Подземелье

Глава 78

Серая многоножка преследовала двух существ не один день, но они даже не чувствовали ее присутствия. Не поняли, что за ними идет охота. Скрывать свое присутствие она умела мастерски — не зря она была одним из самых опасных хищников этой части тоннелей: она могла зависнуть, застыть над жертвой, а та даже не замечала этого. И уж эти существа точно не обладали таким обостренным инстинктом, чтобы почуять ее.

Все тело многоножки прямо-таки билось в предвкушении будущего удовольствия.

Два существа шли по территории многоножек и совершенно не стеснялись попутно убивать десятки, а то и больше ее младших сородичей, но защищать их она не собиралась: кто слаб — тот погибает, кто силен — тот убивает, таков закон выживания,.

Почему она решила сорваться в охоту она не знала, ее позвало что-то внутри, какой-то зов, повелевающий уничтожить этих двоих.

Она передвигалась исключительно по потолку и всегда бесшумно, ни разу не появляясь в поле их зрения. Просто броситься на них было ей не интересно. Хоть каждое убийство сородича лишь распаляло ее жажду убивать. Убивать! Убивать! Убивать!

Она вела зеленокожих существ почти до конца территории и те даже ни разу не почувствовали опасности. Свернули они в проход куда многоножка совсем не хотела лезть — проход вел в территорию других существ — пауков.

Тут-то на мгновение многоножка и подумала, что своим постоянным выжиданием упустила свою добычу. Заползать туда? В те тоннели?

Память крови говорила ей — не надо, не рискуй. Да и сама она не раз сталкивалась с этими обжигающими существами, чтобы знать — даже самое маленькое из них может доставить проблемы.

Сомнения заняли определенное время. Она застыла на пару дней в раздумьях, ее мыслительные процессы всегда проходили по-особенному, а потом продолжила охоту, переборов внутренний запрет на покидание собственной территории.

Желание убивать пересилило.

Она не боялась упустить добычу, потому что могла развить такую скорость, что догнала бы любого — и уж точно этих двух неповоротливых существ.

В первых тоннелях она передвигалась с крайней осторожностью — эти места ей были незнакомы, а с потолка свисала противная липкая паутина и мертвые пауки. Первоначальное отвращение к своим исконным противникам

она преодолела и, к ее удивлению, ни одного живого ей не встретилось. На полу валялись небольшие особи — очевидно, убитые теми существами.

Это заставило ее от предвкушения прищелкнуть жвалами, — значит, не так уж тут и опасно как она думала — сплошь одна мелочь.

Тем не менее природная осторожность заставляла ее передвигаться очень медленно, заглядывая во все боковые норки и проходы, которые размещались почти под потолком и были не видны снизу. Несколько раз она сожрала пауков, которые там скрывались: в них были небольшие маленькие ядрышки, хорошее лакомство, прибавляющее многоножке сил. Но для хищницы длинной в полтора десятка шагов такая подпитка была ерундой.

Она ни на мгновение не теряла запаха этих двоих и в любое мгновение могла их догнать. Это даже стало доставлять ей удовольствие — оттягивать момент. Иногда она отпускала их на значительное расстояние, а затем почти догоняла, оставляя между ними расстояние в тысячу шагов — ближе ее могли почувствовать, а она пока еще не хотела показываться. Не время.

Зур’дах уже сотни раз пожалел, что вообще решил двигаться в обход завала и искать наугад путь к старику и остальным.

Не надо было.

Но ведь и прождали они достаточно…

Зур’дах вздохнул и взглянул на Каю. Ей стало лучше, но от привычной веселости и жизнерадостности вообще ничего не осталось. Попытки ее развеселить заканчивались провально. Она уже понимала, что они идут наугад, просто не говорила этого. И теперь гоблиненок даже не пытался ее переубедить.

— Ничего-ничего, — приговаривал он, кисло улыбаясь, — Еда у нас есть и нас пока не сожрали.

В общем, подбадривал он теперь скорее уже себя, чем Каю. На каждой остановке он с робкой надеждой смотрел вперед и представлял как оттуда появляется Драмар и забирает их к остальным. И нет больше никаких проблем. Не нужно искать путь, искать нужный тоннель, все сделает старик — проведет к покинутому селению, где они будут в безопасности.

Но впереди был только бесконечный тоннель, наполненный мелкими тварями. И никакого Драмара. Несколько раз Зур’даху чудилось, что впереди показался какой-то силуэт; но всегда это оказывался либо обман зрения, либо ветвистое растение наподобие лиан, произроставшее из стен, либо и вовсе огромный гриб, торчащий из пола. Каждый раз он присматривался, и каждый раз испытывал очередное разочарование.

