Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Когда умру я, милый,

Не нужно мне ни слез,

Ни тени надо мною,

Ни к изголовью роз.

Травой простой и вольной

Пусть зарастет мой след,

И ты меня, как хочешь,

Припомнишь или нет.

Я не очнусь в могиле

От свежести дождей,

Я ночью не услышу,

Как плачет соловей,

И, видя сон загробный

Сквозь вечный полусвет,

Я, может быть, припомню,

А может быть, и нет.

Когда я умер, дух мой стал

Искать родного дома сень.

Нашел. Вот дверь. Друзья в саду,

Где апельсины стелют тень.

Друг другу в чаши льют вино,

Закуской сливы служат им.

Шутят, смеются и поют:

Всяк знает — он любим.

Я слышал их живую речь.

Один сказал: «Мы завтра днем,

Минуя отмель, много миль

По морю отплывем».

Другой: «К гнезду орла дойдем —

Пока придет прилива час».

А третий: «Завтра будет день

Прекрасней, чем сейчас».

С надеждой «завтра» все твердят,

В нем светит радости звезда.

У всех их «завтра» на устах,

«Вчера» забыто навсегда.

Их полдень жизни так богат,

А я ушел в разгаре дня.

«Сегодня», «завтра» — все для них,

«Вчера» — лишь для меня.

И я дрожал, но дрожь мою

Не сообщил столу друзей.

Забыт! И грустно здесь стоять,

Но уходить еще грустней.

И я покинул дом родной,

От их любви ушел, как тень,

Как мысль о госте, что гостил

Всего один лишь день.

Дивное диво увидит ли смертный мой взгляд:

Вживе Тебя, о мой Царь, и Небесный Твой град,

Где последний из агнцев незапятнан белеет средь стад,

Где последний из праведных незапятнанный носит наряд,

Где и сумрачный разум полуденным светом объят?

О Святые, что прахом во прахе могильном лежат,

Разомкнутся ли веки их, будет ли саван разъят

Пред моими очами? Ныне морок и хлад,

Тщетны плач и моленье, и вещие притчи молчат —

Се грядет ваш жених, да свершится венчальный обряд.

Хлад повсюду, Любимый, как затих погребальный набат;

Хлад повсюду, мой царь, хлад объемлет покинутых чад.

Не забывай меня, когда уйти,

Уйти навек настанет мой черед;

Когда твой зов меня уж не вернет,

А я не обернусь на полпути.

Не забывай меня, сказав «прости»

Мечтаньям нашим на день иль на год, —

Ты просто помни, хоть твоих забот

Мне больше никогда не обрести.

Но если памяти прервется нить,

Пускай надолго — горько не жалей:

Ведь если мрак и тленье все прочней

Таят слова и сны уносят вдаль,

Уж лучше улыбнуться и забыть,

Чем помнить, вечную храня печаль.

Не сердце у меня, а птица,

Что в быстрине гнездо свила.

Не сердце у меня, а яблонь,

Чья ветвь от яблок тяжела.

Не сердце — раковина в море,

Осколок радуги в волне.

Но только радости в нем больше —

Любовь моя идет ко мне.

Воздвигните мне трон высокий,

Завесьте шелком и руном,

Гранаты, царственных павлинов,

Голубок вырежьте на нем,

Поверх златые гроздья бросьте,

Лилеи, что цветут в волне.

Я жизни праздную рожденье —

Любовь моя идет ко мне.

Днем нет ее красивей и добрее,

Но, как луна, меняется она:

Всю ночь и безобразна, и грязна,

И в волосах кишат и вьются змеи.

Днем для меня она подобна фее —

Дарит цветы, любви ко мне полна.

А ночью смотрит зверем, взбешена —

Монстр без любви, без божеской идеи.

Днем — все в ней ложь, а под ночной мотив

Она меня в своих объятьях душит,

Нагой и страшной правдой окрутив.

Друг ли она мне, чтоб я продала

Ей молодость свою, и жизнь, и душу,

И, обретя копыта, в ад сошла?

Поспи, печаль, поспи еще чуть-чуть.

Пусть хоть слегка притихнет боль моя.

Позволь забыться мне, чтоб снова я

Могла на мир с улыбкою взглянуть,

Согревшись. Да не омрачат мой путь

Ни терния, ни слезы в три ручья.

Поспи, печаль. Не дай из забытья

Еще мне выйти, а огню — сверкнуть.

Ведь все равно, печаль, от силы жгучей

Ты пробудишься и раздуешь вскоре

Огонь ослабший, стихнувшее горе

Вновь оживишь, разбередишь рубец.

