Подземелье

Глава 10

Но и такое непродолжительное прикосновение оставило тусклые синие полосы на плечах, и одновременно украло немного сил.

Следующие несколько минут уже паук перехватил инициативу, и попеременно атаковал и отступал, осторожно и неумолимо преследуя гоблиненка.

Все эти разы Зур’даху не удавалось его достать.

Зато лапы паука успевали оставлять заметные отметины на его теле. Тварь явно почувствовала ту дистанцию, на которой могла безнаказанно ранить противника, сама при этом не получая урона.

Силы неумолимо утекали с каждым пропущенным ударом-царапиной. Зур’дах ощущал это как небольшую слабость, которая с каждым мгновением усиливалась.

Гоблиненок понял, что таким образом его просто изматывают, чтобы потом просто добить одним мощным и окончательным рывком.

Сжав кулаки, он сам кинулся к пауку. Тот сначала шарахнулся, а затем и сам рванул навстречу.

Зур’дах увернулся от летящих в него лап. Поднырнул под туловище, которое находилось на высоте его груди, и изо всех сил ударил в брюхо ненавистной твари.

Паук отлетел, нелепо сжав пучком лапы.

Еще мгновение, и он, вихляя, поднялся. Зато Зур’дах сразу же ощутил легкий прилив сил и уверенность в себе. Уверенность, что он может наносить твари удары.

Раны-полосы, оставленные паучьими лапами на плечах, затянулись.

Зато теперь в брюхе у паука сияли фиолетовым две крупные отметины. От его кулаков.

Нужно атаковать сейчас, понял вдруг Зур’дах.

Не ждать, пока паук придет в себя.

Гоблиненок метнулся к пауку. Тот отпрыгнул.

Зур’дах в прыжке догнал его и ударил ногой по лапе.

К лицу Зур’даха метнулись лапы паука, но они были чуть медленнее чем прежде. Зур’дах успел ударить по обоим и отскочить.

Сил вновь стало больше. А вот паук стал медленнее.

Еще несколько раз тварь пыталась отскочить подальше и передохнуть пару мгновений, но гоблиненок догонял его и наносил один удар за другим, в основном по лапам, не давая времени на передышку.

Лезть под брюхо как в первый раз он не рисковал. Теперь наступила его очередь истязать паука.

С каждым пропущенным пауком ударом, наносить новые становилось все проще. Лапы покрывались фиолетовыми отметинами, становясь цвета тела Зур’даха.

Всего десяток минут погони, и на лапах паука не осталось ни одного синего места.

Сам же Зур’дах лишь набирался сил, и умудрялся теперь избегать ответных вялых ударов. Силы неустанно пребывали.

Когда же лапы оказались полностью истерзаны ударами, паук вдруг просто рухнул не в силах бежать или серьезно сопротивляться. Только жвала беспомощно щелкали при попытках гоблиненка ударить в туловище. Приходилось сохранять осторожность.

Зур’дах продолжал избивать паука, пока тот не стал совершенно беспомощным. Лишь тогда мальчишка приступил к брюху паука, и то, атаковал он сзади, чтобы пасть твари не дай бог не цапнула его.

За одну минуту, все было кончено.

Паук полностью стал того же цвета что и мальчишка.

Когда исчезло последнее синее пятно, — он внезапно начал терять очертания, а его энергия, — теперь фиолетовая, — скрутилась в маленький вихрь, который с силой воткнулся в лоб Зур’даха.

Ощущалось это как легкий безболезненный укол, после которого вся энергия паука оказалась в теле гоблиненка.

Он остался один во тьме.

Только вот внутри него начало что-то меняться. Исчез голубой силуэт, и снова все его тело накрыла тьма.

Зур’дах потерял сознание.

Заставило пробудиться сознание гоблиненка неприятное и непривычное ощущение, — будто его тело выкручивали как мокрую тряпку.

Что-то силой пыталось войти в каждую клеточку его тела, в каждый орган, даже в мозг. Боль от легкой в мгновение усилилась до настолько невыносимой, что он закричал.

Перед глазами мелькали какие-то странные картины.

Странного вида красная спираль, и соединяющаяся с ней, явно чужеродная, черная спираль, с едва различимой меткой черного паука. Телу стало жутко холодно. Захотелось свернуться калачиком, как младенец и спрятаться куда-то подальше. Забиться поглубже в угол, желательно теплый.

