Первый всплеск огня еще не был настоящей болью — настоящая пришла мгновение спустя. Она накатывала оглушающими волнами. Все его тело стало болевой точкой, открытым нервом. Почти десяток мгновений, которые тянулись бесконечно, он не мог даже кричать. Просто задыхался, не в силах даже вдохнуть. Легкие горели огнем, жаром, выжигающим все изнутри. В предсмертной судороге лапы паука, казалось, сжали его еще сильнее, ломая кости.
Он не знал когда, но лапы паука его отпустили.
Бам!
Тело грохнулось на пол.
Еще вспышка боли.
Мир стал одним океаном боли и слабее она не становилась.
Больно.
Глаза горели. Он не видел ничего, перед глазами была тьма и миллионы пляшущих разноцветных огоньков.
Он слышал какие-то странные звуки. Вернее не слышал. Ощущал телом. Слух не работал. Что-то живое прикоснулось к нему и от этого было еще больнее.
Кажется, даже думать было больно. Не получалось подумать ни одну мысль — они все распадались, поглощенные болью.
Потом боль стала пульсировать и это стало еще страшнее, потому что каждая такая пульсация была сильнее предыдущей. В голове все взрывалось тысячами искр каждый раз, когда такая огненная волна накрывала тело.
Зур’дах не знал сколько времени прошло, но ему казалось, что он в этом выворачивающем тело наизнанку аду находится бесконечно. Ничем пошевелить он не мог. Ни одной частью тела.
Вдруг, что-то силком раздвинуло ему рот и всунуло в него какой-то предмет: тот обжигал и кусался проникая все глубже в глотку, совсем как живой. Попытка выплюнуть его ничем не закончилась — рот ему крепко зажали.
Кровь внутри него, до сих пор молчавшая, отозвалась на постороннее воздействие. Ощущение было до боли знакомое: кровь скручивалась в спирали и устремлялась к животу.
Ядро! — вдруг осознал он.
Вот где он испытывал подобные ощущения.
Ядро, будто кусок раскаленной лавы протолкнулось внутрь, а затем потекло, обжигая внутренности. Паучья кровь уже начинала растворять его в себе. Однако даже эти болезненные ощущения не шли ни в какое сравнение с пульсирующей болью во всем теле.
Еще через несколько мгновений внутри Зур’даха будто вспыхнул костер и его начало жечь изнутри. Он застонал, что вызвало еще более сильную боль.
Ни одна его мысль так и не успевала окончательно сформироваться, разрушенная волнами беспрерывной боли. Он почувствовал насколько горячей стала паучья кровь, растворяя в себе ядро. Весь процесс происходил без его участия, да, собственно, в таком состоянии Зур’дах бы ничего и не смог сделать.
В ушах билось, грохотало сердце и каждый его удар вызывал ответную вспышку дрожи по всему телу.
Это невыносимое состояние длилось минут десять, после чего внутри гоблиненка наступила тишина и спокойствие. Разгоряченная кровь охладилась и наконец, впервые за все это время тело Зур’даха начало остывать.
Что?
Он даже не поверил в то, что пульсации боли закончились, настолько это было неожиданно. Тело застыло как замороженное и по нему прошли мурашки, а потом будто закололи холодными иголками. Это уже было приятное чувство охлаждения. Тело исцелялось.
Продолжалось это несколько минут, после чего каждый кусочек кожи стало щипать. ЗУрДах покрылся цыпками и ему впервые стало холодно.
Хорошо…
А потом его обожженное тело будто окунули в холодную воду, и он сильно выдохнул. Это больше не вызывало боли.
Он рискнул и попытался открыть глаза. Сделать это оказалось сложно, будто веки налились свинцовой тяжестью.
Распахнув глаза он увидел только разноцветные пляшущие вспышки и никак не мог понять — что вокруг него и где он. Скоро мир потерял краски и стал тусклым, мрачным, приятным, но полностью состоящим из тьмы.
Ничего не вижу.
В ушах уже не билось бешено сердце и он наконец смог различить хоть какие-то звуки.
Он попытался встать. Это получилось с десятой попытки. Тело было будто скованно незримыми путами.
