Царство. 1958–1960

31 марта, понедельник. Москва

Очередное Совещание руководителей коммунистических и рабочих партий в Кремле открылось без Булганина, вчера его освободили от занимаемой должности — место председателя Совета министров занял Никита Сергеевич Хрущёв. Булганин безуспешно пытался дозвониться до «закадычного друга», чтобы сообщить, что сам давно хотел написать заявление и упросить Никиту занять пост руководителя государства, но все попытки были безуспешны, «друг» не отвечал. Николай Александрович звонил Микояну, несколько раз объяснял свою позицию Брежневу, просил донести его слова до Хрущёва, все обещали, но звонка от Первого так и не последовало, а когда разжалованный в очередной раз потянулся к белому аппарату — гудков в трубке не было. Хрущёв, не желавший больше слышать об «изменнике и фанфароне», дал команду отключить Булганину правительственную связь.

Все газеты пестрели жирными заголовками о хрущёвском назначении, все средства массовой информации трубили о нём. Первое, с чего начал новый премьер, — мирные инициативы. Советский Союз в одностороннем порядке на полгода замораживал испытания ядерного оружия и призывал Америку и Великобританию последовать примеру. Хрущёв предлагал вообще отказаться от использования смертоносного оружия. Такая позиция нового советского лидера была воспринята Западом положительно. Открывая заседание руководителей коммунистических и рабочих партий, Никита Сергеевич публично высказал мысль о мирном сосуществовании двух противоположных систем — социализма и капитализма. Просматривая накануне текст доклада, он с негодованием набросился на Суслова и Аристова:

— Куда смотрите?! Что за бумагу подсунули?! Какой бездарь её готовил? Нам нужны подвижки, а тут в каждом слове ругательство или угроза! С нами никто мириться не захочет! Американцев надо заманивать! Язык драчливый, переделать!

В результате поправок тон хрущёвского выступления стал терпимее, оценки более выдержаны, что сильно раздосадовало многих ярых коммунистов, прибывших на совещание в Москву. На Энвера Ходжу хрущёвская речь произвела тягостное впечатление — отказаться от борьбы с врагом, занять позицию соглашательства? Это подлость, предательство! Албанец кипел от возмущения, он прямо высказал свою позицию — громить врага, низвергнуть эксплуататоров, никакой пощады!

— Энвер — бандит и убийца, Сталину в рот смотрел! — кулуарно ругался Никита Сергеевич.

Китайцы также не выразили восторгов от хрущёвских реверансов Америке. Товарищ Мао Цзэдун стоял на жёстких марксистских позициях, и тем не менее Хрущёв остался совещанием и особо своим выступлением доволен, в обозримом будущем он намеревался нанести американцам визит, переговоры о его предстоящей поездке в Соединенные Штаты начал вести Громыко. В октябре в Женеве должна состояться очередная встреча по запрету ядерных испытаний, отказу от атомного оружия, и там Никита Сергеевич решил говорить сдержано, не бросаться на противоположную сторону с угрозами. Умеренная позиция России представила коммуниста Хрущёва в либеральном свете, не реакционным, а вполне здравомыслящим.

До Никиты Сергеевича Булганин так и не достучался. Николай Александрович был потрясен своим молниеносным падением. В Кремле он застал Микояна. Анастас Иванович опального утешил — Госбанк, председателем которого тот становился, организация солидная.

— И нагрузка там другая, что ни говори, — спокойствие, а не как у нас — сидишь на вулкане. Так что, Николай, наслаждайся!

Булганин горестно кивал. В тот же день его лишили охраны, и машина за ним пришла не Гаража особого назначения, а совминовская. Личные вещи из Кремля он перевёз в прошлом году, в июне, когда была разгромлена антипартийная группа, ещё тогда думал, отберут должность. Из кабинета Булганин уходил с одним небольшим чемоданчиком. Со среды на этаже начинали ремонт, надо подготовить отсек под нового руководителя.

— Николай Александрович, как вы? — участливо поинтересовался попавшийся на встречу замуправделами Смиртюков.

— Мухам бы понравилось! — горестно отозвался разжалованный. — Прощай, не вернусь больше! — бывший премьер перехватил рукой свою скромную ношу и, сдерживая слезы, ускорил шаг.