Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Счастливец, кто избавлен от забот,

Чей шелковый иль кожаный кошель

Не пуст, — и можно пить холодный эль,

И не грустить при виде свежих устриц.

Блажен грядущий сквозь ночной туман

С друзьями в «Можжевельник» иль «Сороку»!

Он помнит нимфу, чей игривый зрак

Ожег его Эротовым огнем —

И за ее ответную любовь

Исправно пьет из чаши круговой.

И курит, и смеется чепухе —

Несвязным шуткам клюкнувших друзей.

Но аз, погрязший в гнусной нищете,

Изведал ей сопутствующий глад!

Питаюсь коркой черствой, пью бурду,

И тем худую подкрепляю плоть.

Затем наедине тащусь домой,

На мерзостный чердак; и греть персты

Прозябшие стараюсь о чубук.

Ох, трубку испоганил, провонял

Дешевый, скверный, терпкий горлодер!

Подобную курить способен дрянь

Лишь камбро-бритт (сиречь, валлиец. Он

Отменно родовит: король Артур —

Ему пра-пращур). Сирый камбро-бритт

Везет, кляня овраги да холмы,

Цестрийский (честерский, выходит) сыр

На рынок Арвонийский — продавать.

В Брекинию влачит он свой товар,

В Маридун, и в Ариконийский край,

Что опоясан Вагою-рекой:

Там плодоносна почва, и оттоль

Сладчайшим нектаром течет вино,

Соперничать способное с фалернским³…

Стучатся в дверь! Просроченных долгов

Чиновный сборщик, пакостная тварь,

Противная и людям, и богам,

Чердак мой бедный приступом берет!

Он трижды каблуком колотит в дверь,

И трижды кличет. Сколь же мне знаком

Сей грозный гром, и сей зловещий глас!

Как быть? Куда бежать? И я — смятен,

Растерян, — в самый дальний угол мчу —

Сокрыться! Дыбом восстают власы

От ужаса; холодный кроет пот

Слабеющее тело; а язык

Утрачивает речи дивный дар.

О, сколь чиновник страшен сей! Чело

Морщинами изрыто, и брада

Окладиста, и перевязь блестит

Зловеще! Он торжественно в деснице

Возносит свитки пагубных бумаг:

Собрание ужасных букв и цифр,

При виде коих меркнет взор людской.

А за проклятым сборщиком стоит

И глыбой тяжкой высится второй

И худший изверг! Молвила бы чернь:

«Бугай»… О, сколь же силы дал Господь

Его ручищам! Истый чародей:

Возложит преобширнейшую длань

Он должнику легонько на плечо —

И никнет, и смиряется должник,

Покорствуя — как рыцарь, взятый в плен! —

И робко во узилище грядет,

Гремя цепями… Грузные врата

Обратный путь замкнут ему, пока

Не выплатит бедняга звонкий шиллинг.

О, должники, пребудьте начеку,

Настороже: следит исподтишка

За каждым шагом вашим этот скот!

Он, как разбойник — иль, верней, упырь, —

Упорно караулит бедолаг

Беспечных. Так и хищный котофей —

Извечный враг мышей, заклятый враг, —

Стремит угрюмый, долгий, тяжкий взгляд

К убогой норке, подле затаясь

И когти навострив, дабы мышам

Чинить урон. И точно так же сеть

Раскидывает алчущий паук

Среди ветвей — и терпеливо ждет,

Покуда насекомое, порхнув,

Не затрепещет в клейких кружевах,

Из коих уж не выбраться, увы:

Ни ловкость, ни проворство не спасут.

Жужжащая оса, гудящий шмель

И бабочка, чьи пестрые крыла

Пыльцой блистают, — все они вотще

И втуне бьются там: паук спешит

К своей добыче, впрыскивает яд,

И с жадностью высасывает кровь

Из жертвы, а останки — про запас —

В древесную расщелину влечет…

Как долог день!.. Но вот ночная тень

Объемлет мир, и беспощадный хлад —

Мороз трескучий! — нудит всех людей

Испить вина и растопить камин.

А я наедине сижу, впотьмах:

Ни друга рядом нет, ни восковой

Свечи. Сижу понур, уныл, угрюм —

И тягостную коротаю ночь.

Вздыхаю скорбно. Грустный множит ум

Худые мысли. Пишутся стихи

О кипарисах, саванах, гробах,

О девице, что кинулась в поток,

О бедном удавившемся юнце…

Я изнемог от непрестанной жажды,

Я брежу выпивкой, моя гортань

Иссохла! Глаз не в силах я сомкнуть.

А если плоть мою случайный сон

Сморит подчас, то бодрствует мой дух —

Верней, душа, — и снится мне: хлещу

Из тяжких кружек животворный эль.

Увы! Едва проснешься — тут как тут

Былая жажда. Сущее проклятье!

Весьма безрадостно влачится жизнь.

Какой там эль! Вкусить бы от земных

Плодов… Да только персик, иль орех —

Лесной ли, грецкий ли — не все ль равно? —

Иль груша — не про нищенскую честь.

О шиллинг звонкий! Без тебя — каюк.

Портки мои, любимые штаны,

Что зимний отвращали ветр и мраз,

Пообветшали (преходяще всё!):

Отверзлась в них прореха из прорех —

Зияние! И нынче всякий ветр —

И Эвр, и Нот, и беспощадный гость

Из Арктики, погибельный Борей,

Внутри моих свирепствует портков,

Суля простуду!.. Что ж, порой корабль

Надежный, долго плававший в морях

Эгейском, Ионическом и прочих,

У брега Лилибейского конец

Обрящет свой, наткнувшись на утес —

На Сциллу иль Харибду. Слышен треск

Ужасный; сквозь дубовый хлещет борт

Волна морская, и лютует хлябь,

Зане велик зияющий пролом.

И велий моряков объемлет страх:

Воочию злосчастным зрима смерть!

О сколь борьбы, трудов, божбы, молитв —

Напрасно! Чем удержишь ярость волн

Безжалостных? Подмят и погребен

Их натиском, идет корабль ко дну.