Струна тугая лопнет, наконец:

Расколется от клина дуб могучий.

Я так устала, так изнемогла я,

Поблекла так от маяты былой,

Так мучусь ожидаемой бедой,

Так медленно, так тяжело шагаю.

Себя я все труднее подвигаю

На жизнь, молитву, встречу с суетой.

Все менее справляюсь с маетой,

Хоть двигаюсь, себя превозмогая.

Я пала духом, в сердце — нет огня,

Но сердце, и душа моя, и взгляд

Найти награду все еще хотят.

Незримый Бог, ты зришь все лики дня.

Я, как разбойник тот, что в рай был взят,

Прошу, Господь мой, помяни меня.

Сказала Сойка: «Не придет весна,

И мне уже вовек не свить гнезда!»

Сказала Роза: «Стужа так сильна!

Без солнца не расцвесть мне никогда!»

Сказало Море: «Пить! Мне не хватает

Речной воды! Ну где же ты, вода?»

А Полумесяц молвил: «Ночь не тает,

Так для чего ж меняться мне тогда?»

Но вот пришла весна, и у гнезда,

Ликуя, о любви запела Сойка.

Ушел седой мороз. У Розы бойко

Пошли листки, цветы сверкнули ало.

Луна горит. Лишь Море как всегда

Все стонет, все напиться бы желало.

Утром и в поздний час

Девушек звали гномы:

«Купи, купи у нас

Плоды нашего сада:

Яблоки, айву,

Лимоны, апельсины,

Садовую малину,

Терновник дикий,

Ежевику, чернику,

Абрикос, землянику,

Дыни, клубнику.

Спеет плод за плодом

В летнюю погоду.

Заря пронеслась,

Вечер угас, —

Купи, купи у нас!

Спелый виноград,

Сочный гранат,

Смородину черную,

Грушу отборную,

Вишни неклеванные,

Ягоды кружовенные,

Сливы дамасские,

Барбарис огненно-красный.

Тает во рту банан,

Цитроны из южных стран

Сладки на вкус,

Радость для глаз…

Купи, купи у нас».

Утром и в поздний час

У ручья среди камышей

Лора слушала насторожась,

Лиззи краснела до ушей.

Под ветром прохладным

Вот они рядом.

Стиснув губы и руки сжав,

В пальцах дрожь и звон в ушах.

Тряхнув волной золотых кудрей,

Лора сказала: «Прижмись ко мне —

На гномов нельзя смотреть —

Не пробовать нам их плодов золотых…

Кто знает, какая земля растит

Голодные, жадные корни их?»

«Купи у нас!» — кричат гномы,

Все ближе и ближе по лугу скользя,

Лиззи воскликнула: «Лора! Лора!

За ними подглядывать нельзя».

Лиззи закрыла глаза,

Зажмурила их еще плотней,

Лора вытянула шею

И шепнула, словно журчащий ручей:

«Глянь, Лиззи, Лиззи, глянь!

Там по кругу

Маленькие люди ходят по лугу.

Один с корзинкой,

С подносом другой,

Третий с тарелочкой золотой.

Какой лозой рождены,

Волшебные гроздья зреют…

Какие в садах той страны

Теплые ветры веют!»

«Нет! — молвила Лиззи, — нет! нет! нет!

Эти дары не для нас!»

Зажмурилась, пальцы вложила она

В уши, побежала к дому.

Любопытная Лора осталась одна

Разглядывать гномов.

Один был с кошачьим лицом,

Другой на лапках крысиных,

Один обмахивался хвостом,

Другой с повадкой змеиной.

Один мохнатый, пузатый катился,

Другой, как волчок, неустанно кружился.

Как голубиное воркованье,

Звучали их разговоры…

Голосами, полными очарованья

В прохладную раннюю пору.

Вытянув снежную шею, глядит

Лора, как лебедь в плену у волн…

Так ветви вытягивают тополя…

Так смотрят с гибнущего корабля,

Когда оторвался последний челн.

Где кончался мшистый луг,

Там топтался гномов круг,

Выкликая много раз:

«Купи у нас! Купи у нас!»

Почуяли Лору и встали в ряд —

Смирно на мшистом лугу стоят

Слева и справа,

Смотрят лукаво.

Брат — братцу мигает…

Брат — братца толкает…

Один ей корзинку протянул,

Другой подал поднос…

Третий венком перед ней взмахнул

Из крупных орехов, колосьев, листов

(Таких у людей не бывает венков),

А тот, что с тарелочкой золотой,

Ей целую гору плодов подает.

Но Лора стоит, ничего не берет…

Денег она не имеет.

