Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

На отраженье красоты

Пленительной взираешь ты;

Смотря в зеркальное стекло,

Ты видишь чистое чело;

Чету блистательных очей —

Светлее утренних лучей;

Атлас божественных ланит,

Который свежесть роз хранит;

Вишнево-алые уста…

И полагаешь ты спроста,

Что явленный в стекле двойник —

Прекраснейший на свете лик?

Милей всех прочих, и свежей —

Юнцов отрада и мужей?

О нет! В обман тебя ввело

Сие зеркальное стекло,

Лишь отразившее черты

Непревзойденной красоты!

О, снисходительнее будь,

И не брани меня отнюдь:

Ты в отраженье влюблена —

Так рассуди: моя ль вина,

Коль я в оригинал влюблен?

Природа! Славлю твой закон:

Как хорошо, что не вольны

Мы зреть себя со стороны —

Не то к себе самой же страсть

Взяла бы над любимой власть!

О, лучше страстью воспылай

Ко мне! Открой мне двери в рай!

Мои черты со стороны

Очам возлюбленным видны.

Иль зеркала глаголют ложь,

Внушая мне, что я пригож?..

Скорей! В седло!

Мне город опостылел — и зело.

Уже с трудом

Терплю и шум, и гам — какой содом!

Сыскать себе покой

В горячке городской —

Ох, тяжело…

Скорей в село!

Прощайте, шут, крикун и свистопляс:

Вы скоро ввергнете страну

В гражданскую войну!

Блажен могущий жить подалее от вас.

В деревне — тишь.

А Лондону показываю шиш!

Мой труд и пот

Не ценит горожанин-идиот.

В деревню, Стаффорд мой,

В село! Спешим домой,

В простор лугов,

Под мирный кров.

Придет пора полезнейших бесед:

Коль жить, не ведая забот,

Неспешно речь течет,

И в каждом слове — мысль, а скверных мыслей нет.

Беспечно ведь

С ветвей и грядок мы получим снедь;

Понежим лень,

В стогу душистом коротая день

И томно глядя на девиц:

О, столь задорных лиц

Не встретишь здесь,

Где правит спесь.

Поцеловать крестьянку я не прочь

(Хоть может чем-нибудь огреть) —

И презираю впредь

Банкирскую жену, торгашескую дочь!

Не ставлю все ж

Любовные забавы ни во грош.

Влюбляться? Нет,

Своим досугом дорожит поэт!

Жениться? Нет, жена

Поэту не нужна:

Поэту брак —

Кромешный мрак.

Пусть выводок детей про старость лет

Бездарный порождает шут!

Наследники умрут —

А стихотворный мой бессмертен в мире след.

Но пóлно!.. В сад

Пойдем с тобой, плоды со всех подряд

Вкушать ветвей.

Засвищет нам волшебник соловей,

И приклонить главу

Приляжем на траву.

О, тишь да гладь —

И благодать!

А Филомеле вторит хор пичуг —

Зарянка, зяблик, певчий дрозд…

О! Радостен и прост,

Уютен сельский быт, и мир царит округ.

На зайцев, лис

Охотиться бы мы с тобой взялись;

И гончих псов

Пустили рыскать в глубине лесов…

Да впрочем, нет, едва ль:

Зверье поэту жаль;

Пускай живет

Лесной народ!

Глаголет Муза: ты — Природы царь,

А не безжалостный дикарь,

В котором пышет ярь!

Негоже без нужды губить живую тварь.

Немало чар

Осушим: нам любезен Вакхов дар.

Давай вдвоем

Во здравье Беркли кубок разопьем!

И, пьяный, буду рад

Фригийский страстный лад

На флейте взять.

Но вскоре — глядь —

Покажется постылым дикий звук.

И, постепенно присмирев,

Дорический напев

Я заведу… Скорей в деревню, добрый друг!

Я не наследник муз, и Геликон

Не мне отписан. На Парнасский склон

Ни род, ни титул не дают мне права.

Поэзии священная дубрава —

Владенье не мое: с трудом я мог

Здесь под жилье арендовать клочок.

Зато теперь, тобой усыновленный,

Я часть свою возьму как сын законный,

С героями сроднясь, и сверх того,

С богами чрез тебя войдя в родство.