Одно было хорошо — опасностей по пути не встречалось, поэтому Зур’дах решил, что выбор сделал он не такой уж плохой.

В одну из остановок Зур’дах посмотрел назад. Он частенько оглядывался, но сейчас понял — что-то изменилось. Далеко, шагах в двухста на потолке тоннеля появился необычный нарост и гоблиненок не припоминал, чтобы он замечал нечто подобное.

Потому что его не было!

Никакого нароста не было. Теперь же на потолке бугрилось сливаясь с ним нечто.

Волосы на затылке Зур’даха встали дыбом. Он даже побоялся активировать зрение и присмотреться. Тем не менее оторваться взглядом от того места, похожего на длинный нарост, он не мог. Глаза было готовы уловить малейшее движение.

Он ждал, но ничего не происходило.

Может нарост все-таки был?

Через пять минут, за которые не произошло ничего, он уже стал серьезно сомневаться в своих первоначальных наблюдениях.

— Когда мы пойдем? — спросила Кая, которая сидела рядом держась за его руку.

Он старался, чтобы она не почувствовала легкую дрожь, возникающую в нем каждый раз, когда он бросал взгляд на потолок.

— Еще чуть-чуть и пойдем дальше. — ответил он лихорадочно думая.

Если это тварь? То куда нам бежать?

Как назло ни одной норы куда можно было забиться тут не было. Сплошной прямой тоннель.

Может мне показалось.

Легкая дрожь все же прошла по его телу и он встал, опираясь на копье.

— Пойдем.

— Уже?

Девочка, вновь притулившись к нему уже успела почти уснуть.

Гоблиненок кивнул.

Он еще раз кинул взгляд назад и убедился, что нарост не сдвинулся с места. Но если это просто нарост, который он сразу не заметил, — почему же по коже пробегают мурашки, а кровь внутри как-то непонятно зашевелилась?

Через двадцать пройденных шагов Зур’дах остановился. По спине потянуло таким холодком, что он аж сглотнул, а ноги задрожали. Тело предупреждало об опасности.

Он резко обернулся, но все было по прежнему. Нарост оставался там, вдали.

Ладно, — подумал он, — Отойдем подальше тогда еще раз проверю.

Где-то через сорок шагов он обернулся. Сердце глухо ухнуло. Нароста вообще не было. Никакого! Как он не присматривался к потолку, не мог обнаружить его.

Куда он делся?

— Что такое? — шепотом спросила Кая, тронув его за руку.

— Ни…ничего…

Где же нарост?

Не могло же ему показаться?

Жестом он показал Кае молчать. Она тут же послушно и испуганно затихла, больше ничего не спрашивая.

Он прислушался к себе, к своим ощущениям, которые обычно предупреждали его о близкой опасности. Ничего. Тот холодок исчез и больше не появлялся. Но внутри появилось неприятное, гадкое ощущение, предчувствие близкой беды.

В любом случае, — решил Зур’дах, сжав покрепче копье, — Нужно идти дальше.

Они прошли еще почти двадцать шагов и тут Зур’дах услышал ЭТО…Больше всего это напоминало шкребки насекомого по камню.

Он резко обернулся назад — ничего, потолок был чист, никаких тварей.

— Зур’дах? — дрожащим от страха голосом спросила Кая.

Он медленно поднял голову вверх, глядя прямо над собой и одновременно вскидывая копье.

Волна сбивающего с ног страха оглушила гоблиненка, заставив оцепенеть. А глаза сами собой переключились, расширившись от ужаса.

Прямо над ними с Каей нависла огромная многоножка. Такой огромной он никогда не видел, она была не меньше змеи, убитой Драмаром.

На секунду его ноги инстинктивно подогнулись от нахлынувшего страха.

— Беги! — крикнул он, сбрасывая с себя оцепенение и толкнув девочку вперед. Однако она словно приросла к полу, не в силах отвести взгляд от твари, будто та загипнотизировала ее.

Зур’дах схватил ее и рванул вперед, попытавшись бежать.

Вбок!

Уже в следующий миг на них обрушилась многоножка, накрывая и его и Каю своим огромным телом и тысячами колючих ножек.

Мы не успели…

Гоблиненка просто отшвырнуло в сторону, впечатав с размаху в стену.

Спину обожгло запоздалой болью.

Копье валялось где-то справа.

На мгновение в глазах потемнело, а потом снова прояснилось. Многоножка уже целиком была на полу, встав на задние лапы в которых держала девочку. Она даже не стала атаковать Зур’даха, просто поймала Каю, которая беспомощно пыталась вырваться из ее лап и страшно кричала.

