Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Резной агат с изображением юноши, ласкающего химеру, найденный близ Сорренто, ныне хранящийся в Неаполитанском музее

Пастух в осьмнадцать лет, меж миртовых ветвей,

Любовной неги полн, лежал по утру мая,

Стерег он в полусне коз алчных, средь камней

Щипавших тонкий тмин; побеги колыхая,

От моря ветер дул, вкус горький придавая.

Сгущалась тень… и там, что снилось наяву,

В любовном, дивном сне пригрезилось ему.

С ним рядом женщина лежала — так он мнил;

На мрамор плеч ее спадал вниз алой мглою

Шелк рыжих, тяжких кос и теплый свет струил.

На ручке аметист лиловою игрою

В запястье искрился с златою чешуею;

Рука держала цепь, под цепью снег грудей

Гвоздикой отливал среди венков лилей.

Цвет глаз назвать ее не удалось бы мне,

Но, всматриваясь в них, они ему сверкали

То светом сдержанным, как на колодца дне,

Топазами, чрез миг — рубинами сжигали,

С огнем чуть тлеющим, где страсти львиц дрожали;

А то под сенью век взор мягко выплывал

И с робкою мольбой стыдливо в плен вступал.

Пока — лишь женщина, но вздох, что поднимал,

Вздымая, грудь ее ритмически волнами,

Над шеей пару крыл широко колебал;

Эдемский аромат лился от них струями;

Темны они, как ночь, как бархат, и с очами,

Что светят фосфором, как мошек яркий рой,

На дальних островах, под южною луной.

В крылах мелодия дышала, точно стон

От сосен множества, склоненных над водами,

Как шелест камышей, как тростниковый звон

Растущих у пещер Наяд, над озерами,

Где ив сгустился свод, где низко над травой

Бубенчик голубой поникнул головой.

Тех крыльев вещий смысл — затем, что никогда

Ногами женщины сирена не бродила

По бархату лугов, ни по кремням хребта,

Но под жемчужною красой грудей влачила

Змеи длиннейший хвост, который в кольца свила

И их запутала сверкавший гребнем винт

С роскошной негою в блестящий лабиринт.

О сколько прелестей и матовых огней!

Опалы, изумруд, сливаясь, в них пылали,

Рубины сонные и мягкий свет лучей

Скрученной бирюзы с сердоликом мерцали,

А блики тонкие сапфиров испещряли

Весь блеск сияющий, как яркого русла

Каменья ценные, что в Рай река несла.

Не чуял страх змеи в нем усыпленный дух…

Лишь нега, лишь любовь в изгибах притаились…

Стал мальчик замирать… сирена его слух

Ласкала пением… так нежно звуки лились,

Как песни на селе, что эхом гор вторились,

Когда хор девушек, под тамбуринов звон,

Веселой пляской мнет лужайки мягкий склон.

Как долго в грезах он обманчивых лежал,

Не знаю… но с тех пор своею тишиною

Мир безмятежный сна его не освежал;

Он в сердце ранен был глубокою тоскою,

Желанье без надежд пронзало грудь стрелою,

И ослепительно сквозь свет очей сверкал

Огонь губительный, который иссушал.

И, умирая, он просил (кого уста

Богов дотронутся, те вянут без возврата)

Харикла начертить, чтоб ожила мечта,

Резцом тот вещий сон на плоскости агата;

В прозрачной красоте, в изгибах тонких сжата

Нам гибель юноши средь лавр и мирт видна,

Где к нему ластится чудовище-жена.

Еще рассвет медлителен и робок;

Побеждены под утро забытьем,

Всю эту ночь душистую бок о бок,

Они в мансарде провели вдвоем.

Один проснулся, осознал мгновенье,

И смотрит на другого не дыша,

И в дерзновенье, и в благоговенье

Восторгом насыщается душа:

И локонов разметанных картина,

И мощных рук лепная красота,

И теплота живого травертина,

И пух обворожительного рта;

Жизнь, в каждой жилке бьющаяся кротко,

Крутой подъем пленительного лба,

Жизнь в ямке посредине подбородка

И верхняя упрямая губа;

Трепещущий во мраке бархат кожи,

Местами где алее, то белей,

И нити вен, которые похожи

На линии на лепестках лилей.

Неколебимо мыслящее море,

Одни лишь темнота и тишина,

Намека нет на все, что будет вскоре,

Когда душа воспрянет ото сна.

Чу! В море звон плывет от колокольни:

Ночь кончилась, для дня пришел черед.

Рассветным ветром мир наполнен дольний —

И спящий спящим быть перестает.

Что ж, не судьба, что ж, не судьба!

Нет ни цветка в саду отцветшем.

Не легче ли удел раба,

Чем мысль о непроизошедшем?

Могли бы мы плести венки

Из трав, что на полях собрали, —

Не мчаться наперегонки

По надоевшей магистрали.

Любви, мерещившейся нам,

Пришлось к судьбе приноровиться;

Непоцелованным устам

Осталось горестно скривиться.

Могла бы страсть пылать сильней

В крови, желаньем распаленной,

И песни наших летних дней

Могли б звенеть в листве зеленой!

Что ж, не судьба, что ж, не судьба!

Черед осенней непогоде.

Душа печальна и слаба

И жизнь, и осень на исходе.