Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Милые дети, давайте уйдем,

Вернемся вниз, в глубину.

Уж братья с залива зовут меня в дом;

Уж ветер крепчает и гонит волну;

Соленым теченьем уносит ко дну;

Вот кони седые встают на дыбы,

Топочут и рвутся и ржут из воды.

Милые дети, давайте уйдем

Этим, этим путем.

Уходя, еще раз ее позовите,

Еще раз пошлите привет.

Криком знакомым ей память верните:

«Маргарет! Маргарет!»

Мил и дорог голос детей

(Позовите еще раз) ушам матерей.

Голос детей неистов и звонок:

Она придет, если плачет ребенок.

Позовите и уходите потом

Этим, этим путем.

«Мама, остаться нельзя нам, мы ждем.

Лошади бьются, терпенья в них нет,

Маргарет! Маргарет!»

Уйдемте отсюда, милые дети,

Звать ее больше не надо.

Лишь взглянем на берег, где город, где ветер,

Где серая церковь в ограде.

Хотя б вы стонали день напролет,

Больше она не придет.

О дети мои, вчера ли то было,

Сладостный звон проплывал над заливом,

Мы в наших пещерах его уловили,

Серебряный звон над волной говорливой,

То колокол пел над прибоем бурливым.

В песчаных пещерах, глубоких и свежих,

Все ветры затихли; и, вспыхнув, чуть брезжит

Мерцающий свет и тонет в тени,

И травы колеблет теченье струи.

Там илистых пастбищ огромны просторы,

Там бродят по дну обитатели моря,

Там в кольца тугие свиваются змеи

И, радуясь влаге, панцири греют,

Там большие киты плывут,

Глаз не смыкая, плывут… И плывут

Вокруг света, не зная причала.

Та музыка, как и когда зазвучала?

Вчера ли было тому начало?

(Еще позовите.) Вчера ли то было,

Что детям своим она изменила?

В морской глубине стоял трон золотой,

Где мы сидели единой семьей.

И гребнем по светлым кудрям проводя,

Лелеяла мать меньшое дитя.

Как вдруг услыхала звон отдаленный

И взор подняла на зеленые волны,

Вздохнула и прошептала печально:

«Мне нужно на берег к своим торопиться,

В серую церковь, чтоб с ними молиться,

Сегодня все празднуют вечер пасхальный.

А я с тобой гублю свою душу!»

«Любимая! выйди сегодня на сушу,

Молитву скажи, как требует вера, —

И снова вернись к нашим добрым пещерам».

Она улыбалась и вышла с прибоем.

О дети, вчера ли случилось такое?

О дети, мы долго одни оставались?

Младшие плакали, волны вздымались.

«Молитва длинна в человеческом мире, —

Сказал я. — Идем!» — и нас вынесло море.

Мы берегом шли, песчаной равниной,

Меж белых домов, цветущей долиной,

Улицей узкой, дорогой мощеной,

К серенькой церкви на холм отдаленный.

Шепот молящихся там услыхали,

Ему на холодном ветру мы внимали,

Взошли на могилы, дождями изрытые,

Прильнули к оконцам храма закрытого.

Сидела она у колонны высокой.

«Любимая! Тише! Мы так одиноки!

Ты видишь, мы здесь, о Маргарет,

Волнуется море, покоя нам нет».

Но она на меня не оглянулась,

В молитвенник молча она уткнулась.

Возглашает священник, и заперта дверь.

Дети, пойдемте, ни звука теперь.

Прочь уходите, ни звука теперь.

Вниз, вниз, вниз,

Вниз, в глубину морскую…

В городе шумном у прялки она

Песню поет и ликует.

Вот ее песня: «О счастье! О слава!

Улице шумной и детской забаве,

Святому добру и колоколам,

Благословенным солнца лучам,

Служителю храма и прялке моей

Пою я о счастье людей!»

Восторгом великим напоена,

Жизнь восхваляя, поет она.

Но вдруг затихло ее колесо,

И выпал из рук суетливый челнок.

И пристальный взгляд упал на песок

И дальше скользнул над морем,

И тяжек был вздох и глубок,

И были в нем скорбь и горе.

И туманит печаль глаза,

И большая упала слеза.

И снова нет ей отрады,

И грудь надрывается стоном протяжным:

О блеске волос малютки-наяды,

О глазах холодных и влажных.

Ступайте, ступайте, дети!

Ступайте отсюда прочь!

Злее, холодный ветер,

Огни зажигает ночь.

Ветер ворвется в двери;

Очнется она от снов,

Услышит рычание бури

В грохоте грозных валов.

Увидим и мы над собою

Ревущий водоворот,

Жемчужные мостовые

И янтарный свод.

И песню споем: «Приходила

Смертная к нам,

Но она изменила

Навсегда морским королям».