— Ааааа! Помоги!!! Зур’дах!!!

Боги!

— Кая! — крикнул он вскакивая и хватая отлетевшее в сторону копье.

Многоножка на секунду повернула к нему голову, а потом просто своими огромными жвалами перекусила хрупкую шею девочки. Кая дернулась.

Крик сразу прекратился.

Зур’дах застыл не в силах поверить в произошедшее. Такого просто не могло произойти. Не могло.

Лапы многоножки противно перебирали тельце Каи, словно изучая добычу.

— Нет… — прошептал он, — Как так…почему…

Ноги не двигались. Что-то произошло внутри, заставив окаменеть.

Не может быть…

— Кая…Кая…Ка…- грудь начало что-то распирать, не давая произнести даже это короткое имя.

— Аххх….хах…- дышать стало еще тяжелее, будто грудь придавили огромным камнем. Он не мог сделать ни одного вдоха. Грудь грозила просто разорваться от напряжения.

Он стал судорожно делать короткие вдохи.

Не могу дышать…дышать…

Внутри что-то больно хрустнуло. Сломалось.

Многоножка уже повернулась всем телом отшвырнув девочку с болтающейся головой в его сторону.

Зур’дах выронил копье. Голова просто разрывалась от боли. Глаза затопило сплошной тьмой, а в ушах звенело.

— НЕТТТТТТ!!! — закричал он, выплескивая из себя все то, что было внутри. Воздух задрожал от звуковой волны.

Так не должно быть…Не должно…

Его тело начало бешено колотить, швыряя конечности из стороны в сторону, совсем как у припадочного. Он еле стоял.

Он бросил взгляд на тело Каи в десятке шагов от себя.

— Не шевелится… — уже тихо прошептал он, — Не шевелится…Совсем…

Кая лежала сломанной куклой со свисавшей на бок головой и ее раскрытые глаза безжизненно смотрели прямо на него. С укором, с вечным обвинением.

Почему не спас? Куда завел?

Умерла. Вот так…просто…

Он хотел шагнуть к ней, но ноги все еще тряслись и эту дрожь Зур’дах унять не мог. Тело ему не подчинялось.

Многоножка застыла на задних лапах став прямо перед ним. Один рывок и все. И он труп.

Он снова закричал. От внезапной боли.

Глаза разрывало изнутри.

По лицу что-то потекло.

Кровь.

Из глаз потекла кровь.

Он часто и прерывисто задышал, а тварь перед ним остановилась будто заинтересованная открывшимся зрелищем.

Из глубины внутри него поднималась тьма. Кровь бурлила не находя выхода. Глаза хотелось вырвать, такой страшной болью они пульсировали. Сердце ходило ходуном. Каждый вдох отдавался острой, резкой болью. Будто каждый удар сердца его кто-то колол кинжалом, наказывая.

Надвигалось что-то изнутри, какой-то страшный всплеск.

— Аааааааа!!! — горло разорвал вырвавшийся наружу крик; в нем было все: ярость, гнев, страх, ужас, боль потери — в нем была освободившаяся наконец сила.

Вот оно. — понял он.

Взрыв. Боль.

Кровь рвала тело на части. Взрывалась, пронзая каждую клеточку, окончательно смешиваясь с его собственной.

— Хах… — выдохнул он.

Он ощутил всю кровь, все сожранные ядра, как ощущал бы руку или ногу. Сердце сжималось и расжималось с силой, гоняя эту кровь по телу, заставляя его чувствовать малейшую каплю паучьей крови. Он ощутил ее как живую субстанцию, которой можно управлять. Крик пробудил ее.

Пробуждение Крови.

До этого момента кровь спала.

Многоножка по-прежнему шевелилась и не атаковала. Но это не она застыла, это время застыло.

Сила…Он почувствовал, что в нем была сила. Куча силы. Он просто пользоваться ей не умел.

Кая…Кая…Кая…

Боль…Боль…Боль…

Поздно…

Поздно…

Он больше не мог думать. Не мог мыслить. Разум разрывали потоки чистых эмоций.

Его продолжало трясти, а глаза истекали кровью.

Кая…Боль…Убить…

Кая…Боль…Убить…

Кая…Боль…Убить…

Воздух вокруг его глаз начал плавится. Он перестал видеть. Он не смог бы теперь различить ни одного предмета, но это было и не нужно. Теперь зрение стало настоящим, а не извращенным, с сеткой на пространстве. Вот теперь он видел по-настоящему.

Он видел точки жизни и смерти.

