Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Ньюгейтским баронам, чьи пальцы ловки,

Кто ловит в карманах чужих кошельки,

Кто запросто купит десяток сутяг,

А смотрит невинней бездомных бродяг, —

Вот новость для вас,

В сей радостный час:

Подарочек вам Синерожий припас.

Он нож перочинный припрятал — теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

В суде Синерожий ответы давал,

И подле себя стукача увидал:

Доносчик Уайльд преспокойно сидел,

Вскипел Синерожий от этаких дел.

Тут ножик блеснул,

Стукача полоснул…

Судья зазевался, и стражник зевнул.

Вдове сороковник[37] отдали. Теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

Иной мне заметит — а что при дворе?

В соборе, парламенте, монастыре?

Воруют — а им ордена да почёт,

Такие ловчилы и вовсе не в счёт?

Казну потроша,

Крадут до гроша

Крадут у монарха и у торгаша.

А тут Синерожий помог, и теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

И для махинаций — путей миллион:

Дай взятку судье — назовут: «Пенсион»,

Коль врач украдет — говорит: «Гонорар».

Церковник — мол, это не кража, а дар.

А вот — адвокат,

Грабителю брат:

На службе удобнее красть во сто крат.

И вам поспокойнее стало — теперь

Ломайте без страха сундук или дверь.

Воруй на таможне, налоги воруй,

В суде распинайся и в карты мухлюй.

В конторе акцизной шустри штукарём,

Еще — за церковным воруй алтарём,

И нет палача,

Не ударят сплеча,

Никто не боится угроз стукача:

Зарезал его Синерожий — теперь

Ломайте без страха сундук или дверь!

Увы, напрасно я стремлюсь

Унять любовь свою,

Как Заяц Мартовский, бешусь

И, как Лудильщик, пью.

За кружкой кружку пью, пока

Не хлынет Хмель из глаз;

Тоска моя, как Хрен горька,

Все горше, что ни час.

О, если б Молли свой каприз

Могла забыть, прозрев! —

Я бы, как Шишка, сверху вниз

Смотрел на прочих Дев.

Но без надежды дни идут,

Как хмурые Волы;

Я бледен стал, как Тень, и худ,

Как Палка от Метлы.

Был, как Огурчик, я казист,

Как Петушок, пригож;

А стал я гнил, как палый Лист,

Уныл, как медный Грош.

Как Сыч, стенаю я всю ночь,

Но Молли все равно:

Она меня прогнала прочь

И дрыхнет, как Бревно.

Пока я сохну, как Сучок,

И кисну, как Кисель,

Она стрекочет, как Сверчок,

И прыскает, как Эль.

Как Пчелка, вьется Купидон

Вокруг ее красот;

Всяк на погибель обречен,

Кто близ нее пройдет.

Увы! Земли недолгий Гость,

Я чахну, как Сугроб;

Она меня, как в стенку Гвоздь,

Загонит скоро в гроб.

Ее уста горят, как Мак,

Взор колет, как Игла;

Ее улыбка, как Пятак

Серебряный, светла.

Ее румяная щека

Туга, как Барабан,

Грудь, как подушка, высока,

Как рюмка, строен стан.

Она разумна, как Сова,

Скромна, как Лань в лесах,

Как Блошка быстрая, резва

В увертках и прыжках.

И скажет всякий, кто тайком

С ней обнимался вхруст,

Что слаще Каши с Молоком

Лобзанье этих уст.

Я помню, как ее лицо

Сближалося с моим —

Я весь был полон, как Яйцо,

Блаженством неземным.

Как Черепаха, был я глуп:

Я думал, что она

В любви своей тверда, как Дуб,

Как Азбука, верна.

Что крепко, как Репей с Репьем,

Мы сцеплены вдвоем

И, словно Две Ноги, пойдем

Вперед одним путем.

И вот — одна нога ушла,

И я стою, как Пень,

Раздавленный, как Камбала,

Печальный, как Олень.

Покинутый, как Мухомор,

Задумчивый, как Слон,

Усохший, как Треска, с тех пор,

Как с Молли разлучен.

Она еще вздохнет, как Штык,

О незабвенных днях,

Когда, как сломленный Тростник,

Я буду втоптан в прах.

С морей, как злая птица,

Борей летел к земле —

В рыданиях юница

Лежала на скале.

К бушующим лавинам

Стремила взор, застыв.

Над нею балдахином

Сплетались ветви ив.

«Двенадцать лун сменилось,

И десять дней прошло.

Мой милый, что случилось?

О, как ты, море, зло!

В твоей пучине, море,

Найдет ли милый путь?

Что буря на просторе

Пред бурей, рвущей грудь?

Купцы, дрожа за злато,

На бег валов глядят —

Но что казны утрата

Пред худшей из утрат?

Ты, верно, брошен бурей

В чертог затейниц фей —

Но что затеи гурий

Пред страстию моей?

Нас учат, что Природа

Со смыслом все творит.

Тогда зачем под воды

Укрылся скал гранит?

Ужель скала таится

В подводной глубине,

Чтоб милому разбиться

И чтобы плакать мне?»

Она, застыв от горя,

Бранила жребий свой,

Борею вздохом вторя,

Кропя волну слезой.