Хвостатый голосом сладким, как мед,

Предложил ей отведать скорее…

Мурлыкнул тот, что с кошачьим лицом…

Пролаял умильно тот, что с хвостом,

Змеиный промолвил два слова невнятно.

Один миловидный сказал: «Как приятно»,

И кто-то по-птичьи присвистнул потом.

Белозубая Лора сказала спеша:

«Добрые люди, не имею монет,

Красть не хочу у вас, о нет!

Нет медяков у меня в кошельке,

И серебра не бывает,

Все мое золото в том лепестке,

Который осенью вихрь для забавы

Кружит над вереском ржавым».

«У тебя золотые кудри есть, —

Ответили те лукаво, —

Отдай нам локон золотой».

Золотую прядь она сама дает,

Она прослезилась жемчужной слезой

И стала плоды золотые есть.

Вкус их слаще, чем горный мед,

Он крепче радующего сердце вина,

Из них струится прозрачный сок, —

Таких никогда не едала она.

Кто мог бы ей сделать теперь упрек!

Впилась в золотой и красный плод

И сок его прохладный пьет и пьет.

Его взрастил неведомый сад,

И вот уж зубы у ней болят.

Тогда кожура отлетает прочь,

И камень видит вместо зерна.

Что же было тогда, день или ночь,

Когда домой пришла она?

Лиззи ждала ее у ворот

С ворохом мудрых советов;

«Кто же так поздно гулять идет?

Девушкам вредно это.

Зачем слоняться одной по лугам, —

В сумерки гномы бродят там.

Вспомни о бедной Дженни.

Встретилась с ними при лунном свете,

Приняла их подношенье,

Плоды она ела,

Запах вдыхая

Странных цветов нездешнего края,

Где лето лето сменяет.

Бедняжка при солнечном свете

Совсем истомилась потом,

Искала их ночью и днем,

Найти не могла, посерела лицом

И с первым снегом ушла,

И даже трава с тех пор не росла

Там, где она в могилу легла.

Ромашки я там посадила весной —

Не выросло ни одной.

И ты у ручья не стой!»

Лора ответила: «Молчи,

Молчи, сестра, я посмела,

Я сегодня плоды эти ела,

И столько, сколько хотела.

А завтра ночью опять

Куплю их». И стала сестру целовать.

«Я принесу тебе завтра сливы,

Целую ветку, с листами,

И вишни с особым отливом.

Что за финики были

Под моими зубами!

И ломтики дыни ледяной

Заполнили целый поднос золотой,

Его не могла я поднять рукой.

На персиках — какой пушок!

Без единой косточки виноград,

Какой аромат струит тот сад,

Где они растут, чистый воздух пьют,

Словно вечно лилии там цветут,

И сама земля — как медовый сок!»

Утро встало

С первым петушьим сигналом;

Словно две пчелки скоры,

Встали Лиззи и Лора,

Мед принесли, подоили коров,

Вымели пыль изо всех углов,

Тесто замесили из пшеничной муки,

Тесто катали, пекли пирожки,

Сбили масло и сливки взбили,

Всех накормив, шить сели тогда —

Как скромные девушки поступают всегда.

Лиззи труду отдавалась вполне,

Лора — с усильем,

Точно больная, точно во сне.

Одна щебетала, как птичка днем,

Другая о ночи мечтала тайком.

Уж и вечер недалек.

Сестры с кувшинами пошли к ручью.

Лиззи глядит на сестру свою:

Лора — словно блуждающий огонек.

Кувшины наполнили водой,

Лиззи нарвала красивых гладиол

И молвила: «Солнце садится, пора домой,

Освещен лучами самый дальний холм.

Лора, пойдем, все подруги ушли,

Даже белки не прыгают больше вдали.

И птицы и звери ушли на покой».

Но Лора ответила: «Берег крутой».

Лора ответила: «Еще рано.

Ветер не стих… ни росы… ни тумана».

Тем временем жадным ухом ловила,

Не услышит ли на лугу хоть раз

Знакомые крики: «Купи! Купи у нас!»

И звон повторный

Сладких речей.

Но сколько она ни сторожила,

Гномы не проходили, по лугу

Скользя, толкая друг друга,

Только одни стада

Паслись, как всегда,

В самом дальнем краю,

А от странных торговцев не осталось следа.

Лиззи спросила: «Лора, что же мы ждем?

Они вновь кричат, предлагают плоды.

Мне так страшно, уйдем скорей от беды.

Домой пойдем.

Звезды взошли, месяц согнул свой лук,

Кругом светляки замерцали вдруг.

