На следующий день тренировки продолжились. Порядок был такой же. Первыми шли отжимания и бег, после этого — подъемы камней. Причем Зур’дах заметил, что появилась еще одна куча камней, но уже большего размера. Было понятно, что через какое-то время их заставят поднимать именно эти камни, как только старые станут для них слишком легкими.
После этого начиналась отработка ударов по мешкам с камнями.
Уже на второй день Зур’дах почувствовал себя в тренировках увереннее. Удары стали получаться настолько хорошо и сильно, что мешок порвался. Это вызвало недовольство однорукого, который после случая с Шустряком будто бы затаил на него обиду. Впрочем, он всё равно исправлял стойку и удар Зур’даха.
Отработки уклонения и полукруга они какое-то время продолжили без Шустряка — тот выбыл не неопределенно время, и теперь его роль выполняла палка в руке Тарлаха. Детям приходилось уворачиваться от ударов гоблина, и это оказалось еще сложнее чем бегать от твари.
Правда, отсутствие броненосца продолжалось не больше полутора недель, после этого периода их тренировочную тварь всё-таки вылечили. Правда, за это время движения всех, без исключения, детей значительно улучшились, даже однорукий какое-то время был доволен.
Детей, ту сотню, которую они видели в первый день, расселили по другим, более мелким казармам уже через два дня, поэтому, больше с Турхусом он не встречался. Всего было пять групп детей разного возраста, и у каждой — свои тренера и надсмотрщики. У группы Зур’даха однорукий и Дах — их группа была самой младшей.
Потом Зур’дах несколько раз видел Турхуса мельком: на соседней тренировочной площадке и в столовой. Руки парню вылечили очень быстро — и недели не прошло. Гоблиненку стало интересно, лечили ли его той же смесь из ядер, которую им дают после тренировки? Или были еще способы быстро залечить раны.
Никаких драк и стычек не было. Может потому, что теперь внутри казармы дежурил один взрослый гоблин — надсмотрщик, из младших. Гоблиненок подумал, что это, наверное, Дах решил подстраховаться, чтобы ничего не случилось — одного раза ему хватило.
О Сарике они ничего не слышали, поэтому Зур’дах сам спросил Даха о его судьбе — все-таки он был свой, пусть и после смерти Каи вел себя как кусок дерьма. Оказалось, его сделали обычным слугой-рабом: принеси-подай-сделай-убери. В каком-то смысле он был рад, что Сарика рядом больше не будет — вновь выносить его обвиняющие взгляды было бы неприятно и даже тяжело.
Кайра и Саркх сумели наладить контакт с другими гоблинятами и повыспрашивали у них подробности того, кто, откуда и как сюда попал. Потому что в первый день они разговорились только с тем мальчишкой, который рассказал о себе и об умерших братьях. Теперь же они примерно представляли что и кто из себя представляет. Жизнь большинства детей была практически одинакова: рабское поселение, удачное Поглощение, и вот они тут. Никто до этого к жизни бойцов их не готовил. Жизнь Зур’даха и его соплеменников была интереснее и опаснее, чем у любого из детей, так что скоро уже их стали выспрашивать об их жизни. Почему-то подобный интерес был всем им приятен.
На время прекратилась и вражда с Саркхом. Возможно, всё дело было в том, что ненавидеть теперь Зур’дах ему было не за что, в отличии от того же Сарика, который причину себе нашел. А возможно, он просто затаился, понимая, что их силы теперь неравны, поэтому ни единой ссоры за это время между ними не возникло.
Тарк тоже стал разговорчивей и изредка даже улыбался. Сложно не стать таким, когда кругом куча детей, которые постоянно расспрашивают про жизнь в Подземельях. Да, у себя в родной пещере все они сбивались в маленькие группки, но тут же все они были одной большой группой, безо всяких делений.
Спокойнее стал не только Тарк, но и сам Зур’дах. Теперь каждое мгновение их жизни перестало быть подчинено мысли о том, как выжить, как убежать от твари, и вообще — выживут ли они? Все эти опасности и тревоги остались позади, и сейчас, через две недели в Ямах, даже не верилось, что существовало такое время.
Правда, бесконечные опасности превратились в бесконечные тренировки.