Когда на гребне тело

Волна пред ней взнесла,

Склонясь лилеей белой,

Юница умерла.

Весь флот застыл в одном строю

Наизготовку у причала,

Когда блистательная Сью

По трапу на корабль взбежала.

«Эй, моряки! Скажите, где мой Билл?

Неужто он меня совсем забыл?»

Её Уильям в этот час

Бом-брамсель закреплял на рее,

Но, встретив взгляд любимых глаз,

Он к Сьюзен бросился скорее,

Скакнул на перекладину, повис

И по канату, словно птица, вниз.

Так жаворонок в облаках,

Услышав, что зовёт подруга,

Спешит на встречу впопыхах,

Вращая крыльями упруго.

Ах, как Уильям Сьюзен целовал!

В тот миг он был богат как адмирал.

«О Сьюзен, свет моей души!

Клянусь, я не нарушу слова!

Ты только слёзы осуши

И верь, что встретимся мы снова!

В груди ношу я компас, что везде

Назло штормам влечёт меня к тебе.

Не верь в людскую клевету,

Что морякам любовь игрушки,

Что, мол, у нас в любом порту

Всегда найдётся по подружке.

А впрочем, можешь верить — всё равно

Причал мой здесь, где мы с тобой одно!

Твои глаза как самоцвет,

С дыханьем бури вздохи схожи,

И у слоновой кости цвет

Взят для твоей атласной кожи.

Где б ни скитался я, в любом краю

Во всём твои черты я узнаю.

И если нападёт в пути

На нас враждебная эскадра,

Ты, Сьюзен, всё же не грусти.

Пусть свищут пули, рвутся ядра,

Я всё пройду, я не сгорю в огне,

Чтоб горьких слёз ты не лила по мне…».

Но слышен гонг. И вот дана

Уже команда к отправленью.

В смятенье он, в слезах она.

Летят последние мгновенья.

Сью сходит в лодку, прошептав: «Пока!»

Мнёт шёлк платка лилейная рука.

Когда смотрю я на старинный

Сосуд, подёрнутый патиной,

Или фарфоровую вазу,

На память мне приходит сразу

Наружность наших милых дам,

Что рождены на радость нам,

А не для всяких мелких дел:

Пленять и тешить — их удел.

На утончённых фей похожи,

Чьей безупречно гладкой коже

Любой изъян нанёс бы вред,

Они как ценный раритет,

Что самый стойкий из бойцов

Заполучит в конце концов.

В сравненьи с дамами мужчины —

Простой горшок из грубой глины,

Чья каждодневная забота —

Трудиться до седьмого пота,

И потерять его для дамы

Нет никакой особой драмы.

Знакомство, дружество пустые суть названья,

Когда заводим их без всякого вниманья;

Приятелей себе кто многих наберет —

Едва ль и одного в несчастии найдет.

Один из зайцев свел знакомство со скотами,

Которые без рог, и с колкими рогами,

(Описывать их здесь нет нужды никакой)

С природною своей сердечной добротой

При каждых спорах их бывал на все согласен,

И страсть имел, кaк Гей, великую до басен —

За что всяк зайчика любезным называл

И в дружбе каждый раз встречаясь уверял —

При жизни таковой он прыгал и резвился,

И пред подобными себе везде гордился.

Однажды выскочив с зарею на лужок,

Чтоб травки пощипать, запрятался в кусток;

Но вдруг он слышит лай и труб ужасны звуки!

Чтоб не попасть ему к тиранам в страшны руки,

Бросается туда, сюда — опять назад;

Повсюду за собой собак злых видит ряд. —

Подсеклись наконец его от страха ноги,

Едва дыша упал среди большой дороги.

Но тут какой восторг в груди его восстал,

Когда идущую он лошадь увидал.

Позволь, вскричал, о конь! мне на тебе укрыться,

И тем от видимой беды освободиться,

Надежда на тебя осталась мне одна,

А помощь всякая для дружбы нетрудна.

Я к другу был всегда расположен сердечно,

Сказал ему тот конь, ты знаешь сам конечно;

Да с важным делом я теперь ко льву иду,

Утешься — вот здесь все друзья твои в виду!

Оставя лошадь, он к быку стремглав пустился,

Но также хорошо и сей отговорился:

Все знают, что тебе желаю я добра,

И как твой друг, скажу: давно идти пора —

Вон к этой, видишь ли, пригоженькой корове,

Открылся коей я вчера в моей любови;

Мне жаль, что я тебя в несчастии нашел,

Но радуйся, к тебе идет твой друг козел!

Козел, приметя в нем отменно жил биенье

И смертную в глазах померклость и томленье,

Моя спина тебе вредна, в ответ сказал,

И на овцу ему рогами указал.

Овца была слаба, притом же и боялась,

Чтоб в зубы и сама собакам не досталась:

К теленку наконец в отчаяньи прибег.

Но равной получен и от него успех.

Возможно ли, чтоб я, млад будучи летами,

Сравняться возмечтал с великими скотами?

Из них тебе никто не захотел помочь

И всякий от тебя бежал скорее прочь;

Так мне ли одному на помощь покуситься?

И как после того глазам их появиться.

Я плачу по тебе! — Чу! слышу гончих лай,

Они бегут, бегут! прощай, мой друг, прощай!