую эпоху. Тогда власть, называвшая себя демократической, могла рассчитывать на поддержку максимум 20 % общества, в сущности, навязывала стране диктатуру.
ФМ — Каким образом?
МЛ — Удерживая политические и административные ресурсы в своих руках. Таким образом, независимо от недовольства общества, политическую власть удерживала одна и та же группировка.
ФМ — Сегодняшняя российская демократия, однако, отличается от европейской или американской. Ни в одной западной стране политическая сцена не монополизирована одной силой так, как в России.
МЛ — Любая форма власти — это средство, используемое истеблишментом, чтобы удержать власть. А либеральная демократия — один из наиболее удачных и эффективных способов обеспечить это удержание власти. Но для её функционирования необходима консолидированная элита. В западных странах такое условие имеется. Об этом свидетельствует отсутствие существенных различий в рамках элиты. возьмём германии. Там христианские демократы идеологически и мировоззренчески, вообще, не отличаются от социал-демократов. В постмодернистскую эпоху из избирательного процесса и, вообще, из публичного дискурса удалены вопросы чисто политические. Вместо этого предметом дискуссии становится стиль жизни, например, гомосексуальные браки. Но позвольте напомнить, что современный параламентаризм сформировали дискуссии о том, на какие войны следует тратить налоги, а на какие — нет. Тем временем, Россия ещё находится в эпохе модернизма. Внутри её элиты ведутся реальные политические споры, что показывает, что она ещё не консолидировалась. Это одна из главных проблем, которые предстоит разрешить Дмитрию Медведеву. Без этой консолидации государству может грозить распад. Медведев прямо сказал об этом.
ФМ — А разве сам он не станет конфликтующей стороной в лоне истеблишмента?
МЛ — Медведев стал преемником в том числе и потому, что он пользуется доверием Путина. Впрочем, он согласился выставить свою кандидатуру при условии, что Путин станет премьером. А сохранение элиты от распада государства — это задание, которое исключает участие в каких-либо авантюрах.
ФМ — А какой будет позиция Путина? Постарается ли он внести какие-то изменения в конституцию, чтобы расширить свои полномочия в качестве премьера?
МЛ — Есть одна вещь, которая ничего не доказывает, но над которой стоит задуматься. Путин никогда не лжёт. Он может уклониться от ответа на вопрос, но если он что-то заявил, то сдержит слово. Путин сказал, что он не хочет изменений в конституции «под себя», в том числе и таких, которые дали бы ему возможность пойти на третий срок. Он также отверг возможность занять пост руководителя Газпрома или другого предприятия. Скорее, можно принять во внимание его возвращение в далёком будущем на пост президента согласно с конституцией. Если он и захочет что-то изменить, что он сделает это легально и достойно, например, через референдум.
ФМ — Можно ли ожидать каких-то попыток дестабилизации — предпринятых как изнутри страны, так и из-за границы — во время избирательной кампании в России?
МЛ — Схема дестабилизации остаётся актуальной. Она видна в различных «оранжевых» проектах (например, события на Украине). Проекты эти реализуются в несуверенных государствах — там, где власть по разным причинам спрашивает у Вашингтона о пределах свободы, каких в своей деятельности должна придерживаться оппозиция. Например, Первез Мушарраф является политиком, по-настоящему преданным интересам Пакистана, но исторические обстоятельства принудили его к союзу с Америкой, он обязан считаться с их реакциями. Это геополитические условия, которые можно изменить, но постепенно. О России тоже думали, что она будет слушаться Америку. Оказалось, что всё иначе. У России есть слабое место, то есть Чечня и связанный с ней террор. Плюс национальные проблемы во всей стране. Мы имели дело с эскалацией определённых действий, рассчитанных на разжигание внутреннего конфликта, но этого не случилось. Может, было решено, что ещё не время. Потому что всё-таки российская элита достигла какого-то уровня консолидации, так что искушение войти в конфронтацию с ней уменьшилось.
ФМ — Однако Россию окружают страны, в которых происходят цветные революции.