С громким выдохом Зур’дах встал. Голова резко закружилась, а пересохший рот не мог выдать ни одного звука. Почти минуту он привыкал к тьме вокруг, которая лишь спустя некоторое время прояснилась.
Наконец он разглядел Каю, которая сидела возле него.
— Ка….Кая? — с трудом выдохнул он.
С каждой секундой он различал все больше деталей окружающего мира. Зрение возвращалось.
— Что…как?
Девочка сидела и…плакала. Взгляд его зацепился за ее руки, они были обожжены по самые локти.
Зур’дах сделал шаг к ней и тут же рухнул.
— Что случилось? Как это…
Кая кивнула право.
Гоблиненок посмотрел на лежащего в двух шагах от них мертвого паука, внутренности которого были выпотрошены.
— Помогло, — сказала она улыбнувшись, — В тот раз у тебя все зажило. Я подумала что и в этот…
Постепенно до гоблиненка начало доходить.
Значит…Кая вытащила ядро из паука и впихнула его в меня?
Он снова посмотрел на ее руки и ужаснулся. Кожа обгорела до мяса, совсем как у него, когда его обжег паук-огневка, только сильнее.
— Кая… — прошептал он не зная что сказать.
Девочка взглянула на него, попыталась улыбнутся сквозь слезы… и просто рухнула, потеряв сознание от боли.
Видимо, все это время она держалась изо всех сил, дожидаясь пробуждения Зур’даха, а сейчас…сейчас сил терпеть боль больше не было.
Рядом обеспокоенно ползала змейка, заглядывая в лицо хозяйки и раздвоенным языков будто обнюхивая ее. Гоблиненок, хоть и сильно ослабевший, осторожно взял девочку на руки.
Она спасла меня.
Девочка сразу уснула и от того, что он поднял ее просыпаться не собиралась. Он старался не касаться ее рук, чтобы не вызвать в ней новую боль. Змейка спряталась на груди.
Сколько будут заживать ее руки?
Ему после того ожога помогло ядро, которое излечило его. Для девочки же такой вариант был невозможен.
Зур’дах поднялся и подошел к выпотрошенному пауку.
Он не знал, какого размера было его ядро, но оно вылечило его полностью. Да, кожа по всему телу была новой и пятнистой, в заживших ожогах, но это — пустяки. Он все это время вообще думал что умрет.
Гоблиненок поднял левую руку — она была по локоть обожжен…
Это не ожоги. — внезапно понял Зур’дах.
Что левая, что правая рука по локоть были монолитно черными.
Изменение.
Еще до схватки у него были измененные пальцы и часть ладони, теперь же…обе руки по локоть.
А круги?
Невозможно разглядеть.
Из-за того, что вся ладонь была черной ни разобрать силуэт, ни разобрать сколько там кругов было невозможно. Как он не всматривался — рука была монолитно черной.
Глаза включились неожиданно для него, он просто прищурился и вот…
Пространство расчертилось прямоугольниками, а тени стали глубже. Зур’дах направил взгляд на руку и вдруг сумел рассмотреть кое-какие изменения. Рука оказалась не полностью черная, в таком, активированном зрении он мог рассмотреть среди черноты силуэт паука и…круги.
Раз…два…три…Четыре…
Семь! Кругов стало семь!
Как это?
Он мысленным усилием попытался вернуться к обычному зрению и это сработало. Взглянул на руку и вновь ничего не увидел. Просто черная рука с неразличимым силуэтом паука.
Однако шевельнувшаяся во сне Кая, заставила его вернуться к реальности. Девочка крепко спала измотанная ранами и болью. Ее маленькие ручки выглядели ужасно.
Из-за меня…Все из-за меня…
Этого он никак не ожидал.
Просто потому что Кая казалась слишком маленькой для того, чтобы сделать что-то подобное: залезть и распотрошить внутренности мертвого паука не обращая внимания на огонь сжигающий руки. Найти ядро, и, несмотря на ожоги от пылающих внутренностей, спасти Зур’даха.
Это я должен был ее защищать. Я сильнее.
Как старший, как более сильный он за нее отвечал, а получилось…что слабая Кая его спасла, рискнув своей жизнью. И теперь он буквально ощущал, как над душой повисло бремя, долг. Долг, который надо отдать и отдать невозможно.