Вот только тело совсем не слушалось, и не могло пошевелиться.

Зур’дах вообще не ощущал тела. Лишь чувствовал: с телом что-то происходит, какие-то болезненные и необратимые изменения.

Значит, победить паука это еще не все? Должно произойти еще что-то?

Вот только что именно с ним происходит, он не понимал. Его ни о чем подобном не предупредили.

Холод пропал так же внезапно, как и появился. И уже через мгновение Зур’дах почувствовал прикосновение, сначала одно, — будто провели по телу волоском, — потом другое. Прикосновения начали множиться, сотни волосков щекотали тело, однако смеяться совсем не хотелось. Хотелось кричать от страха и ужаса.

Осознание пришло еще через несколько мгновений.

Это не волоски, — это лапки.

Лапки сотен маленьких паучков, которые ползают, шарятся по его телу.

Он попытался пошевелиться, скинуть их, — и не мог. Тело не двигалось.

Зур’дах и кричать теперь не мог, кто-то крепко сжимал его рот, — это были те самые маленькие мохнатые лапки. Он стал просто мычать от страха, это все что он мог. Стало действительно жутко до дрожи.

Но просто шевеление паучков быстро закончилось. Началось другое.

Лапы паучков стали разрывать его кожу.

Каждый разрыв, — крохотная вспышка боли, — похожее на надрез острым ножом. И каждый такой надрез пульсировал кровоточащей раной. Вдруг немой вопль разорвал горло гоблиненка, — крик почему-то просто не прозвучал, — паучок зарылся внутрь раны.

Один. Потом второй.

Тело гоблиненка выгнуло дугой от боли. Сотни паучков начали зарываться внутрь его тела, шевелясь там противными комками вспыхивающей боли.

В какой-то момент сотни этих вспышек боли слились в одну большую пульсирующую БОЛЬ.

Тело стало сплошной открытой раной, в которой нагло копошились мерзкие насекомые. Такой боли Зур’дах еще никогда не испытывал. Сознание горело, глаза горели, рот горел, глотка горела, а через рот внутрь продолжали проникать паучки,- теперь он не мог кричать и задыхался. Бесконечно. Но удушье не приходило. Тут воздуха просто не существовало.

Насекомые насильно перекраивали его тело изнутри.

Последними, что они изменили, — были глаза. Они разорвали его глаза и поселились там, как в гнезде.

Зур’даха накрыла тьма. Тьма, которую он так долго ждал, потому что она принесла блаженную прохладу и облегчение от боли.

Все закончилось.

— Почему он не просыпается? — обеспокоенно спросила Айра.

Уже несколько часов ее мальчик то бился в ознобе, то горел нестерпимым жаром. Жар был настолько сильным, что приходилось отпускать его слишком горячую руку и бежать за мазями, делать обмывания, и делать примочки везде, где только можно, чтобы хоть немного сбавить жар.

Травы помогали, но лишь на непродолжительное время.

— Не знаю, — ответил Ксорх, — Возможно нужно еще больше времени.

После одного часа ожидания Охотник встал. Пройтись.

Похоже, все шло именно так, как он и хотел. К смерти мальчика. Так долго Поглощение конечно могло длиться, но только если помогал шаман, — в таких случая процесс всегда затягивался.

Впрочем, и уходить до окончания он не мог, ведь если Поглощение пройдет…неудачно, всегда существует вероятность, что телом мальчишки завладеет…дух ядра. И тогда…он посмотрел на свое копье в углу шалаша, — тогда его долг убить мальчишку.

Так случалось не раз, и Охотникам в подобных ситуациях приходилось убивать собственных детей, захваченных слишком сильным духом, который дети не смогли перебороть.

Айра об этом знала, — он предупредил ее заранее.

— Сколько это еще будет продолжатся? — спросила Айра через три часа.

— Никто не может знать заранее.

Ксорх замолчал, а потом добавил:

— С другой стороны, это хорошо, это значит что он продолжает бороться.

Айра благодарно кивнула.

В ней отчаяние боролось с надеждой. Особенно в те моменты когда мальчишка постанывал, и подавал слабые признаки жизни и борьбы.