МЛ — Постсоветское пространство — это арена борьбы за возвращение России её позиции. У американцев там есть свои партнёры, и либо они с ними договариваются и в результате получают свою долю, либо меняют партнёра на уже совершенно безвольную, покорную марионетку. Если шансы на такой обмен велики, тогда организуют переворот, а если малы, то лучше договориться с той властью, какая есть. На Украине Кучма выдвинул в качестве кандидата на свой место Януковича. Он знал, что конфронтация Януковича с Ющенко приведёт к патовой ситуации, потому что одного поддержит восток страны, а другого — запад. Только Кучма мог тогда победить Ющенко в масштабе всей Украины. Янукович, правда, выиграл, но возникли проблемы с легитимизацией его президентства. И дело было не в количестве голосов, а в его имидже в глаза определённой части общества, особенно жителей Киева. Кучма был уверен, что в такой ситуации он придёт и скажет: «Ребята, раз вы привели страну на грань гражданской войны, то теперь я разрешу все проблемы». А тут американский куратор — потому что в мире есть такой куратор — сказал Кучме: «Пошёл вон!». То же самое было в Грузии с Шеварднадзе. Он жаловался, что столько сделал для американцев, а они ему — ничего, да ещё вдобавок и вышвырнули его, поставив на его место Саакашвили. Вот в Грузии прошли очередные президентские выборы. То, что результаты сфальсифицированы, очевидно. Американцы допускают существование оппозиции в Грузии, но не позволяют ей взять власть. Но уже в Белоруссии оранжевый проект не пройдёт. Потому что Лукашенко пришлось бы звонить в американское посольство и спрашивать, можно ли ему выпустить спецназ на улицу. Однако, он по каким-то причинам звонить не намерен. Несмотря на это, в большинстве постсоветских стран элита не способна сопротивляться подкупу и шантажу США. Если кого-то нельзя купить, то его шантажирует, запугивая словами типа «Все твои трупы лежат в наших шкафах».
ФМ — Каковы самые важные проблемы, стоящие перед будущим президентом России в начале его правления?
МЛ — Их много. Но то, на что я хотел бы обратить внимание, касается не только России, но и всего мира. Речь идёт о перспективе глобальной политики и глобальной экономики. Представьте, что горит больница. Судьба пациентов зависит тогда не от качества услуг больницы, но от того, дойдёт ли пожар до палаты, в которой лежит пациент, и от того, можно или нет этого пациента эвакуировать. Поэтому история болезни в такой ситуации не будет иметь значения. И это касается России. Год 2008 будет очень опасным, потому что он будет переломным. Глобальная политика и глобальная экономика — американские. То есть мы имеем субъект принятия решений. Он свободен, но не в том смысле, что может делать, что хочет, а только в том, что никто не может влиять на него. От того, как с различными трудностями будет справляться Америка, зависит ход финансового кризиса, а также политических последствий, вызванных этим кризисом. Для России это имеет значение. Речь идёт о таких реальных и возможных проблемах США, как изменение цен на нефть, терроризм, падение ценности федеральных финансовых резервов, вызванное стихийными рыночными процессами, или использование контроля над этими резерва в качестве средства американского политического давления.
ФМ — Что в этой ситуации составляет самую большую опасность для России?
МЛ — Конечно, финансовый кризис. Если мы посмотрим на Россию времён Путина, то видно, что удалось более или менее восстановить институции, инструменты реагирования на опасности — хотя в сфере обороноспособности страны. Однако, серьёзны вопрос составляет область финансов. Она больше зависит от американской, чем от европейская, китайская или индийская, поскольку возникла после краха СССР, опираясь на валюту США. Рубль стал функцией доллара. В Россия центральные финансовые институции распались. Потом появились возможности выстроить суверенную финансовую систему. Путин хотел сделать рубль валютой, в которой собирались бы громадные финансовые резервы. Такая политика делает страну независимой, хотя и очень опасна, потому что независимость стоит дорого. В последнее время увеличились шансы на проведение подобных изменений, поскольку выросла политическая сила страны. США великолепно показывают, как политическая сила влияет на экономическую силу. Рубль мог бы стать важнейшим средством интеграции постсоветского пространства и не только его. вдобавок, более серьёзным, чем разнообразные политические проекты.
ФМ — Вернёмся к состоянию российской демократии. Вы сказали, что по сравнению с западными странами в России ведутся дискуссии чисто политические. Но восемь лет правления Путина склоняют и к другим наблюдениям. Это скорее — несмотря на патриотические и имперские лозунги, несмотря на «новую историческую политику» — движение в направлении деидеологизации общественной сферы в польщу власти технократов, таких, как Медведев.