Жизненную субстанцию существа, собранную в сгустки. В многоножке таких сгустков было три.

Он повернул голову в сторону Каи. В Кае…в Кае жизни больше не было, он это сейчас окончательно увидел.

Зур’дах нащупал копье.

Он должен был убить тварь. Она почему-то его не атаковала. Зря.

Через пару мгновений зрение стало мутным и совместилось с реальностью. Теперь он видел и тело многоножки и точки жизни и смерти. Все три одновременно.

Гоблиненок сделал вдох, заставивший сердце кольнуть и время начало возвращать свой ход. Да, эти мгновение Пробуждения Крови только для него тянулись долго, в реальности все произошло за несколько мгновений.

Многоножка уставилась прямо на него — не понимая, что происходит и что произошло. Она не могла оторваться от его бездонных как тьма глаз, и, покачивалась перед ним, будто загипнотизированная. Она почувствовала, что попала в сети к огромному и беспощадному пауку, не в силах даже шевельнуться.

Зур’дах ощутил ЕГО.

Это он смотрел из его глаз, был частью него самого — огромный черный паук, для которого эта многоножка — пыль, букашка, которую нужно раздавить и уничтожить. Гоблиненок расслабился и позволил ему это сделать, предоставляя ему возможность проявить силу.

Убей.

Он позволил пауку убить многоножку, выпустив его на свободу, впервые давая выйти наружу.

А многоножка никак не могла перестать смотреть в его глаза даже зная, что это обрекает ее на погибель. Она просто была не в силах оторваться от этих двух черных омутов и одновременно не могла поверить в то, что это крохотное существо перед ней могло обладать такой силой, властью.

Из глаз существа на нее глядел жалкий осколок древнего паука, но даже от этого осколка ей становилось так страшно, так жутко, что хотелось забиться в самый темный угол и никогда оттуда не вылазить. Она ощутила себя крошечной многоножкой, только-только вылупившейся из яйца и дрожала от первобытного ужаса.

Скованная волей другого существа, она оказалась беспомощной, приведенной на убой жертвой.

Убей.

Три точки — три удара.

Многоножка замерла с поднятым туловищем, тем самым открывая незащищенную внутреннюю часть. Она бы и хотела закрыться, спрятать свои уязвимые точки — да не могла.

Зур’дах вдруг понял, что именно это и был настоящий паучий взгляд — когда видишь каждый сгусток жизни в теле существа. А все предыдущие варианты зрения до — лишь временные подпорки. Медленно, не спеша, гоблиненок подошел к твари и стал перед ней.

Через мгновение копье Зур’даха погрузилось в первую точку и дрожь удовольствия заставила содрогнуться его тело и наконец, сквозь эмоции пробились почти мысли:

Убью…Убью…За Каю…

Тварь перед ним вздрогнула, а он четко увидел, как одна точка жизни погасла навсегда. Осталось еще две.

Многоножка попыталась дернутся, сбросить оцепенение, освободиться от страха, но не смогла.

— Нет… — выдохнул Зур’дах.

Его копье еще раз проткнуло мягкое брюхо, попав в точку в середине тела твари.

Еще одна точка жизни погасла. После этого многоножка рухнула, но попыталась подняться и ей это почти удалось.

— Падай. — сказал он не своим голосом, а будто прошипела какая-то тварь.

Слов многоножка не понимала. Зато поняла команду, заключенную в них. Послушно, с грохотом, она рухнула на пол и продолжала смотреть в черные глаза. Их сила была для нее неодолима.

Если бы она поднялась, до третьей точки Зур’дах бы не достал — та находилась слишком высоко, почти у самой головы твари, — самая важная жизненная точка.

Многоножка продолжала видеть перед собой не мальчика, а огромного восьмиглазого паука в окружении густой паутины, в которой она застряла как муха.

Зур’дах подошел на трясущихся ногах к третьей точке, у самой головы.

Третья точка.

Ярость заставила непроизвольно дрожать его руки перед последним ударом.

Я ее убил.

Копье пронзило третью, самую большую точку жизни, оно вошло глубоко — глубоко и там и осталось. ЗРуДах тяжело дышал и тело тряслось, истекая потом и кровью сочащейся из пор.

Убил.

Голову Зур’даха словно затопило огромной волной облегчения, когда он окончательно понял, что убил тварь.

Убил.

Больше ни одной точки не светилось. Тварь была окончательно и бесповоротно мертва.

Гоблиненок обессиленно рухнул на пол. Зрение сразу же отключилось и глаза вновь разорвало от боли, только уже другой — эта боль жглась как горящими головешками.