Сотни раз ругала она себя за то, что упорствовала, за то, что заставила Ксорха принести это проклятое ядро.

Но что уже можно изменить?

Ничего. Только ждать. Ждать и надеяться.

Ксорх, тем временем, уже пожалел о том, что соврал.

Правда заключалась в том, что чем дольше происходило Поглощение, тем больше шанс на отторжение, и вообще на любой неблагоприятный исход.

Впрочем, Айре он об этом он уже не собирался говорить.

Она лишь совсем зря продолжала растирать тело сына, и одновременно подкидывать в огонь очага дурман-траву, в надежде, что это как-то поможет ему.

Поглощение продолжалось настолько небывало долго, что Ксорх успел вздремнуть в углу шалаша. Ему даже успело за это время что-то присниться.

— Ксорх!

Крик вырвал его из приятного непродолжительного сна.

Он подскочил ухватившись за копье.

— Что такое? — рявкнул он в ответ, озираясь.

Айра указывала на сына.

Тот, опирался на руки и непонимающе оглядывался вокруг.

Увидев его глаза, — Ксорх вскинул копье.

— Ты чего? — увидев его жест Айра заслонила собой сына.

— На глаза его посмотри. — холодно ответил Ксорх. Он знал, что надо делать.

— Он. Нормальный. — отчеканила Айра. — Он разговаривает нормально. Ты говорил, что если поглощение неудачно они не разговаривают, — звереют.

Ксорх прищурил глаза.

Врет? Или нет?

А потом Охотник сам услышал голос мальчугана. Разумный, осмысленный голос. Такого не бывает у одержимых.

— Мам, что такое?

Охотник опустил копье. Разумный, — вынес он вердикт.

Тогда что такое, демоны его дери, с глазами мальчишки? Почему они выглядят как два огромных глаза насекомого? И что это за черные точки по всему телу?

Зур’дах проснулся. Приподнялся. Сразу подскочила мама, что-то ему говоря. Но он на это внимания не обращал. Весь мир изменился. Все выглядело по другому, иначе. Пространство перед ним расчертилось на равные прямоугольники, у предметов появилось какое-то необычное свечение. Вдруг он увидел схватившегося за копье Ксорха, от которого исходило острое намерение убить его. Зур’дах теперь чувствовал это совершенно четко и ясно.

— Мам, что такое? — спросил он Айру, которая стала перед ним, загораживая от Охотника. В миг все застыло. И опасность ушла. Ксорх, услышав его голос, почему-то успокоился.

То, что так напугало и Айру и Ксорха, — его глаза, прошло. Глаза Зур’даха по пробуждению были сетчатые, как у некоторых видов насекомых. И мир гоблиненок явно видел иначе, не мог сразу сориентироваться, это было заметно даже со стороны. Но прошло пять минут, — и все исчезло. Глаза стали нормальные, обычные гоблинские.

Ксорх взял его за ладонь, там виднелась пусть расплывчатая, но все же татуировка паука, с толстым пустым кругом, который он держал в лапах.

— Нужно чем-то закрасить, или закрыть. Других признаков как будто нет.

Ксорх заставил мальчика раздеться и осмотрел, проверяя, не появилось ли других признаком на теле.

— Так что теперь не забывайте скрывать это, поняли? И глаза, малец, следи за глазами, если вдруг станут такими как были когда ты пробудился, нужно чтобы никто тебя не видел.

Зур’дах кивнул.

— Носи с собой что-то, в чем сможешь проверить свое отражение.

Мать, кивнула. И со светящимися от счастья глазами, обняла Ксорха и страстно поцеловала на глазах у Зур’даха.

Обычно она так не делала. Мальчик насупился.

— Хорошо, все сделаем как скажешь.

Казалось, после того как мальчишка выжил, Ксорх стал еще мрачнее. Во всяком случае, Зур’дах заметил, — выходил он, несмотря на поцелуй матери, в отвратительном настроении.

Сам Зур’дах пока что ощущал себя лишь разбитым и дико уставшим, и никакой прибавки сил и скорости от Поглощения ядра не замечал.

Была только татуировка, которую нужно скрывать. И глаза, которые, правда, вернулись к нормальности.

В сознании гоблиненок пробыл недолго, через час после того как Ксорх ушел, — он уснул. Перед этим, правда, хорошенько поел. Организм требовал.

