Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Мне не дано, когда конец придет,

Увидеть их старания и пот;

Смерть всех настигнет — поздно или рано;

Покуда же смятенье, грязь и раны.

На грани ночи — и момент всё ближе —

Щеку к прикладу всё-таки увижу.

Но трусость ли — мученью краткой свары

Сон предпочесть и вечные кошмары;

Взял на себя я подвиг выше силы —

И навсегда бесчестье поглотило?

Всё те же бомбы гулкий воздух шлёт,

Всё так же в бой идет знакомый взвод;

Но вскоре будут там же, где и я,

С позором обогнавший вас, друзья.

А маки расцветут у всех могил,

Храбрец иль трус здесь голову сложил,

Повсюду снова вырастет пшеница,

И только на траншеях не родится,

Где злобная война стопою алой

Мир Божий, словно грозды, растоптала.

Прибыв на асфодельный луг, я шел

На поиски квартир, чтобы найти там

Союзных духов, обожженных солнцем,

Убитых в Херсонесе.

И изможденных встретил я людей

В экипировке древней. Я спросил их:

Вы из Галлиполи?

Из них главнейший гласом золотым

Ответствовал: «Нет, сэр, куда постарше:

Афинские гоплиты, мы сидели

У юных Сиракуз.

Известен всем печальный наш конец:

Поведать ли о колебаньях Штаба,

О битве в бухте, как Надежда скрылась,

А нам не скрыться было?

Не в этом наш позор, — добавил он,

Но мы из тех, что опытны в искусстве,

Отпущены за чтение на память

Стихов из Эврипида.

Строфой медвяной не смягчился Цербер, —

Тут улыбнулся вождь, — Харона плата

Скудна, и правит строгий Радамант

Без снисхождения.

Но за мужами, что родились жертвой

Своих ушей, — Троянок хор плачевный

Добился нам свободы, чтоб отправить

В Афины снова нас.

По коридорам древних сих казарм

Мы бродим без друзей; ведь мы ни пали,

Ни уцелели же в военном смысле:

И в этом наш позор».

Он повернул; в тумане скрылись строем,

Взывая к Богу, Кем бы ни был Он,

Суровой Силой иль Отцом для всех,

Или слепой Судьбой.

Под бледною луной, среди ветвей

Захваленная птица — соловей

Разлился песней. Думал я сначала,

Что сердце разобьется: боль звучала

Над пропастью веков. «Вина, вина!» —

Фицджеральда истомою полна

Трель соловья, — «Стань алой, роза!»

И Китс восстал из мертвости мороза,

И возвестил вновь просиявший взгляд —

Ночь; песня; грёзы; розы аромат!

Но немы и мертвы они. А птиц

Сова склюет. Они ведь из яиц

Обыкновенных. И тропизма сила

Пичуге славу барда подарила,

И химия ей действует на связки,

А не весны сентиментальной ласки;

Фицджеральд, Китс навек в плену земли,

Слепы и глухи, в глину полегли;

На Китса одного холмы и склоны

Родят пичужек певчих миллионы.