Он вздохнул. Дико хотелось пить, но пить было нечего.
Подобрав копье он пошел вперед, неся Каю на руках. Им тут делать было больше нечего, нужно продолжать идти дальше. Вода была нужна и просто чтобы облегчить боль девочке, а не только для питья.
Несмотря на семь кругов, которые теперь были на его ладони, сильнее себя Зур’дах не чувствовал.
Кроме того, впервые после Поглощения он ощутил не прилив сил, а дикую слабость во всем теле.
Серая многоножка сидела неподвижно на потолке тоннеля, спрятавшись между свисающих вниз сталактитов. Конечно, она вовсе не сидела, а держалась сотнями своих лапок за потолок. Цветом она полностью сливалась с камнем и заметить ее было почти невозможно — она совсем не двигалась, превратившись в подобие камня.
В какой-то момент она ощутила чужое присутствие в пещере. Ощутила еще прежде, чем существа появились в поле зрения.
Чужаки!
Двое маленьких существ так опрометчиво зашедших на территорию многоножек. Тварь будто облизнулась своими клешнями. Запах, исходящий от этих двоих, взбудоражил ее, заставил напрячься. Таких существ она еще не жрала. А этот новый вкусный запах распалял мозг и заставлял тело трепетать от нетерпения. Хотелось сейчас же вонзить челюсти в тела этих двух существ и разорвать их плоть, добравшись до лакомых внутренностей. Очень хотелось.
Но еще не время. Не сейчас. Охота должна вестись иначе. Без преследования это не интересно.
Когда они прошли мимо нее, к неё донесся еще один запах…запах множества убитых многоножек, запах уничтоженных сородичей, исходящий от одного из существ.
Из-за этого она чуть не свалилась с потолка, настолько большая волна инстинктивной ненависти прошла по ее телу, заставив непроизвольно вздрогнуть.
Голос крови предков заговорил в ней, будто приказывая ей.
Убей!
Сожри! Высоси всю кровь до капли!
Накажи!
Многоножка присмотрелась к второму, воняющему кровью ее сородичей существу. В нем было что-то странное, какая-то скрытая опасность, что-то…паучье? А пауков она, как и все многоножки, не любила.
Однако, несмотря на это, опасность была легкая, как у слабого хищника, не более того.
Многоножка была самой сильной во всех окрестных тоннелях, и несмотря на то, что своих мелких собратьев она считала пищей, просто невкусной, чужаков она воспринимала как вызов себе и если они убивали ее собратьев — то должны заплатить, умереть, потому что охотились на ее территории.
Дождавшись пока два существа пройдут вперед, она зашевелилась и теперь стал виден ее чешуйчатый панцирь скалистого цвета, прежде незаметный. Так, в неподвижности, она могла замереть на несколько часов. Сейчас же ее коготки-ножки стали выстукивать нетерпеливый цокот, отражающий ее внутреннее состояние жажды охоты. Она ждала когда можно отправится на охоту, но прежде…прежде эти двое должны отойти на приличное расстояние и тогда можно пускаться в путь. Держаться на расстоянии и не упускать их из виду, а затем…А затем сожрать обоих, но того, вонючего,- в первую очередь.
Первые полдня пути Кая не приходила в себя, только тихо стонала во сне — видимо боль от полученных ожогов прорывалась даже через него. Зур’дах одной руке нес ее, прижав к себе, а другой — сжимал обгоревшее копье. Оно пока что не развалилось, но прогорели лианы почти до центра и во многих местах были одним сплошным куском угля. Кинжал пришлось держать за пазухой.
Воду он так и не нашел, но наелся первых же съедобных грибов и нарвал небольшой запас на то время, когда девочка придет в себя. В том, что по пробуждении она захочет кушать он не сомневался.
Когда она проснулась через полдня, то сразу вскрикнула от боли:
— Ай!..
Раскрыв глаза она посмотрела на Зур’даха и вспоминала. В ее голове весь предыдущий день, все события смешались.
— Ты…ты…
— Все хорошо. — потрепал он ее по голове.
Кая попробовала пошевелить руками и скривилась от резкой боли.
— Да Кая, ты меня спасла. — выдавил он глядя на ее боль.