Боль…Боль…Боль…

Больно…Больно…

Во всем теле была боль. Малейшее движений глаз, малейший взгляд сопровождался невыносимой болью. Невозможно было смотреть. Мир вспыхнул, а затем погас. Тьма затопила мир вокруг. Зур’дах ослеп.

Гоблиненок сел.

Где-то тут рядом лежала Кая. Надо было ее найти. Наугад он дополз до нее. Нащупал со страшным узнаванием ее еще теплое тело. Он уже знал что она мертва, но сейчас, сжимая ее тело, так не казалось. Если бы не голова, страшно свернутая набок…она казалась бы живой.

Прижав ее к себе он привалился к стене.

После сумасшедшего всплеска эмоций и боли наступило полное опустошение. Будто из него вышло вообще все и не осталось места никаким эмоциям. Только растерянность и непонимание случившегося.

Он осторожно гладил ее лицо, боясь что-либо нарушить.

Вдруг его рука наткнулась на…змею. Она обвилась вокруг руки девочки плотным кольцом и никак не среагировала на его прикосновения. Нет, она была живая. Но…ей было безразлично все, что происходило вокруг.

Жжение в глазах Зур’даха постепенно переходило в простую тупую боль и она отвлекала от любых мыслей.

Несколько раз от бессилия он чуть не выронил тело Каи, потому что дикая слабость резко навалилась на все его тело. Будто он участвовал в ожесточенной схватке и не один час. Ресурсы организма были израсходованы. А он ведь и не сражался ни с кем. Просто подошел и убил оцепеневшую, загипнотизированную его Пробужденной кровью тварь.

Вставать и идти ему никуда не хотелось.

Куда теперь идти и зачем — он не понимал.

Жуткая пустота внутри, которую он внезапно и остро почувствовал заставила тело вздрогнуть. Но Каю из рук он не выпустил, хоть и чувствовал, что минута за минутой она становится холоднее. Остатки тепла окончательно покидали ее тело, но Зур’дах продолжать крепко держать тело девочку, будто это могло оживить ее, будто его собственное тепло могло перетечь к ней и согреть от безжалостного холода.

И все же, даже просто от того, что он держал ее, ему становилось легче. Чуть-чуть. Ему казалось, что так он ее не бросил.

Почему все случилось так?

Почему моя кровь помогла убить эту тварь, когда уже было поздно? Почему не раньше? Почему паук внутри появился так поздно?

Он не понимал.

Если бы Кровь Пробудилась на пару мгновений раньше, ничего бы не произошло.

Кая была бы жива.

Зур’дах сидел так долго, что мелкие насекомые стали залезать на него. Поначалу он никак на это не реагировал. Однако, когда они стали залезать на Каю, он зашевелился, тряхнул головой, сбрасывая их с лица и убрал заползших на девочку. Запах исходящий от ее тела стал их привлекать, притягивать.

Он резко встал, опираясь на копье. Почти все время он просидел с закрытыми глазами, и сейчас открывать их оказалось сложно — они болели. Веки не хотели подниматься, будто весили больше булыжника. Хорошо хоть остальное тело шевелилось нормально, хоть и по нему разливалась странная слабость.

Когда глаза наконец открылись и начали различать реальность вокруг он увидел посиневшее лицо Каи и сразу отвернулся в сторону, стиснув зубы.

Ни сил, ни желания идти вперед не было, но он все же сделал несколько шагов.

Слева от него лежала и страшно воняла мертвая многоножка, по телу которой копошились сотни, если не больше тварей, пришедших поживиться легкой добычей и растерзывающих внутренности хищника, который при жизни им был не по зубам. Это был лишь вопрос времени — когда к этому огромному телу приползет еще больше падальщиков.

Вперед…Надо идти вперед.

Тело Каи стало намного холоднее, намного. И согреть его было просто невозможно. Зур’дах стиснул зубы. Он уже знал, что не останется тут. Жажда жить была сильнее, она исходила изнутри от крови, которая уже беспокойно зашевелилась и гнала его вперед, заставляя подняться и идти.

Но и бросить тело девочки он не мог.

А где же змея? — вдруг всплыл в его голове вопрос.

Убежала?

Пока он сидел несколько часов с закрытыми глазами, то ни на что не обращал внимания. Вдруг он заметил, что вокруг левой руки девочки, будто браслет, обвилась кольцами змейка.

Зур’дах дотронулся до нее. Она всегда была холодная, потому это его не удивило. Удивили мертвые глаза и жесткость тела, которое будто спазмировалось навсегда.

Умерла.

Змейка никуда не убежала, не исчезла, а просто обвилась вокруг руки девочки и так умерла.