А в полночь, когда над заливом

Чуть слышно скользит ветерок,

И падает в тихие воды

Серебряный лунный поток,

И воздух струей ароматной

Плывет от прибрежных ракит,

И тень грядой непонятной

От скал на песке лежит, —

Тогда мы неслышной гурьбою

На белую отмель спешим.

И плещется море в покое,

И берег сверкает в тиши.

И смотрим, взобравшись на дюны,

На город, на церковь, на все

Заснувшее в мире подлунном

И с песней уходим на дно.

«Тоскует здесь верный любовник —

По жестокой подруге своей,

Покинувшей вероломно

Одиноких морских королей».

Был жаркий август, город раскалился

На улицах убогих Бетнал Грин,

Мне ткач предстал, трущоб печальный сын,

Измученный, в окне на Спитлфилдсе.

Я, встретив пастора, осведомился:

«И как ты в этом омуте один?»

«Отлично! — молвил — как христианин,

Я в мыслях об Исусе укрепился».

О смертный дух! ты силою любви

Над бурных чувств отливом и приливом

Знак света вечного установи,

Чтоб ободриться праведным трудом.

Не зря всю ночь в труде ты кропотливом —

Обрящешь Небеса, свой вечный дом.

На Белгрейв Сквер я видел утром рано,

Как нищенка с младенцем на руках

Бубнила хмуро и печально так,

А рядом девушка в одежде рваной.

Как шел рабочий, старшей дочке рьяно

Давала оборванка верный знак,

Та шла и ей перепадал медяк;

Богатых игнорировала странно.

Дух выше нищеты, поскольку там

Не у чужих просила, у друзей,

Судьбой с ней равных, это смог постичь я.

Она, не брав подачки богачей,

Крупицы жалкой чуждого величья,

О лучших днях напоминала нам.

Всё улыбается, пока

Мы чахнем — страсть к ней велика;

Любила бы — в глазах прочесть,

Будь благородней мы, чем есть.

Порою милостивый взгляд

Она стремит на смертных чад,

Но лик лучится всё сильней,

Мы как прозрачные пред ней.

Страстишки наши, дурь и блажь,

И ум самодовольный наш

Пусть презрит, тем нас не обидеть —

И мы должны их ненавидеть!

Дай, сила Неба, ей сейчас

Узреть того, кто лучше нас,

Чтоб убедились мы тогда,

Что и любовь ей не чужда.

Сияют звездным светом очи,

А глас его — звук летней ночи,

В прекрасном облике его

Сквозит вселенной волшебство!

Она ему протянет руку,

В глаза заглянет словно другу,

От радости заплачет и

Воскликнет: «Вот, достоин он любви!»

Так будет плакать, улыбаясь,

Как нас колола, насмехаясь.

Пока ж в ее глазах как лед

Презренье стойкое живет.

В эту ночь бури нет.

Высок прилив, горит луна;

Мелькнет на берегу французском свет —

И угасает; скал английских склоны

Блестят над морем в мирные часы.

Приблизься — веет свежесть из окна!

Но вот у пенной полосы,

У кромки моря убеленной…

Прислушайся! Грохочет галька,

Ее смывает в море вал за валом,

И вспять на брег опустошенный

Нахлынет, схлынет, камни подхватив;

Звучит в прибое ритмом запоздалым

Печали вековой мотив.

Софокл в давний век

Расслышал, у брегов Эгейских стоя,

В морских волнах, как скорбен человек,

Внимал приливам горя;

И то же слышно нам в прибое

Вдали у северного моря.

Море Веры —

Когда-то прежде вкруг земных брегов

Оно как яркий пояс обвилось.

Теперь внимаю:

Вот грустный, долгий, уходящий рев —

Под свист ночного ветра

Оно мелеет, гальку обнажая

И мрачный мировой утес.

Ах, милая, будем верны

Друг другу! Мир казался царством снов,

Он был для нас прекрасен, пестр и нов,

Как очертанья сказочной страны,

Но нет любви в нем — только лишь тоска,

Нет в нем покоя, счастья, благостыни —

Мы будто на померкнувшей равнине,

Где гром сражений, где борьба близка,

Где ночью бьются в слепоте войска.

В горах, где бурный Симоис рожден,

Стоял Палладий средь лесов и скал.

Герои, защищая Илион,

Не видели его, но он стоял.

Стоял в сиянье солнца и луны,

Дыханием ветров обласкан всласть,

Врагов сметая с крепостной стены,

Твердыне славной не давая пасть.

Душою Трои был священный храм,

Сладки там были воздух и вода,

Росла трава нетоптаная там…

Но как же редко я ходил туда…

Поутру битва вспенится опять,

Поутру станет Ксанф от крови ал,

Аякс и Гектор выйдут умирать,

Взойдет Елена на высокий вал.

От ржавчины очищусь я в бою,

Надеждой и отчаяньем дыша…

А то ведь можно жизнь прожить свою,

Не ведая понятия «душа».

Далеко от мирских сует она,

Но от нее зависима судьба.

Могучи мы, когда она сильна,

Бессильны мы, когда она слаба.