Кайра в их группе была единственной девочкой. Как оказалось, девочки среди рабских поселений слишком ценный товар, за которым пристально следят, поэтому никаких опытов с Ядрами на них, конечно же, не проводилось. Они были полезнее как самки, выполняя свою природную задачу — рожать.
Зур’даху стало немного страшно, потому что он боялся больше всего, что Кайру заберут от них.
Пока что ее никто не забирал.
После двух недель ежедневных тренировок и постоянного употребления смеси из ядер, Зур’дах заметил, что его мышцы стали расти и очень быстро, и не только у него — все они сильно прибавили. Может, дело было, конечно, в том, что их сытно кормили — почти до отвала. Но он чувствовал что какая-то связь между этими вещами есть.
Уже на третий день бег дался Зур’даху совсем легко, а отжимания и вовсе быстро дошли до двухсот. У него были самые высокие показали.
Глядя на это он и сам становился доволен. Он становился сильнее, и быстро, движения его улучшились, особенно если сравнить с тем, как он двигался две недели назад. Возможно, тренером однорукий был действительно неплохим.
К отработке прямых ударов скоро добавились боковые. И вот эти удары освоить оказалось значительно сложнее, чем простой прямой. Хотя, по мнению однорукого, они и прямо делали неправильно, потому что били одной рукой, не задействуя полностью тело. Тем не менее, он заставлял всех делать тысячи ударов по каменным мешкам.
От подобного объема даже кулаки Зур’дах покрывались сеткой трещин и царапин — у остальных они так и вовсе стирались до крови, а кожа местами висела ошметками. Все эти повреждения потом легко залечивались той самой смесью ядер, которую давали им после тренировок. За час разодранные в кровь кулаки зарастали новой, нежной кожей.
На вторую неделю однорукий сделал им небольшую экскурсию и показал им другие тренировочные площадки. Там лежали большие каменные бревна, истуканы для отработки ударов и движений, покрытые шипами доски. Были и большие площадки с полосами препятствий и сташноватого вида машинами, усеянными тучами колючек и острых штук.
В таких можно изрезаться до смерти. — думал Зур’дах, глядя на эти приспособления.
Однако, по словам однорукого, им туда было еще рано.
— Первые полгода вы будете просто укреплять свое тело, заучивать базовые движения, и развивать рефлексы.
Собственно, на вторую неделю к тренировкам добавились прыжки в длину как с места, так и с разбега.
И это оказалось как раз тем самым упражнением, которое давалось Зур’дах хуже остального. Не хуже всех, но и далеко не лучше. Если в отжиманиях, беге, и подъеме камней он по результатам легко вырывался вперед, и уже поднимал камни третьего размера, пока остальные толклись на первом, — в прыжках дюжина детей его обгоняла.
Это был навык, развитый у Зур’даха слабо, поэтому однорукий отрывался тут на полную, заставляя его прыгать до изнеможения. Начальное расстояние, на которое им нужно было прыгать — три крупных квадрата. Из таких расчерченных квадратов и состояла тренировочная площадка. Мелком однорукий отмечал результат каждого ученика, так что в конце тренировки можно было явно оценить кто дальше всех прыгал.
Впрочем, Зур’даху казалось что однорукий и так помнит всё, безо всяких отметок.
— Взрывная сила ног важна, — объяснял Тарлах, — Мы развиваем ее потому, что потом она может спасти вам жизнь. Ноги — основа: резко отскочить, далеко прыгнуть, мощно рвануть в сторону — как хорошо вы это делаете, зависит от ваших ног.
В конце дня, несмотря на смесь, которая убирала с тела синяки и ушибы, все дети поголовно валились от усталости и спали крепким сном. Никто не разговаривал, просто не было сил. Только утром и в течении дня, в промежутках между тренировками, они могли разговаривать, все остальное время было подчинено занятиям. Есть. Тренироваться. Спать. Есть. Тренироваться. Спать. И так день за днем, практически без отличий. Зур’дах надеялся, что они появятся.
Тренировки с Шустряком возобновились. Тварь была без следов малейших ран, морда вновь целая, а вид — довольный.