Уйдем, пока тьма не легла вокруг.

Если ветер летучий

Пригонит тучи —

Он промочит нас, погасит все огни,

И мы будем плутать в лесу одни».

Лора вдруг стала, как мрамор, бледна.

Она поняла, что Лиззи одна

Слышит на этот раз

Крики гномов: «Купи у нас! Купи у нас!»

Знать, Лоре уже не увидеть плодов,

Никогда не изведать сладости той,

Стать слепой и глухой,

Знать, ствол ее жизни упасть готов.

Промолчала она с болью в душе

И вдруг домой побежала.

Дотащилась едва, легла в постель,

И ждала, пока Лиззи уснула,

И тогда зарыдала,

Стиснув зубы в желании страстном,

И казалось, что сердце ее порвется.

День за днем, за ночью ночь

Лора ждала напрасно

В долгом молчанье, в молчанье страстном.

Не пришлось ей услышать, как много раз

Гномы звали и звали: «Купи у нас!»

Не пришлось ей увидеть, как на лугу

Гномы плоды предлагают в кругу.

Но когда появилась полная луна,

Лора стала чахнуть, — все знали: она больна,

И ущербный месяц возьмет ее с собой.

Перестала она за домом смотреть,

По утрам не доила коров,

Из пшеничной муки не пекла пирожков,

Из ручья не носила воды,

Молча у печки оставалась сидеть,

В рот не брала еды.

Видя, как Лора чахнет

И к смерти стучится в дверь,

Лиззи решила — теперь

Приходит срок;

Кинула пенни в кошелек,

Обняла сестру и ушла,

Через вереск и дрок,

В сумерки к ручью,

Где тростники шумят.

Там она встала и в первый раз

В сторону гномов бросила взгляд.

Гномы стали смеяться,

Увидев, что Лиззи смотрит,

Начали к ней приближаться

Порхающей легкой походкой,

Пыхтя и вздуваясь,

С кудахтаньем и клохтаньем,

С хлопаньем крыльев и гоготаньем,

Ластясь и выгибаясь,

Сладко ей улыбаясь,

Нежно пред ней кривляясь,

По-крысиному, по-кошачьи,

По-змеиному и по-собачьи.

Тонкий, мохнатый,

Толстый, пузатый,

С голосом попугая,

Щелкая, подпевая,

Как сорока треща,

Словно голубь взлетая,

Словно рыба подплывая,

Стали ее обнимать, целовать,

Ласкать, прижимать,

Протянули к ней блюдо,

Тарелки, корзинки,

«Вот яблоки ренет,

Коричневый цвет.

Отведай вишни.

Персик кусни.

Цитроны, инжир,

Отборный виноград,

Груши румянцем горят,

Сливы прямо с ветвей,

Отведай скорей».

«Добрые люди, — молвила Лиззи,

Вспомнив о Дженни. —

Много возьму я».

Подставила фартук,

Протянула пенни.

«Нет, просим присесть,

Окажи нам честь,

Твердят ей, оскалясь. —

Наш праздник в начале.

Ночка теплая, росистая,

Звездная, чистая,

Бессонная, лучистая.

Наши плоды уносить нельзя.

Поблекнет пушок,

Иссохнет сок, —

Аромат далек.

Сделай нам честь —

Отведай здесь».

Лиззи ответила: «Благодарю,

Ждет меня дома друг,

Что разговаривать долго;

Если продать не хотите нисколько

Ваших плодов, — вот у вас их сколько

Верните серебряный пенни,

Я вам платила вперед».

Стали они затылки скрести,

Перестали петь, мурлыкать,

Стали хрюкать и хныкать,

Один сквозь зубы

Назвал ее грубой,

Неучтивой, гордой.

Голоса их росли,

Приблизились морды,

Взоры стали злы.

Пошли бить хвостами,

На нее наступая,

Толкая локтями,

Царапая когтями.

Лая, мяуча, шипя, дразня,

Рвали ей платье, чулки грязня.

Дергали больно ее за косы,

Нежные ноги ей стали топтать,

За руки крепко ее держать,

Силой плоды ей в рот совать.

К водопою коня приведешь с усильем,

Но силой его не заставить пить.

Лиззи гномы колотили,

Больно но толкали, нежно просили,

Но не могли ее умолить.

Хоть и терзали,

Били, щипали

Руки ее до синяков,

Они от нее не добились слов.

Она разомкнуть не хотела рот,

Чтоб ей не набили его плодами,

Но радостно чувствовала

Сок винограда, что течет

По шее струями.

И наконец, не в силах бороться,

Злобный народец вдруг отступил.