В следующее свое пробуждение, Зур’дах стал заметно бодрее. Тело теперь чувствовалось действительно обновленным и отдохнувшим. Он потянулся, и немого с неохотой поднялся с меховой подстилки.

Зрение было как и до Поглощения. Он огляделся. Мамы внутри шалаша не было. Из жилища хотелось срочно выйти, его душный воздух давил в грудь. Хотелось глотнуть свежего воздуха.

Зур’дах осторожно шагнул наружу. Свежий прохладный ветерок приятно щекотал тело. Гоблиненок обвел взглядом жилища зур, и сразу насторожился. Все женщины были внутри.

Он чуть не забыл, что по-прежнему надо опасаться этой безумной Ташки. Неожиданно захотелось пить, и он вернулся в шалаш и хорошенько напился.

В отражении воды, которой был наполнен каменный кувшин, он посмотрел на свои глаза.

Обычные. — подумал он.

Зур’дах прищурил глаза и ощутил как внутри глаз что-то щелкнуло. И внезапно все изменилось. Вернулись полосы в пространстве, снова будто кто — то расчертил все на ровные квадраты, а в отражении, он увидел глаза, — глаза насекомого.

По спине пробежал холодок. Он себя не узнавал. Глаза действительно выглядели жутковато. Но только первых несколько мгновений. Повглядывавшись, — они ему даже понравились.

После этого, гоблиненок обратил внимание, что мир сейчас виделся четче, яснее, и в тоже время будто из него убрали цвета, — все было более тускло. Ушла яркость, зато все тени и тьма стали резче.

Он обернулся посмотреть на пространство внутри шалаша.

И на секунду потерял дар речи. Он смог рассмотреть ворсинки ковра на дальней стене, щербинку на одной из десяток посудинок.

Однако, стоило ему убрать прищур и расслабить глаза, как и полосы, и новое зрение, — все ушло.

Все стало по прежнему. Он вновь заглянул в кувшин. Глаза вернулись к изначальному состоянию.

Теперь ему стало интересно.

На то, чтобы научиться фокусировать и расфокусировать это новое для него зрение, — потребовалось время.

Первый час Зур’дах то и делал, что приближал и отдалял каждый из предметов обстановки шалаша матери.

А затем, после каждого раза, в отражении воды проверял глаза, переключились, или нет?

Оказалось, от такого постоянного напряжения глаза устают. Но, зато, после часа экспериментов внутри шалаша, он научился чувствовать когда глаза изменились, а когда он видит по старому.

Первые мгновения разница почти не ощущалась, но через пару часов, когда он уже успел отдохнуть после первого часа экспериментов, — он почувствовал как именно включаются глаза.

Прищур, и сильное напряжение глаз, вроде того, когда пытаешься пристально всмотреться во что-нибудь. Тогда-то на глазах и вылазила эта злосчастная сетка.

Сам гоблиненок решил, что ему пока еще рано выходить, пока он полностью не освоился с глазами. Ксорх его предупреждал, чтобы он никому ненароком не показал глаза, если они в измененном состоянии.

Но Зур’дах и сам был не настолько мал и глуп, чтобы не понимать таких очевидных вещей.

На следующий день Зур’дах вышел наружу. Несмотря на запреты матери, сидеть в шалаше целый день было выше его сил, — слишком скучно и душно.

Теперь он планировал забраться достаточно далеко. С собой он прихватил отполированный кусочек металла, — кругляш, — который мать использовала чтобы смотреться на себя.

С его помощью он решил проверять глаза. На всякий случай.

Выглянув наружу он увидел несколько ненавистных рож.

Лицо его скривилось. Однако несмотря на то, что некоторые зуры сидели у своих порожков и курили травы, — обычное их времяпрепровождение, — он умудрился проскользнуть незамеченным.

Выждал момент пока они не начнут оживленно переговариваться, отвернутся на мгновение, и пошел за шалаш матери, а потом и вовсе кругами, — в обход. Все это на всякий случай, если вдруг Ташка следит за ним.

Не следил никто, ни Ташка, ни Саркх с дружками, — никого.

Зур’дах очень хотел использовать глаза на открытом месте, но для этого нужно отойти на окраину, где можно не боятся, что его глаза увидят другие.