Букин постучал в дверь к Сергею Никитичу.
— Кто там?
— Это Букин!
— Входите, дверь не заперта!
Андрей Иванович толкнул дверь и вошёл.
— Сергей Никитич, вы меня искали?
Хрущёв-младший лежал на диване, но при виде полковника поднялся.
— Здравствуйте, Андрей Иванович! — и сразу перешёл к делу. — Мне надо позвонить в Москву.
Букин с удивлением посмотрел на хрущёвского сына. На столике, рядом с диваном, стоял телефон, перед телефоном лежала бумажка, где на русском языке говорилось, как надо звонить. Собственно ничего сложного не было, надо было набрать цифру «ноль», соединиться с коммутатором, и там оператор со знанием русского языка соединял тебя с Москвой, или с Ленинградом, или с любым другим городом Советского Союза.
— Так вот же, — начал Букин.
— У меня разговор особый, нельзя, чтобы меня услышали, — краснея, объяснил Сергей.
Букин быстро решил задачу, поставленную Сергеем, надо было только попасть в посольство. И это разрешилось, советник Малахов отвез их в советскую миссию. Сергею Никитичу был предоставлен кабинет посланника. На бумажке Хрущёв-младший написал два телефонных номера: номер своей квартиры на Бронной и номер никологорской лобановской дачи, тех мест, где могла находиться Лёля. Он не хотел, чтобы объяснение с обиженной женой стало достоянием американских спецслужб. Но звонок оказался безрезультатным, к телефону ни в Москве, ни на даче никто не подошёл. Очень расстроенный, Сергей вернулся в резиденцию. За эту поездку в посольство Букину досталось от Нины Петровны:
— Зачем Сергею потакаете? Он молодой, несмышленый! Не надо ему никуда звонить, вам понятно?!
Букин получил, что называется, ни за что.
— Пойди их разбери! — переживал офицер, но после обеда Сергей снова разыскал начальника охраны.
— Андрей Иванович, я хочу поехать в Бруклин.
— Куда?
— В Бруклин, в магазин бабочек.
— Каких бабочек? — ошалело переспросил Букин.
— Вот! — Хрущёв-младший протянул офицеру журнал «Америка», там была статья про магазин бабочек мистера Глантца с превосходными иллюстрациями чешуйчатокрылых, и сам мистер Глантц, улыбаясь, смотрел с глянцевой страницы. — На этот журнал я в прошлом году наткнулся, а так как интересуюсь бабочками, оставил его себе. Так что отвезите меня к мистеру Глантцу, пожалуйста!
Первым делом Букин сообщил о желании сына Нине Петровне и получил «добро». Воргвопросах помог помощник Никиты Сергеевича Олег Трояновский, он связался с американцами, и в считанные минуты всё было подготовлено — машина, переводчик, полицейское сопровождение. Трояновский прикрепил к Сергею дипломата из посольства и на всякий случай поинтересовался:
— А деньги у тебя есть?
— Немного есть, — ответил Сергей.
— Сколько это, немного?
— Долларов сто, может, чуть больше.
— Посчитай.
Сергей извлёк из карманов всю имеющуюся наличность и пересчитал:
— Сто семьдесят четыре доллара.
— Маловато будет! — Трояновский залез в карман и достал ещё сто пятьдесят. — Вот, держи, но боюсь, и этого не хватит, бабочки, думаю, дорогие.
Сергей замялся:
— Может, не ехать?
Андрей Иванович вынул свои деньги, отложил сотню, а остальные, чуть больше трехсот, протянул Серёже.
— И это возьми!
— Да нет, что вы!
— Бери, пригодятся!
Сергей деньги взял. Когда чёрный лимузин в сопровождении двух полицейских мотоциклистов уехал, Трояновский спросил Букина:
— Нам за это голову не оторвут?
— Нина Петровна разрешила, — ответил начальник охраны.
— Камень с плеч! А то бы несдобровать!
— Это точно! — подтвердил Букин, вспоминая утреннюю выволочку.
— За деньги, Андрей Иванович, не волнуйтесь, я вам их верну, только заявку оформлю.
— Я не волнуюсь. А разве бабочки могут так дорого стоить? Какая-то бабочка и дороже холодильника?
— Вполне может быть. В Америке всё шиворот навыворот! Есть очень редкие экземпляры, к ним не подступись! Банкир Ротшильд, богатейший человек Америки, бабочек собирает, и подобных ему — тьма! Отсюда и цена.
— И наш Сережа туда же!
Через четыре часа Сергей Никитович вернулся. Хрущёв-младший сиял. В руках он нёс объёмные коробки с бабочками, два прекрасных сачка и сумку, набитую специальными принадлежностями, не самодельными, какими привык пользовался, а профессиональными — пинцетами, иголками разных размеров, предназначенными для фиксации и расправления крыльев. Достались ему и сушилки. Вторую сумку и третью, совсем маленькую, помогал нести Трояновский.
— Вы, Олег, малую сумку не бросайте, там эфирные масла в пузырьках! — предупредил папиного помощника Сергей Никитич. Эфирные масла применялись для усыпления насекомых, но основное богатство хранилось в коробках, которые он никому не доверил. Глантц подарил московскому гостю замечательные мадагаскарские экземпляры, набор бабочек Центральной Африки и Амазонии. В довершение вручил два великолепных старинных фолианта «Определитель бабочек мира» под редакцией Зейтца. В Германии, со времен кайзера, их вышло 40 томов, выпуск прекратился в 1944 году при Гитлере. Этот определитель являлся основополагающим в работе с чешуйчатокрылыми. Теперь два тома из сорока украсят Сережину книжную полку! Каждый том состоял из двух книг, в первой книге — описание, во второй — рисунки. Зелёная кожаная коробка с золотым тиснением в виде контура бабочки на обложке вмещала каждый двухтомник. Как приятно держать в руках такое сокровище!
— Ваши деньги мне не пригодились, — возвращая Букину и Трояновскому доллары, проговорил Сергей. — Я прикатил на такой шикарной машине, да ещё в сопровождении полиции, что хозяин магазина обалдел. Ему объяснили, что я личный гость Президента Соединенных Штатов, что я из России, и интересуюсь бабочками. Он стал мне всё показывать. У Глантца чего только нет! Я с ума сошёл! Пока я смотрел бабочек, нагрянули журналисты, стали фотографировать. И представляете, Глантц мне всё это подарил в знак дружбы между Россией и Америкой! — по-детски радовался Сергей Никитич.
— Сережа от бабочек в восторге! — перед сном сказала мужу Нина Петровна. — Может, про свою цацу забудет, а то ездил ей звонить.
— Дану?
— Да. Но не дозвонился.
— Пусть лучше бабочками занимается.
— Сказал, что в магазин журналисты явились, фотографий нащелкали. Наверное, завтра в газетах появятся.
— Он же бабочки покупал, не водку!
— Это да, правильно.
— Давай спать, Нина, завтра день тяжелый!