Гоблиненок сглотнул. Это заставило его самого оцепенеть на несколько минут. Но ноги сами двинулись вперед.

Прижав Каю покрепче к себе он шел. Каждый шаг давался легче предыдущего. Но каждый раз тело Каи жестко толкалось в его грудь, напоминая о себе, и Зур’дах не мог не вспоминать о том, что при жизни, когда она прижималась к нему, то была мягкой и теплой, теперь же…

Сердце вдруг забилось с странной болью, будто кто-то с силой сжимал его, выдавливая из него всю кровь.

Дышать стало тяжело.

На мгновение слезы подступили к глазам, но это вызвало такое невыносимое жжение, что он сдержался. Все вокруг было затянуто едва заметной дымкой и он даже не смотрел куда шел. Просто вперед-вперед-вперед.

Ведь какая разница куда идти, если все равно не знаешь куда?

Иногда он останавливался, потому что хотелось есть до тошноты, но он так и не смог засунуть в себя ни гриба ни чего-нибудь другого. Пить тоже хотелось, но почему-то он решил терпеть эту жажду, будто наказывая себя за что-то.

С каждым часом жажда и голод усиливались. Все это время гоблиненок не выпускал из рук тело Каи.

На третий час у него началось головокружение. Тоннель заваливался то вправо то влево, хотя на самом деле был ровным.

Странно, что на меня никто не нападает.

Иногда ему приходилось отгонять летевших на него здоровых мух, но к этому он привык: махал рукой перед собой — и всё.

Еще через несколько часов всей прочей живности убавилось, зато появились пауки всех возможных видов. Они ползали по стенам не трогая друг друга и, что удивительно, нигде не было паутины. Просто стены, где переползали друг через друга сотни пауков. Часть из них сидела не двигаясь и лишь провожала его своими черными блестящими глазами.

В другой ситуации Зур’дах может куда-нибудь свернул — обратно, или поискал бы боковой проход. Но не сейчас…

Никакого страха перед этими мелкими особями в нем не было. Он осторожно переступал через тех, что были на полу, и шел дальше даже не оборачиваясь. Он не ощущал от них ни малейшей агрессии, да и сами они никак не реагировали ни на него, ни на труп в его руках.

Левая рука, которая прижимала девочку совсем затекла от долгой неподвижности и он ее почти перестал чувствовать.

На какое -то время Зур’дах забылся, и сказал как обычно:

— Ничего, Кая, мы найдем Драмара.

Лишь спустя десяток мгновений он осознал, что сказал это в пустоту. Это были слова, обращенные к самому себе.

После этого он с кристальной ясностью осознал что теперь остался совсем один в тоннеле. Еще недавно их было двое — он и Кая, а теперь он навсегда один. Последний из всех.

Изнутри огромной волной прорвалась жалость за всех: за Каю, за всех погибших, за себя, за маму, за племя, за несправедливость. Он заревел.

Стало очень больно. Каждая слеза вытекавшая из глаз будто прожигала огненную дорожку на лице, но остановиться он не мог и не хотел. Впервые за все время он заплакал по-настоящему. Даже после смерти мамы так страшно не было. Тогда вокруг крутились другие гоблины, был Драмар, было кого ненавидеть — теперь же даже ненавидеть некого. Только себя. За слабость.

Зубы аж хрустели, так сильно он сжимал их.

Раздался треск — рука сжимающая копье раздавила древко, и так до этого обгоревшее, в щепки: оно просто разлетелось на две части.

Не было больше ни голода, ни жажды — была только боль, идущая изнутри.

— Ничего… — прижал он Каю, не зная зачем, — Ничего…

Пауков стало меньше, но он этого даже не заметил, лишь когда появились ярко сияющие пауки-огневки он приостановился. Не обратить на них внимания уже было невозможно — они слишком слепили глаза и больно резались испускаемым светом. Его слезы прекратились сами собой.

Волна умиротворения нахлынула откуда-то извне, разогнав все его мысли.

Зур’дах удивленно тряхнул головой. Свет на стенах погас уже через мгновение.

Пауки-огневки, которые были везде: на потолке, на стенах, на полу, медленно-медленно зажигались вновь, разгораясь до яркой вспышки, а потом резко гасли. Все они пульсировали в едином ритме. Впервые гоблиненок увидел пауков таких разных цветов: синих, голубых, фиолетовых, желтоватых, красных. Тысячи сияющих во тьме огоньков.

Он сделал несколько шагов.

Тепло. — понял он через секунду.

В тоннеле стало удивительно тепло.

Уже через пару десятков шагов Зур’дах увидел, что тоннель заканчивается.

