Пью за здравие Мери,
Милой Мери моей.
Тихо запер я двери
И один без гостей
Пью за здравие Мери.
Можно краше быть Мери,
Краше Мери моей,
Этой маленькой пери;
Но нельзя быть милей
Резвой, ласковой Мери.
Будь же счастлива, Мери,
Солнце жизни моей!
Ни тоски, ни потери,
Ни ненастливых дней
Пусть не ведает Мери.
Я здесь, Инезилья,
Я здесь под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
Исполнен отвагой,
Окутан плащом,
С гитарой и шпагой
Я здесь под окном.
Ты спишь ли? Гитарой
Тебя разбужу.
Проснётся ли старый,
Мечом уложу.
Шелковые петли
К окошку привесь…
Что медлишь?.. Уж нет ли
Соперника здесь?..
Я здесь, Инезилья,
Я здесь под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
Коль в этот мглиcтый час безмолвный
Духи властью пóлны,
Чтоб из чертогов световых
На ветерках ночных
Примчаться и глазам людским
Стать зримыми, как смертный зрим, —
Приди, Марселия, о ты,
Чьи солнечны черты,
Былую красоту храня!
Клянусь, что стал бы я,
Как на видений дивных сеть,
Еще раз на тебя глядеть!
Хотя б ты демоном пришла,
Бездомной тенью зла,
Кровавым призраком, как тот,
Что в барабаны бьет,
Тревожа сон бойца, — все ж я
Зову тебя, хочу тебя!
Хочу спросить о мертвецах,
Об их обителях — гробах,
И, чуя тишину могил,
Жалеть, кто без молитв почил;
И я б узнал, до коих пор
Мне гроб отсрочит приговор.
Хочу узнать я, долго ли
Должны лежать в глуби земли
Усопшие, дано ль им знать
Печаль и радость, можно ль спать
В таинственных теней стране?
Тебя зову! Явись ко мне!
Но ты и там светла душой
И ранее, чем кто другой,
Достигнешь светозарных круч,
И будешь, как мгновенный луч,
Меж звезд скользить по небесам,
Даря с высот улыбки нам.
Тогда ты нежной красотой,
Как прежде, будь моей звездой,
Чтобы я мог в тиши ночей
Под ласкою твоих лучей
Перед тобой стоят, мечтая,
И чувствовать улыбку рая.
Без звезд, без луны, и мутна, и мрачна,
На Темзе встает за волною волна:
Их ветер от берега к берегу бьет,
Он хмурные тучи над ними несет,
И рубит их дождь все сильней и сильней, —
Становится черная ночь все черней.
С вершин колоколен, как медленный стон.
Тяжелый и мерный разносится звон,
И звуку стоустое эхо кругом,
Торжественно вторит во мраке ночном:
Ведет перекличку с собором собор
И сотни ударов сливаются в хор.
Не слышно речей. — Осторожней, чем вор,
По улицам крадется тихо дозор;
О сыщиках грезит должник в этой мгле,
Не спится развратнице в смрадном угле,
А вор и бродяга толкуют, шутя,
Как грозно на них покосился судья.
Подслушай, сквозь стены тюрьмы роковой,
Как грудь осужденного ноет тоской.
Трепещет и бродит он взад и вперед,
Он знает, что час его скоро пробьет,
Что ночь пронесется, что встретит он днем
И плаху и смерть, а потом… Что потом?
Бушуй, безотрадная осень, сильней!
Медлительней, колокол утренний, бей!
Пропой панихиду, река! — Человек,
Рыдай о собрате, кончающем век! —
Но люди спокойны, — нет слез на глазах,
Спит теплая жалость в холодных сердцах.
Светает. — Блеснул ослепительный день,
Рассеялась ночи пугливая тень,
Уносятся тучи, дождя не слыхать,
По улицам начали люди сновать,
И тысячи глаз с нетерпением ждут,
Когда человека на казнь поведут.