Он ее покрепче обнял, потому что не знал как иначе выразить благодарность, разрывавшую его изнутри.
— Руки…болят… — пожаловалась Кая, попытавшись ими подвигать после сна.
— Ничего, мы найдем травы которые помогут. — уверенно заявил он, стараясь не смотреть на ее обожженные руки.
Бедная…
Из растений, которыми снимали боль, он знал только дурман-травы и сейчас ему очень хотелось их найти.
— Да?
— Да, просто пойдем чуть быстрее.
Кормил ее теперь сам, с рук, и поил тоже. По дороге нашлось несколько достаточно больших луж и они, наконец, утолили нестерпимую жажду. Грибов с мелкими насекомыми стало больше, но стало меньше пауков, а те, что были — стали совсем мелкими.
Чуть позже им повстречались растения с небольшими листьями и Зур’дах начал прикладывать их к ожогам Кае. Ей стало намного легче. Во всяком случае она так говорила. Идти она могла, но гоблиненок продолжал нести ее. Большую часть времени она спала, а в остальное — пыталась идти сама. Ожоги подсохли, но видимо болели все равно сильно.
У самого Зур’даха тело постоянно чесалось — окончательно зажили ожоги и это радовало. Первое время он думал, что чернота сойдет с рук, но кожа, похоже, изменилась навсегда. Он несколько раз перепроверял — и действительно, выбитый на ладони силуэт паук с семью кругами, был виден только при активированном взгляде. Однако, никакой радости почему-то сейчас в нем не было.
Драмар их не нашел и Зур’дах уже сомневался, что найдет, а куда идти — он не знал. Странно было, что прибавилось целых два круга, хотя от первого Поглощение появился только один, а ядро там было гораздо больше. Впрочем, линии последних двух кругов были достаточно тонкими, возможно дело было в этом.
Брести наугад было невыносимо, но Зур’дах знал — оставаться на одном месте еще хуже, чем идти вслепую.
Дня через три, прошедших в относительном спокойствии, — никто на них не нападал, — тоннель стал петлять и по его бокам начали появляться проходы, ответвления и небольшие норы.
Это породило в гоблиненке новые сомнения.
Идти прямо? Или может свернуть в проход?
С одной стороны он понимал, что можно свернуть, а с другой — у них ни еды, ни воды с собой не было, а в этом тоннеле она пока попадалась.
Прежде чем решать, он предпринял еще одну попытку вспомнить путь. Он остановился на отдых, Кая продолжала спать на его руках. Змейка обеспокоенно выглянула из одежды хозяйки: иногда она выходила на охоту, пока Кая спала, но сейчас, видимо, решила этого не делать.
В голове гоблиненка постепенно начали всплывать части дороги, которые они прошли. Тоннели, пещерки, проходы, обходы. Но…в единое целое это не собиралось. Все было расколото на фрагменты, которые воедино он собрать никак не мог.
Не помню.
В голове все смешалось и схема, или вернее карта, просто не складывалась. Полчаса напряженных попыток вновь ни к чему не привели.
Пойдем пока вперед. — решил он, поднимаясь.
Выбор оказался верным — по крайней мере так казалось первое время. Агрессивная живность конечно попадалась, но ее, как правило, могла сожрать змейка Каи, так что в большинстве случаев Зур’даху даже не приходилось никого убивать. Похоже, тот паук, которого он убил и который чуть не сжег его насмерть, держал вокруг себя некую зону в которой ни одной мало-мальски крупной твари не было.
— Долго нам еще идти? — спросила Кая где-то через неделю.
Ее руки почти перестали болеть, но все равно представляли собой жутковатое зрелище, поэтому Зур’дах продолжал ее кормить и нести большую часть пути. Это было несложно, учитывая что раньше он нес намного более тяжелую корзину.
Зур’дах застыл, почти с десяток мгновение раздумывая над ответом. Ответить нужно было так, чтоб не расстроить девочку.
— Зур’дах?
— Не знаю… — все же признался он.
Кая вся как-то сникла.
— Ничего страшного, Кая, — взъерошил он ее давно спутанные волосы, — Мы встретим их рано или поздно, мы же идем в ту же сторону.