Шаг. Еще шаг. Шаги давались трудно. На него никто не нападал и не собирался. Это было странно. Бессознательным движением правой руки он прикоснулся к пауку на стене сразу ощутив горячее тепло его тела. Паук никак на это не отреагировал. Продолжил пульсировать как и сотни, сотни других своих собратьев.

Гоблиненок двинулся дальше, переступая пауков.

Чем больше он приближался к пещере, тем сильнее в нем возникало какое-то непонятное, но знакомое ощущение.

Кровь внутри вновь зашевелилась.

Когда он оказался прямо у входа, а перед глазами открылась вся пещера, он внезапно понял, что это было за ощущение — это было ощущение дома, ощущение чего-то родного. Куда-то ушла зажатость, напряженность в теле, будто кто-то погрузил гоблиненка в теплую воду. Он остановился, не совершив последнего шага.

Кровь паука внутри ликовала.

Что это?

Шаг — и он оказался внутри небольшой пещеры, размером несколько тысяч шагов как в длину так и в ширину.

Невозможное в Подземельях ощущение спокойствия и безопасности сейчас полностью заполняло его тело.

Безопасно.

Все пространство пещеры наполняли тысячи пауков: маленьких, больших, крохотных, — и все они вспыхивали и гасли, будто звезды в космосе. Это настолько заворожило Зур’даха, что он на какое-то время забыл кто он и где он. Это медитативное пульсирующее свечение гипнотизировало, затягивало.

Несколько минут он стоял не двигаясь, а потом услышал кровь, почувствовал, как его сердце начинает биться вместе с этими пауками в едином ритме. Возникло ощущение легкости и в тоже время тяжести. Он был будто каплей в медленном потоке, который утягивал его за собой.

Единение.

Что это?

Будто в голове прозвучал какой-то шепот или шорох.

Голоса. Пауки шепчут.

Все едино…Все едины…Все одно…Вместе…

Целое и часть…все одно…все одно…

Отпусти…Отпусти…Отпусти…

Тысячи шепотков звучали в его голове сливаясь в понятные ему слова-формы-мысли которые призывали выбросить из головы все. Вообще все. Отпустить всю накопленную боль.

Тело дрожало от единой пульсации. Все вокруг будто замедлилось. Время замедлилось.

Огоньки стали вспыхивать и гаснуть медленнее в несколько раз, а потом еще и еще медленнее. Пока все не стало происходить настолько медленно, что он мог разобрать шепот каждого из сознаний пауков.

Все они сливались, образуя единую мысленную волну, которую и слышал Зур’дах.

Свой…свой…свой…

Изнутри него рвалось понимание — это братья. Они часть.

Живой…Мертвое…Живой…Мертвое…Живой…Мертвое…

Это они про Каю.

Это тихая и забивающая голову звуковая волна вместе с яркой пульсацией пауков заставила его забыть про Каю, которую он все еще держал в руках.

Положи…положи…положи…

Он только прижал покрепче Каю к себе.

Опусти мертвое…Отпусти мертвое…Отпусти мертвое…Мертвое к мертвым…живое к живым…

Часть жизни…Переход…

Не бойся…не бойся…не бойся…

Шорох-голос будто обернул его коконом умиротворения вновь, развеяв вспыхнувшие тревоги.

Свой…Часть нас…

Он не мог не доверять им, — это было просто против его природы, против его крови, это было бы противоестественно.

Положи…положи ее…

Он сел и положил возле себя Каю. Впервые за все время он выпустил из рук ее тело.

Пульсирующие огоньки пауков зашевелились.

Упокоение…упокоение…

Смерть…начало…не конец…Отпусти…Отпусти…Положи…смерти нет…переход…малое часть большого…

По нему поползли десятки пауков, согревая, пока он застыл, не в силах понять, что же ему делать.

На секунду он все же вздрогнул, но паучья кровь потянулась навстречу своим сородичам, разгоняя его страхи. Опасности не было.

Уже через секунду десятки пауков окружили тело Каи. Их сияние не гасло и теперь Зур’дах мог рассмотреть как при свету каждую черточку лица девочки. Этот смешанный — синий, фиолетовый, желтый свет будто преобразил ее, убрал всю мертвенность с ее тела и лица.

Она словно вновь ожила. Словно стала прежней Каей. Глаза ее были открыты и смотрели в потолок и свет тысяч огоньков отражался в них, будто и она завороженно смотрела на них.

К этим паукам подползли сотни других, размером больше; через секунду они взяли тело Каи и потащили его куда-то вправо. Зур’дах поднялся и последовал за ними.

