В дни детства, в дни весёлого школярства
С товарищами был я неразлучен,
Ушли, ушли все дорогие лица.
Смеялся я, шалил и куролесил
В ночных пирах с гуляками-дружками,
Ушли, ушли все дорогие лица.
Любил я прежде лучшую из женщин;
Но для меня её закрылись двери —
Ушли, ушли все дорогие лица.
Есть у меня добрейший друг на свете;
Его оставил я, неблагодарный,
Дав повод вспомнить дорогие лица.
Брожу, как призрак, средь обломков детства.
Земля мне — как пустыня, где вотще
Найти пытаюсь дорогие лица.
Сердечный друг, ты мне дороже брата,
Зачем мой отчий дом своим не звал ты?
О дорогих мы б говорили лицах —
Те опочили, теми я покинут,
А с теми разлучён; но все исчезли;
Ушли, ушли все дорогие лица.
Когда уносит смерть таких,
Как Эстер, кто заменит их?
Ведь ей из тысяч дев других
Не сыщешь равной.
Уж месяц нет ее меж нас,
А я не в силах всякий раз
Представить, что она сейчас
В могиле смрадной.
Ее упругий легкий шаг
И горд, и радостен был так,
Как у немногих — верный знак
Ума живого.
Не знаю, как еще назвать,
Если не гордой эту стать,
Где вместо радости сыскать
Другое слово?
Заветы квакеров блюла
Семья, где Эстер возросла,
Но школой чувства ей была
Природы школа.
Открытый взор, сердечный жар —
Все ей несла природа в дар.
Зачем же, Эстер, этот дар
Увял так скоро?
Соседка резвая моя!
Ты, что в безвестные края
Ушла, ужель с тобою я,
Как прошлым летом,
Не встречусь утренней порой,
Когда мне взгляд лучистый твой
Сиял небесной синевой
И счастья светом?
Дед моего отца живёт
Уже без малого столетье;
Он монумент былых времён,
Он старше всех людей на свете.
Он стар, но счастлив как никто,
Когда, без устали и лени,
Ватага правнуков к нему
Карабкается на колени.
Когда нас мать с отцом бранят,
Он всякий раз нас защищает;
Он видит добрые дела,
А нехорошие прощает.
Привязанностям давних лет
Остался он навек послушен;
Его характер как кремень,
Но с нами он всегда радушен.
Он был солдатом, воевал—
Но взор его покоя полон,
Как если бы всю жизнь свою
Средь сельской тишины провёл он.
Он говорит про прошлый век
(Ведь новый ни на что не годен) —
Про славный сорок пятый год,
Про Вильяма и про Каллоден.
Дела же наших дней, когда
Неймётся королям на тронах,
Не больше трогают его,
Чем плутни сил потусторонних.
Когда я мыслю, что он мощь,
Как дуб столетний, сохраняет,
Библейских патриархов мне
Отчасти он напоминает.
Однажды к Спасителю нашему дети
Пришли с матерями, надежды полны.
Апостолы их не пускали, но эти
Раздоры Спасителю стали слышны.
Не только вход детям объявлен открытым,
Но мысль Иисуса о них разнеслась:
«Ведь царство небесное принадлежит им».
Апостолы вняли ему, устыдясь.
И матери ближе к нему подступали,
Чтоб руку малюткам Господь наш Христос
На лоб возложил; и просили в запале,
Чтоб небу за них он молитву вознёс.
Счастливые дети, упав на колени,
Тянулись к нему с восхищеньем в глазах;
И ныне с ним рядом, вне всяких сомнений,
Вкушают они благодать в небесах.
Столь близко Спасителя видеть — до дна им
Ту чашу восторга испить довелось!
К ним Бог прикоснулся; и память дана им
О чистом ключе, где блаженство лилось.
Среди роз на бережочке,
Где фиалки-василёчки
Испускают аромат
Или просто взгляд томят
(Благостнее уголка
Зевс не знал, наверняка),
Опахало золотое
Держат шесть рабов, а двое
Так поют, что тот шумок
Усыпить бы Геру мог
И, тем паче, Ориану,
Что супруга Тамерлану,
Повелителю всех стран
От Китая до Балкан;
В негу сна погружена,
Грезит сладостно она.
Этак юный рифмоплёт
Музе вольный дал полёт,
Но не ведал даже в прозе,
Что принцесса видит в грёзе.
Юный Ричард был мечтатель,
Мифов и баллад читатель
Про царя-попа Ивана,
Про Тимура-Тамерлана
И про то, каким макаром
Трёпку задал хан татарам.
Знал всё это наизусть он,
Но, испытывая грусть, он
Оказался бессловесен,
Излагая сон принцессин.
Двадцать суток Ричард ждёт —
Вдохновение нейдёт;
Сочинить не в силах он,
Что же это был за сон,
Но в конце концов подумал —
И без сна не пропаду, мол.