Орфей, Мусей, Гомер и римских граций

Друзья: Назон, Вергилий и Гораций —

Он как никто из всей большой семьи

С тобою схож, — вот дядюшки мои.

Коль ты отец мне, Аполлона следом

Я смело назову приемным дедом,

Для девяти же муз, его сестер,

Племянник я внучатый с этих пор.

Вы, кто своей кичится родословной,

Кто хвалится породой чистокровной,

Величьем предков, древностью герба

(Со слов герольда), — ваша мне судьба

Нисколько не завидна. Что за дело,

Хотя бы со щита у вас глядела

Горгона, в предках числился Пегас, —

Я по отцу не худородней вас!

Мне скромность не пристала, и повсюду

Таким отцом я похваляться буду:

Твоим решеньем принят в сыновья,

Не похотью — любовью создан я.

И впрямь я сын твой, Бен, и верю свято:

Все лучшее во мне тобой зачато.

Огонь, что теплится в душе моей,

Я у тебя украл, как Прометей,

И коли мне забыть о том случится,

Пусть выклюет мне печень злая птица!

Есть ярче луны у тебя, чем я,

Что свет заемный вкруг себя струя,

Словечком не помянут кредитора,

Но я свои долги признал без спора.

Скажи: богатств убудет ли в Перу,

Коль я там горстку злата наберу?

Иль оскудели бы Пактол и Тахо

Без тех крупиц, что я намыл из праха?

Неужто пожалел бы Алкиной

Мне черенка иль веточки одной

Для будущего сада? От тебя же

Огонь возжег я, в том не видя кражи.

И всё ж я признаю свою вину,

И долг сыновний я тебе верну,

Моя же муза жаждет лишь смиренно

Перед тобою преклонить колена:

Сочтешь ли, что она дурная дочь —

Ее с проклятьем отошлю я прочь.

Теперь лишь об одном прошу я Феба:

Свой жар лечебный пусть прольет он с неба

И паралич твой будет исцелен, —

Иль я скажу, что скверный лекарь он

И трав не знает. Лавра ветвь нетленной

Он сделал ради Дафны незабвенной:

Ужель не заслужил любимый жрец

Бессмертья больше, чем его венец?

Но и от смерти ты воспрянешь скоро,

Чтоб сочинять для ангельского хора.

Я девять цифр подряд могу назвать,

А вот и девять пальцев, им под стать.

Десятый — ноль: точна сия наука,

Мизинец левый мой — тому порука.

А что за палец был! Хотя и мал,

В людей не тыкал, не блудил, не крал,

Вперед не лез, а что ушел до срока —

Так это знак: во тьму по воле рока

Уйдут и локоть, и плечо, и грудь,

И всем нам предстоит сей скорбный путь.

Кто мне теперь, скользя по строчкам шибко,

Укажет, что закралась в них ошибка?

Довольно и пропажи пальца, чтоб

В стихе не досчитаться стоп…

Прощай, дружок! Твое пустует место.

Не ждал я от судьбы такого жеста.

Когда к себе грядущему дойду,

Пропаханную временем бразду

Опознавая в собственной морщине,

Зальдится кровь, виски обложит иней,

И смерть на щеку мне надышит след,

И мне тогда расскажет мой Портрет

Не то, что есть, а то, что миновало, —

Кто будет лгать: картина иль зерцало?

Я стал другим, а мирный сон холста

Невозмутим, и рамка точно та,

В какую вправили; доселе четки

Кровинка на щеке и блик на подбородке;

И гладь бровей, и ясность юных глаз

Пребудут жить, как живы посейчас.

Неужто люди тверже всех созданий,

Коль наша Тень — владельца постоянней?

Прощай, злосчастнейший из всех лесов!

Сорочья трескотня да крики сов,

Да карканье ворон, — вот вся отныне

Твоя музыка: ты мертвей пустыни.

Нет больше вдохновенного певца,

Что бури укрощал, смирял сердца,

И ангелы, забыв свои услады,

Слетали с неба на его рулады.

Душа твоя ушла: ступай за ней

В Элизиум блаженный, в край теней,

Там прорасти, и если возвратится

Под сень твою божественная птица, —

Влюбленных стайки, позабывши страх,

Гнездиться станут на твоих ветвях.