— Зур’дах, — как к идиоту обратился к нему перед тренировкой однорукий, — Я надеюсь ты запомнил, — никаких ударов. НИКАКИХ. Даже если Шустряк сделал тебе больно, а он сделает, он злопамятный, — ты терпишь, и к нему не прикасаешься, ясно?
Гоблиненок кивнул. Второй раз делать подобное нарушение было бы просто подозрительно.
Впрочем, он не собирался давать броненосцу коснуться себя. Это было возможно в первый раз, но не теперь. Он ощущал, что стал сильнее и быстрее.
Так и было на самом деле. За две недели тренировок основы уклонения и передвижения по Яме, вдалбливаемые одноруким, закрепились хорошо, и тот самый правильный разворот получался почти инстинктивно.
Теперь Зур’даху было достаточно пристально следить за тварью, за ее передвижениями, а ноги сами делали всё правильно — совершали плавные движения, уворачиваясь от противника, мягко скользя по полу. У трети детей получалось подобное скольжение. Однорукий не раз им демонстрировал такой полукруг-уворот — плавный и стремительный одновременно, поэтому дети знали к чему им стремиться.
— Это называется полукруг. Базовое движение, но этот способ уклонения работает далеко не против всех тварей, которые могут вам встретиться в Ямах. Потом вы будете учить другие типы уклонения. Сейчас же сосредоточьтесь на нем одном, и не используйте ничего, даже если хочется увернуться по-другому.
Даже Карох, который хорошо уклонялся от Шустряка, и близко не дотягивал до плавности движений однорукого.
Неприятностей с Шустряком у Зур’даха больше не возникало. Гоблиненок держал себя в руках.
Однорукий на этих тренировках выматывал всех их до предела, предварительно утомляя отработкой движений. Так что когда их запускали к Шустряку, они были уставшие. Как говорил однорукий — это делалось для того, чтобы дети привыкали бороться и уклоняться в критической ситуации, когда ни сил ни воли к сопротивлению не осталось. Если бы дети были полны сил, уклоняться от Шустряка проблем бы не составило, но на пределе…на пределе он обязательно каждого доставал, и однорукий как и в первую их тренировку заставлял их подниматься и продолжать уклонение. Они шатались как пьяные, уклонялись каким-то чудом, а потом неизбежно получали хороший тычок от броненосца.
— Поверьте, — говорил он, — В вашем теле еще есть скрытые запасы сил, просто нужно научиться их доставать. Ваши скрытые запасы — это ваша кровь, кровь полученная от Поглощения, и пока она у многих из вас спит, но в смертельно опасные моменты она пробуждается, давая на время дополнительные силы и шанс выжить.
Зур’дах вспоминал свои критические моменты и как реагировала его кровь. Это ли имел в виду однорукий? Или у него было нечто другое, или он вообще говорил образно?
Однорукий по-прежнему занимался только их группой. Но Зур’дах, иногда глядя на то, как занимались другие группы, понял одно — тренировок подобной интенсивности кроме них не было ни у кого.
Может в нашем возрасте они тоже так тренировались?
Даже Зур’дах со своим седьмым кругом валился под конец дня, хоть выносливость его была самой высокой. Смесь ядер им давали часто, но всё же не каждый день, поэтому случались дни и тренировки, когда после предыдущего дня они были почти что мертвыми. Но, очевидно, делалось подобное намеренно.
Но все равно, с каждым днем гоблиненок всё больше привыкал к тренировкам и нагрузкам. Они даже стали ему нравиться. Единственное, что в этом всем раздражало — это видеть на себе и на других ошейник и…невозможность выйти куда-либо дальше треугольника казарма-тренировочная площадка-столовая. Только теперь Зур’дах понял, что значит раб, и о чем тогда говорил им Драмар. Они четверо особенно остро это ощущали. В родном племени они гуляли где хотели, и делали что хотели, а тут…тут делали то, что им говорят, без права возразить. Впрочем, большинству детей, рожденных в рабских поселениях, подобный порядок был привычен.
Рядом всегда был либо однорукий, либо Дах, либо молодой надсмотрщик.
Кайра раз не выдержала и спросила, можно ли взглянуть на другие места, на что получила отрицательный ответ.