МЛ — Деидеологизация — это, скорее, приём, а не содержание. Власть в России не могла себе позволить идеологию, поскольку это разрушило бы систему компромиссов, без которых государство не выжило бы. начнём с того, что Россия оказалась на краю пропасти. В 2000 году все доброжелатели жалели нас. Это происходило потому, что тот, кто вызывает жалость, не возбуждает ненависти. Страна была в политическом и организационном хаосе. Теперь, однако, появилась потребность в идеологии. Когда Путин встал во главе списка Единой России на выборах в Думу, он был недоволен тем, что у партии нет идеологии. Пять лет назад он не ставил бы вопрос таким образом. У нас хотя бы есть концепция реального суверенитета. И это не так, что якобы суверенная демократия является ширмой для специфики российской системы. Суверенная демократия основана на убеждении элиты что Россия, принимая во внимание исторические условия и современные обстоятельства, не может и не должна передавать свой суверенитет другим государствам или международным организациям. Потому что её могут быстро поделить и разграбить. Есть страны, которые передают свой суверенитет взамен за какие-то иные ценности, например, гарантию безопасности. К таким странам принадлежит Польша. И это не значит, что она не права. Она получила благодаря этому те, а не иные выгоды — только и всего. В то же время российская элита утверждает, что отказ от суверенитета уменьшает безопасность России. Сегодня способность сохранить свой суверенитет зависит от определенной степени политической и экономической силы. Суверенными могут быть США, ЕС как целое, Россия, Индия, Китай. Страны поменьше не имеют такой возможности.
ФМ — Суверенная демократия имеет и другое название, которым охотно пользуются её критики. Речь идёт об управляемо демократии. может быть, этот термин ближе к действительности?
МЛ — Российская политическая система — по своей сути, но не форме — ничем не отличается от реальных серьёзных западных демократий. Демократия в России управляема, но ведь любая демократия функционирует только тогда, когда её недостатки компенсируются определёнными механизмами. Об этом говорили ещё отцы-основатели Америки. По мнению Александра Гамильтона, народ — это огромный монстр, а демократия — это наиболее эффективный способ обуздать этого монстра. Американцы веками создавали компенсаторные механизмы. Ведь американская демократия не была сначала непосредственной и повсеместной. Только часть населения имела право голоса. В демократии всегда существовала неразрывная связь между правами и обязанностями. Современная демократия разрывает эту связь. Но в подобной ситуации правами можно манипулировать, потому что они не имеют никакого основания. Кстати, либеральная демократия в наши дни зависит от политической рекламы. Западные страны имеют претензии к России потому, что видят, как она похожа на них самих. Но есть и разница. Люди голосуют за Путина не потому, что он красивый или страшный. Они таким образом выбирают определённую модель жизни, будущего, политики. а в США нет существенной мировоззренческой разницы между электоратами демократов и республиканцев — хотя они во многих случаях словно бы с разных планет. Вот только американские выборы гораздо больше похожи на конкурс красоты, чем на политику.
ФМ — То есть российский избиратель стоит перед более реальным выбором, чем избиратель американский?
МЛ — Разница между коммунистами и Единой Россией больше, чем между двумя главными партиями Америки. Россия пока что строит либеральную демократию. Я признаю, она делает это жёсткими, иногда и жестокими методами. Но российская элита в своих политических симпатиях очень вестернизирована. Она просто ещё не может допустить внутри себя свободное соперничество различных группировок, поскольку ей не хватает достаточной консолидации.
ФМ — Вы сказали, что Польша не суверенна. Что вы имели в виду?
МЛ — Польша отдала свой суверенитет сознательно, но, понятно, не ЕС. ЕС имеет потенциал для суверенитета, но по причине исторических, политических и культурных обстоятельств потенциал этот не реализуется. Считается, что США передали часть своего суверенитета НАТО. Но американская конституция это запрещает. США вообще не признают международных обязательств, нарушающих их внутренние законы. Из этого следует вывод, что Польша передала часть своего суверенитета США и другим союзным странам. Может, для Польши это и нормально. Но с исторической перспективы такую ситуацию понять трудно. Польша перед Второй Мировой войной имела такие же шансы на выживание, что и Чехословакия. Однако, в отличие от южного соседа, она выбрала вооружённое сопротивление, потому что речь шла о сохранении суверенитета. Польша с самого начала принуждена была выбирать союзников. Но ни в одном из союзов она не могла рассчитывать на равноправное партнёрство, доказательством чему поведение Франции и Великобритании.
ФМ — В течение последних двух лет Польша пыталась проводить решительно более суверенную политику, особенно по отношению к России и Германии, чем это было до 2005 года. Российский истеблишмент воспринял этот поворот как враждебный жест по отношению к Москве. Почему? Если у России есть право на суверенитет, то у Польши тоже…
МЛ — Я не сторонник польской суверенной политики. но я стараюсь понять её. В истории польско-российских отношений мы имеем дело с длящимся веками конфликтов интересов. Однако он не означает неизбежного столкновения. Если существуют противоположные интересы, то надо осознавать их. И играть. Польша на протяжении веков стала инструментом антироссийской политики. У России не было иного выхода кроме раздела Польши. И она сделала это. В противном случае, это могла бы плохо кончиться для неё.