Бросил ей пенни, кинул плоды,

И по дороге, где все стояли,

Словно кто-то шаром покатил.

Кто в землю сник,

Кто прыгнул в ручей, —

Только рябь пошла по воде,

Кто с вихрем беззвучным исчез во мгле,

Кто просто пропал в отдаленьи…

Тело у Лиззи болит,

Лиззи спешит своим путем;

Ночь ли, день ли кругом…

По берегу вниз, сквозь колючий дрок,

По кочкам, ямам бежит,

И с радостью слышит, как пенни бренчит,

Звонко ударяясь о кошелек,

Весельем отзываясь в ушах.

Скорей, скорей,

Как будто бы гномы

Следом бегут, издеваясь, смеясь,

Злобно бранясь.

Но сзади уж не было гномов,

И вовсе не гнал ее страх,

Нет, радость лишь поступь ее окрыляла,

Когда она наконец, задыхаясь

И сердцем ликуя,

Пришла к дому.

«Лора, — позвала она из сада, —

Ты ждала меня.

Поцелуй меня!

С израненных щек

Выпей сок!

Выжали гномы его для тебя,

Обними же меня, любя.

Буду тебе питьем и едой,

Делай что хочешь со мной.

Чтоб спасти тебя, я в долину ушла,

С гномами злобными торг вела».

Лора с места вдруг встает,

Руки вскинула вперед,

Лора в горе кудри рвет:

«Лиззи, Лиззи, для меня ты

Плод отведала запретный,

Станешь ты, как я, проклятой.

Жизни юной свет померкнет —

Вместе со мной погибнешь!

Вместе со мной увянешь

В жажде больной и тщетной!»

Губами к сестре припала,

Целовала ее, целовала;

И, внезапно хлынув, слеза

Освежила сухие глаза —

После засухи ливень отрадный;

В лихорадочной муке

Еще и еще целовала жадно.

Губы у Лоры стали болеть,

Жег ее горечью вкус плодов,

Жаждала яства она оттолкнуть,

Начала корчиться, прыгать, петь,

Сбросила платье и снова и вновь

Била руками иссохшую грудь.

Взоры стали струясь гореть,

Словно факел в руках гонца,

Словно грива коня на лету,

Орел, стремящийся в высоту,

Если к солнцу орел летит,

Знамя, взнесенное в час конца,

Если армия вся бежит.

Вспыхнул в жилах огонь, грудь огнем занялась,

Там, где язва ей сердце жгла,

Сжег огонь эту язву дотла,

Несказанная горечь в нее пролилась.

О безумная! Кто тебе выбрать велел

Этот душу губящий удел?!

Изменили чувства ей

В этой схватке роковой, —

Это гибнет часовой,

Если город рухнул вдруг;

Молнией поражена,

Это мачта вдруг упала,

Это грозный ураган

Ствол ломает.

Это смерч горою пенной

Пал внезапно в океан —

Так она упала.

Боль и радость — все прошло.

Жизнь иль смерть — что ждет ее?

Смерть рождает жизнь.

Всю ночь над сестрою, волнуясь, любя,

Движение крови, дыханье ловя, —

Склонялась Лиззи.

Поила жаркие губы водой.

Прохладные листья ко лбу приложила,

И слезы катились холодной струей.

Когда же заря всех птиц разбудила

И ранние жницы прошли полосой

Туда, где, покрыты

Ночною росой,

Колосья и травы под ветром клонились,

Когда, встречая новый рассвет,

Кувшинки открылись в волнах,

Тогда и Лора проснулась от сна

И Лиззи она улыбнулась в ответ,

И Лиззи не раз и не два обняла.

В кудрях седины пропал и след,

Лицо ее было — как майский цвет,

И светилась ясная ласка в глазах.

Месяцы, годы прошли.

Замужем были они,

Сами имели детей.

Вечно гнездился страх

В сердцах у матерей.

Маленьких вместе созвав,

Лора о прежних днях

Им говорила порой,

О невозвратных днях.

Говорила им про заклятый луг,

Куда сходились гномы в круг,

Про их плоды, как медовый цвет,

Ядовитей которых нет

(Не бывает таких в городах).

О том, как сестра ее спасла,

Хоть сама под смертный удар пошла —

Ей лекарство огненное принесла.

И, детские руки взяв в ладони,

Она заставляла их повторять:

«Какая бы ни была пора,

Самый верный друг на свете — сестра.

Если ты сбился с пути,

Поможет она дорогу найти,

Даст тебе силы, любя,

Если ты пошатнулся, поддержит тебя».