После второй недели кое-что добавилось к их тренировкам. Изучения языка. Их, и еще с пяток гоблинят, начали обучать языку дроу. Вернее, конечно же, не всему языку, а лишь основным словам и командам, которые им надлежало понимать и выполнять. Большая часть детей — те, которые жили в рабских поселениях, уже знали эти команды и язык, поэтому им обучатся было не нужно, а вот им — да.
Но, на удивление, почти никто из детей не любил ничего говорить на дроуском, и это, видимо, касалось не только детей. Зур’дах увидел как дроу-стражник, услышав ответ какого-то старого гоблина-раба на гоблинском, отвесил ему три удара плеткой. Не смертельно, но болезненно. Что-то было в этом неправильное хоть гоблиненок не понимал что. Он видел еще несколько подобных сцен и они лишь вызвали еще большее чувство отвращения к дроу, даже не ненависти, просто отвращения. В своем возрасте он понимал, что в жизни происходят какие-то случайные события, и управлять ими невозможно, все что случилось с ним, и с его соплеменниками подтверждало это.
В целом, к третьей неделе жизни в Ямах, Зур’дах и его друзья-соплеменники уже понимали более тридцати слов на дроуском. Все это были команды: принеси, сделай, стой, пойди, молчи, разговаривай, работай, рассказывай. Этого конечно было мало, но для начала хоть что-то. Язык дроу был…другим: плавным, красивым, текучим и этим разительно отличался от гоблинского — отрывистого и резкого. Иногда они слышали речь проходящих мимо дроу-стражников, и спрашивали значения некоторых слов у Даха, — он был единственным, кто отвечал на их вопросы.
Довольно скоро Зур’дах узнал, почему их не отпускали от треугольника их жизни; казармы-площадка-столовая, — все дело было в гноллах. Гоблины и гноллы почему-то люто ненавидели друг друга. И территория городка была словно поделена на части — в одни заходить было можно, в другие нет. При чем это, видимо, касалось только малышни, — Зур’дах видел что старшие дети, возраста примерно Турхуса, отходят от казарм и гуляют довольно далеко свободно, а вот вся малышня была прикована к своим казармам.
Про опасения за гоблинских детей рассказал им Дах.
— Некоторые псы очень агрессивны, и могут навредить вам — этим тварям всё равно на плетки и наказания. Они сначала делают, а потом думают. Старшие дети могут за себя постоять и к ним не сунутся, а вот вы…вы для них добыча.
Гноллов неизменно наказывали, и они неизменно оставались преданы своему Хозяину — Айгуру.
А еще гноллов было очень много. Их дети передвигались, бегали стайками, и они тоже знали, что на территории тренировочных площадок лучше не соваться.
На второй неделе Зур’дах стал свидетеле сцены, как стайка гноллят забежала с визгом и тявканьем на их территорию. Выводок гноллов был больше похож на свору собак, чем на разумных существа.
Дах, увидев их, ничего не говоря снял хлыст, и, без малейшего предупреждения, начал со всей силы хлестать детенышей. В паре мест шерсть гноллят вспарывалась от силы его ударов.
Те с визгом и жалобным тявканьем рванули прочь.
— Пшли! Псы поганые, бегите, трусливые шавки. Знайте свое место!
Остальные гоблинята почти равнодушно наблюдали за этой сценой, а вот для Зур’даха с соплеменниками это было что-то новое.
— Это я еще с ними легко, — пряча плеть, пояснил он гоблиненку, — Им уже пора знать свою территорию. Уж с их нюхом они точно знали, что сюда им нельзя.
— Неужели их нельзя просто как-то…прогнать, — спросил он Даха, — Не так жестко?
— Нечего переживать за этих тварей, — зло прошипел надсмотрщик в ответ, — На них как на псах всё заживает, если не быстрее.
В общем, получалось что обе стороны старались не пересекать определенных границ. Сами взрослые их, конечно, пересекали, но вот детей держали подальше, в безопасности, но разве возможно удержать стаю маленьких гноллей?
Зур’даха же всё равно передергивало впоследствии, когда он видел как некоторых отбившихся от стаи детенышей надсмотрщики потчую плетками и хохочут, когда те с визгом удирают прочь.