Лишь сейчас он увидел, что на полу пещеры выбиты символы паука. Везде. На стенах, на полу, на сводах пещеры.

Заберем с собой…с собой…с собой…

Пауки втащили тело Каи на небольшое возвышение в середине пещеры, где тоже было выбито изображение паука.

Заберем с собой…Не бойся…не бойся…

Сотни пауков начали заползать прямо на девочку, покрывая все тело шевелящимся и сверкающим ковров. Под конец осталось одно только лицо девочки, освещенное разноцветными огнями.

Зур’дах сглотнул. Что-то во всем этом ему не нравилось.

На нем самом все это время сидело несколько десятков пауков, не двигаясь.

В одно мгновение пауки перестали пульсировать и их свет стал ярче.

Уйдет с нами…Переродится…Станет нами…Новая жизнь…

Шепот зазвучал в его голове с новой силой.

Новая жизнь…новая жизнь…

За долю мгновения гоблиненок уже знал что произойдет дальше.

Все пауки в едином порыве вспыхнули.

Вспышка на мгновение ослепила Зур’даха. Наступила тьма. Когда зрение вернулось он посмотрел на возвышение, где лежало тело Каи и сотни пауков покрывающих ее. Теперь там возвышалась только горстка пепла и больше ничего.

Пустота и пепел.

Зур’дах сглотнул.

Каи больше нет.

Однако уже через десяток секунд к горстке пепла начали стекаться единым ручейком сотни крошечных светящихся паучков. Они окунали лапки в эту черную пыль и уходили, разбредаясь по пещере.

Станет всеми…станет всеми…станет всеми…

Через минуту от кучки не осталось ничего кроме небольшого черного следа на каменном возвышении. Зур’дах будто стряхнул с себя оцепенение и подошел к нему. Бессознательно он положил ладонь. Он почувствовал пепел, хоть и не увидел его — на черной руке он был не виден.

Часть нас…теперь часть нас…

Тысячи глаз смотрели на него. Он ощущал взгляд каждого из них.

Что это?

Внезапное прикосновение чего-то запредельного заставило напрячься тело гоблиненка. Что-то изменилось.

Брату больно…убрать…забрать…боль…забрать боль…

Боль…боль…унести…забыть…

Пауки взобравшиеся на него вспыхнули и прижались к нему вплотную. Боли он не почувствовал, но в тоже мгновение из его груди будто что-то вырвали, забрали, унесли.

На миг его душа словно упала в пропасть, а потом взметнулась вверх.

Из глаз потекли слезы от неожиданной и спонтанной радости, которую было невозможно удержать в себе.

Они действительно вырвали его боль.

Теперь внутри не болело. Он не понимал как они это сделали, но это сделали они — пауки.

Тысячи сверкающих глаз неотрывно смотрели на него, чего-то ожидая.

Он встал.

Стало так легко, как никогда прежде.

А дальше случилось тоже, что случилось во сне.

На него посмотрели огромные глаза Праматери. И если в прошлый раз он испытал страх, то теперь внутри зародился восторг от того, что на него обратили внимание.

В этот миг глаза всех пауков в пещере стали одним-единым огромным глазом, через который прямо внутрь Зур’даха смотрела Паучиха.

Тело гоблиненка будто в секунду разобрали на частички и так же быстро собрали обратно, просмотрев каждую мысль, эмоцию.

Взгляд продлился всего мгновение — и все. Все закончилось. Ощущение присутствия чего-то запредельного исчезло.

Праматерь ушла.

Десяток мгновений была тишина, а потом пауки заговорили, зашептались, запульсировали, вновь становясь единой мыслительной волной.

На него посмотрели.

В него смотрели.

Ноги гоблиненка задрожали.

Праматерь…Была тут…Прикоснулась….Счастье…Мать…

Шепот усиливался.

Наша кровь…Мало…Нужно больше…Ты должен вобрать в себя больше нашей крови…

Теперь это был не шепот. Теперь это были слова, проникающие в каждую клеточку. Пауки в пещере распались на тысячи существ, пытающихся стать единым целым.

Иди…иди…иди…

Мы знаем кто ты…

Мы знаем что ты…

И Зур’дах на подгибающихся ногах пошел к другому выходу. Ушли тревоги и опасения. Ушло все, что его беспокоило.

Гоблиненок прошел пещеру насквозь и оказался у выхода.

Он обернулся.

Пауки вновь синхронно пульсировали в едином ритме, создавая гипнотическое, завораживающее зрелище, будто тысячи звезд во тьме.

Священные… — вдруг понял он.

Это знание пришло извне.