Козлов, Брежнев и Микоян поздравили Шарафа Рашидова с назначением — бывший узбекский премьер стал первым секретарем Узбекского ЦК.
— Не возгордись, Шараф! — напутствовал его Брежнев, поднимая рюмку.
— Я, Леонид Ильич, по-ленински жить буду! — клялся Рашидов.
Верный ленинец привёз в Москву медовых дынь, которые в Ташкенте умудрялись каким-то образом сохранять до весны, вкуснейших гранатов и креплёных бухарских вин. Посмотрев на дыни, Анастас Иванович сразу велел одну резать. Попробовал — сахар!
— По настоящим дыням в Москве скучаю, — принимаясь за вторую скидочку, проговорил кавказец.
Брежнев тоже взял дыньки, и Козлов, обливаясь янтарным соком, не мог от дыни оторваться, однако, отложив в сторону корку, напомнил собравшимся:
— Не забыли, что праздник не за горами — день рожденья Никиты Сергеевича!
— Шестьдесят пять, юбилей! — подметил Брежнев.
— И я о том, что делать будем?
— Праздновать будем! — уминая истекающую медом вкусность, отозвался Анастас Иванович.
— Я серьезно! — выговорил не на шутку обеспокоенный предстоящим торжеством Фрол Романович.
— Если серьезно, то — вопрос! Тут главное не переборщить, — заметил Микоян. — Знаете, как Никита за подношения лютует? Тут надо с умом подойти.
В прошлом месяце появилось гневное Постановление ЦК, обличающее любые подношения. Ценные подарки, выписанные ко дню рожденья денежные премии и прочие знаки внимания, имеющие материальное выражение, теперь приравнивались к незаконному обогащению, к недостойным коммуниста явлениям. Дмитрия Полянского за то, что он вручил трём лучшим секретарям обкомов России тульские охотничьи ружья, чуть ли не распяли на Президиуме. «Себе сторонников вербуешь?!» — вращая злыми глазами, кричал Хрущёв.
Последнее время Никита Сергеевич беспощадно атаковал подчиненных, никак не мог позабыть строптивого Аристова, который осмелился ему возражать, но Аристову при этом ничего не высказал, а вот Полянского измордовал. Дмитрий Степанович каялся, признал свои ошибки, перепугался. И как теперь с юбилеем Первого поступать? Тут точно голову сломаешь.
Дыню, наконец, докушали.
— На Сергея Никитича в Комитет по Ленинским премиям бумаги пришли, — сообщил Козлов. — Челомей его на лауреата выдвигает.
— Будем утверждать, — одобрил Микоян. — Ленинская премия Сергею для Никиты отличным подарком будет.
— Недостаточно! — запротестовал Брежнев.
— И я считаю, недостаточно! — подал голос Козлов.
— А может, и Никите Сергеевичу Ленинскую премию дадим? — высказал идею Микоян. — Международную Ленинскую премию за укрепление мира между народами! Эта награда особая, вручается только великим людям, — продолжал он.
— Никита Сергеевич — велик! — просиял Фрол Романович.
Предложение Анастаса Ивановича утвердили единогласно.
Микоян развернулся к Рашидову:
— Слушай, Шараф, не убегаюсь я после твоей дыни, а то уже в животе бурчит?
Рашидов в ответ только душевно улыбался и качал головой:
— Ешьте, не бойтесь! А я Никите Сергеевичу вазу с его портретом принесу!
— Говорят тебе, подарки исключены! — шикнул на узбека Брежнев.
— Понял, понял! Извиняюсь! — прижимая руки к груди, перепугался узбекский секретарь, но вазу с портретом всё равно решил дарить.