Особенно это злило Кайру, которая прямо стискивала зубы от злости во время подобных сцен. Потому что одно дело когда дети мутузят друг друга, и совсем другое — когда взрослые, да еще и плетками, после которых остаются кровавые следы.
Сам Зур’дах за три недели, проведенные в Ямах, ни разу не пересекался с взрослыми гноллями. Единственным взрослым гноллем, которого он видел, был тот самый огромный гнолл-командир, который и привел их к Даху в первый день.
В свободное время гоблиненок вспоминал.
Вспоминал те картины, образы, которые увидел во тьме, и хоть ярче всех был образ Паучихи — дроу с белоснежными волосами, но больше всего его интересовал гоблин с тьмой, с той самой стекающейся к нему каплей тьмы, сидящий в позе со скрещенными ногами. Он ощущал, что этот образ самый важный. Что он ключ к тому, как управлять Тьмой. Потому что не зря же он был ему показан. Только в Яме ему показалось что это он сам, но сейчас он уже не был так уверен.
Кроме того, с этим образом всё было страннее, чем с остальными: те образы меркли, стирались, а вот когда он вспоминал его, гоблина с тьмой, то будто рассматривал под увеличительным стеклом, и ему постоянно открывались новые детали. В отличии от остальных воспоминаний, это будто становилось только отчетливее.
Сначала он думал, что ему надо вновь оказаться в Яме, и что тогда, возможно, что-то станет понятнее — возможно он увидит новые образы, пояснения. Но возможности попасть в яму не было, а вновь лупить кого-то он не собирался.
Зур’дах предполагал, что если достаточно близко подойти к Разлому, то там, через ту тьму, которая тоже щупальцами выплескивается за пределы разлома, он сможет вновь установить связь с Паучихой.
Однако на второй неделе гоблиненок понял смысл гоблина с каплей тьмы. Если поначалу он лишь понимал что это подсказка к овладению тьмой, то теперь понял какая именно подсказка.
Гоблиненок прокручивал образ вперед-назад мысленным усилием. И это получалось легко, будто это был не чужой образ, а его собственное воспоминание. Тогда-то гоблиненок и разглядел, что сначала к силуэту начинают стекаться песчинки тьмы, из которых и формируется капля тьмы. И с каждым таким просмотром этот процесс происходил медленнее. Песчинки возникали из ниоткуда, из пола, из воздуха, а потом, складываясь в определенные фигуры, которые формировали каплю. Но фигуры не были хаотичными, песчинки должны двигаться определенным образом, чтобы сформировалась капля, иначе они останутся песчинками. Мысленно он прокручивал этот процесс, представлял как создает песчинки, как формирует из них фигуры, и как создает тьму. Все эти три недели он запоминал и повторял. И образ будто направлял его мысли в правильное русло. Помогал.
Зур’дах ждал момента, когда останется один, потому что пробовать подобное сидя рядом с кем-то было нельзя.
Сначала он выбрал место между казармой и соседним строением — складом, где хранилось тренировочное оружие, там было достаточно темно и пустынно, — никто там не ходил. Можно было не опасаться, что его кто-то увидит или побеспокоит. Только в подобном месте можно попытаться воплотить в жизнь то, что он увидел и запомнил из чужого образа.
Свободное время выдалось лишь раз за три недели и он сразу побежал им пользоваться. Все должны были отдыхать, но Дах разрешил детям немного разбрестись вокруг казарм и погулять.
И сейчас Зур’дах сидел в позе со скрещенными ногами, пытаясь полностью повторить то, что видел в образе.
Он точно не знал что делать, но начинать определенно следовало с песчинок. Надо было как-то вызвать их.
Раз двести гоблиненок представил, будто они стекаются к нему, но ничего не получалось. Тогда он опустил одну руку на пол, ощущая холод камня. В образе было иначе, но он почувствовал что надо попробовать сделать так.
Глубоко вздохнув он в который раз представил что тьма стекается к нему, притягивается как к магниту. Вспомнил ощущение, которое было в Яме тьмы, когда он смог воздействовать на Тьму.
Поначалу ничего не происходило, но через какое-то время он увидел что к руке, к его пальцу, перекатываясь стягиваются песчинки. Всего две. Но это были песчинки Тьмы.