Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Не говори, что стал я злей,

Меняя на войну

Любви и нежности твоей

Святую тишину.

Но правда: сердцу моему

Суровый долг велит

За верстать — и я приму

Коня, и меч, и щит.

И разве бы, покой любя,

Милей тебе я был,

Когда бы больше, чем тебя,

Я чести не любил?

Когда Любовь, сойдя с высот

И надо мною рея,

В мои объятья принесет

Любимую Алтею

И буду в них, как в кандалах,

Я скован ей в угоду, —

Богам, живущим в небесах,

Не знать такой свободы.

Когда за дружеским столом

Мы вновь поднимем чаши

С душистым, пенистым вином

За честь и верность нашу,

Когда утопим мы в вине

Все прошлые невзгоды, —

То рыбам в темной глубине

Не знать такой свободы.

Когда, забыв былую боль,

Спокоен и свободен,

Смогу я спеть, как мой король

Велик и благороден,

Как был он добр, и смел, и прям

Все эти злые годы, —

То никаким морским ветрам

Не знать такой свободы.

Не стены делают тюрьму,

Не крепкие засовы;

Луч разума развеет тьму

И разобьет оковы.

Пока не могут мысль мою

Закабалить невзгоды,

То даже ангелам в раю

Не знать такой свободы.

О глупый страус со змеиной шеей,

Громоздкий челн при куцых парусах,

Ты в трюме вез железные трофеи[20],

Был пойман и ощипан в пух и прах.

Но дважды выпало тебе родиться,

И ради услажденья дев и жен

Из жалкой твари стал ты райской птицей,

Рукою мастера преображен.

Лежит на перьях отблеск небывалый,

Как радуга, венчающая даль;

Сапфиры, аметисты и опалы

Оправлены в небесную эмаль.

Ты плечи овеваешь ей прилежно,

Когда же солнца ненасытный взор

Прильнет к лицу — ты заслоняешь нежно

Ее от жгучих стрел, что бьют в упор.

Но зеркальце, что вделано умело

В твой хрупкий щит, сверкнуло невпопад —

И в нем себя Лукаста вдруг узрела

И солнца посрамленного закат.

«О веер мой! о верный друг Лукасты, —

Рекла она, — приди ко мне на грудь:

Меня сегодня от пожара спас ты —

Дай на тебя прохладой мне подуть!

Пусть в зеркале, столь пышно оперенном,

Навек мои останутся черты,

И никогда в глаза другим влюбленным

Я не взгляну: мне нужен только ты.»

Но старый друг вскричал: «Ужель теперь я

Навек забыт? О боги, как же так?

Она сменяла на стекло и перья

Мою любовь!» — И боги дали знак.

Разбита драгоценная вещица,

Лукаста к Алексису мчит в слезах

И обещает больше не кичиться

И отражаться лишь в его глазах.

Струи счастливы! Вам блуждать

Священными ходами лона

Прозрачного, как ваша гладь

Коль немы вы, а ветры сонны.

Вам честь! Но коль замутнена

Вода хотя б слезой притворства,

Чтоб там очиститься сполна,

Пускай достанет вам проворства

До розовых добравшись врат,

Не прекращайте омовенья,

И краше заблестят стократ,

Как драгоценные каменья.

Духи, притирки и румяна,

Где взять вам, весь обрыскав свет,

Сей запах тонкий без изъяна

И сей великолепный цвет?

В нутро вторгаясь шаловливо,

Поймите: нрав у лона крут —

Струи, избыз любви порывы,

Там, как любовники, умрут.

Кипите вы точь-в-точь как я!

Вы охладить ее мечтали,

А ныне, мутью в брег бия,

Свой пыл угасите едва ли.

Но мысль пускай утешит вас,

Что небо дало (я свидетель)

Вам осязать в сей краткий час

Любовь, и честь, и добродетель.

О мыза снежная о горницах пяти!

Ты белой госпоже скажи: был тот,

Кто свой дневной оброк хотел внести;

К цветам, к сердцам ее влечет — и вот,

Пуста, лежишь, и твой незамкнут вход.

Но не грусти, чертог-ларец из горностая!

Хозяйка мраморная возвратится!

А нет — кому же узкая такая

Домовина с изгибами сгодится,

Ведь жизнью тут придется расплатиться?

Мне надлежит уйти, тебе внеся оброк:

Пять поцелуев выплачу молчком.

Хоть лютни строй мне чересчур высок,

Слуге, что и с виолой не знаком,

Дозволено футляр терзать смычком.

Я не любитель маленьких худышек:

Пускай они проворнее мартышек,

Не радует меня костей излишек.

Уж коли есть внутри у ней скелет,

Пусть будет он в тугую плоть одет

И в бархат кожи, нежной, как рассвет.

И тощая девица недурна ведь:

С ней можно собственный скелет подправить —

Изъятое ребро на место вставить,

Но жаль мне ловчего, что по меже

Гнал псов, добычу предвкушал уже,

А получил мослы при дележе.

Когда займешься вновь стрельбой своей,

Амур, в оленей тощих зря не бей:

Мне подстрели косулю пожирней!

Наконец-то свершилось!

Государство лишилось

Головы — а на что голова нам?

Потеснили аббатов,

Припугнули прелатов —

Поделом этим римским болванам!

Их Тарквиний — мертвец,

И пустует дворец,

Наконец

Нам послушны и войско, и суд.

Выходите смелей

И вопите дружней:

«Всех сильней

Несравненный наш Оливер Брут!»

Нет преград нашей силе:

Солнце мы погасили,

А луну отогнали как муху,

Руки-ноги у власти,

Да и прочие части

Отрубили — осталось лишь брюхо.

Нынче наша взяла,

Делу Общин — хвала,

Правь, метла,

Там, где рыцарский правил закон!

Что нам их honi soit[22]?

Все гербы — на дрова,

Чернь жива,

А Георгия слопал дракон.