Шныряют карманники в массах густых,—
Сегодня пожива найдется для них,—
Матросы, боксеры, художник, — альбом
Для новых эффектных эскизов при нем, —
И каждый то громко и тихо клянет.
Что жертва так долго на смерть не идет.
А! вот он! — Глаза опустилися вниз!
Шатается — всходит все выше — повис!
Окончено зрелище! — Люди домой
Уходят со смехом, с спокойной душой!
Отраднее звон колокольный гудит,
Беспечней веселая Темза шумит,
Чиликают весело птицы кругом —
И пусть празднословит, кто хочет, о том,
Что свет не хорош, что при ярких лучах
Не стало светлей, чем вчера, в небесах!
У тебя клеймо на лбу,
И позорно и черно;
Всем видна твоя вина,
И не смоется оно.
У тебя клеймо на лбу;
Но везде пойду с тобой.
Кто тебя полюбит там,
Если будешь брошен мной?
Целый мир тебя отверг,
И грешна душа твоя.
Целый мир тебя отверг;
Но не я, не я, не я!
Если насмерть ранен тигр,
Рядом с ним лежит, любя,
И тигрица. — Милый мой,
Я тигрица у тебя!
Я ведьма, старая колдунья —
Известно всем о том.
Живу одна в своем домишке
В компании с котом.
Ко мне девчонка как-то ночью
Явилась на порог:
«О, сделай так, чтоб мой избранник
По мне от страсти сох!
Закипяти из трав волшебных
Свой приворотный мёд!» —
«Что ж, я возьмусь за это дело,
Но золото вперёд!»
В глухом лесу, где ветви гуще,
Я рано поутру
Все, что мне нужно для отвара,
В корзину соберу.
В траве, где жаворонка трели
Приветствуют рассвет,
Свой аромат хранят фиалки
И пышный первоцвет.
Еще для ведьминского зелья
Мне нужен чистотел,
Чтоб в непокорном сердце жарче
Огонь любви горел.
Пунцовых, словно в каплях крови,
Нарву я орхидей,
Чьи перепутанные стебли
Напоминают змей.
Ну и конечно в завершенье —
Крапивы жгучей пук,
Чтоб он испытывал страданье
И боль сердечных мук.
Закипячу покрепче зелье,
И — верь мне, котик мой! —
Отныне он и днем, и ночью
Забудет про покой.
Ну, вот и все! Готово дело!
А это верный знак,
Что попадется в наши сети
Еще один дурак!
Я здесь, у моря, у скалы.
Я вижу, как парят орлы,
Я слышу, как ревут валы
И эхом вкруг
Вместилища пещерной мглы
Тот множат звук.
Ветра, что плачут над волной,
Неистовый морской прибой
И голосов стократный вой
По нраву мне:
Они беседуют со мной,
Но как во сне.
Как только мир наш был рожден,
Те голоса услышал он,
И к нам призыв их обращен
Из тьмы веков.
Но кто ответит им на стон,
На странный зов?
Им долго отвечает гром,
С ветрами издавна знаком,
И шторм на языке своем,
Где молний бег.
А морю бурному с дождем
Ответит брег.
Но груды гор молчат темно.
Ответа Эхо ждет давно,
А тишине внимать дано:
Та жадно ждет,
Как губка доброе вино,
Вбирая, пьет.
О нимфа Эхо! Рождена
Из бездны хаоса она.
И развернула знамена
Свои Краса,
Смеялись солнце, и волна,
И голоса.
Она — как легкий дух начал.
Поэт стихом ее венчал,
И Пан в тени лесов не знал
Любви сильней.
Всем был ответ. Кто ж ныне дал
Ответы ей?
Никто. Лишь старость у ворот.
Уйдут богатство и почет,
Блудница Слава ускользнет —
Неверный друг!
Так под луною всё пройдет,
Сомкнется круг.