Царство. 1958–1960

20 ноября, воскресенье. Москва, редакция газеты «Комсомольская правда»

Этот парень был предупредителен и старателен до умопомрачения. Попав в «Комсомолку», в отдел писем, с усердием разбирал почту, разбирал досконально, интересное отчёркивал и нёс заведующему отделом, дурные письма откладывал в сторону — кому нужна белиберда? «Крики души» сортировал в отдельную стопочку, предназначенную для доклада начальству. После развода с Ладой Кругловой Прохин так и остался изгоем: за границу его не под каким соусом не брали, из ТАСС уволили, предлагали работу лишь во второстепенных областных изданиях, но с кем на периферии можно говорить, о чём? Что они там понимали? Уезжать из Москвы Александр не хотел: «Москва — единственный приличный город в Союзе, где можно жить, всё остальное — зачуханная деревня!». Мировоззрение журналиста после загранкомандировок в корне изменилось: там, за кордоном, был рай, а тут сплошная помойка и никакой свободы, но об этом молчок! Когда из-за тестя, его выперли из ТАСС, найти работу оказалось невозможно, друзья и знакомые косо смотрели, сторонились и только обещали.

— Придётся на почту почтальоном идти, там возьмут! — с горечью думал неудачник, но однажды встретил Борьку, однокашника из университета. Борька работал в «Комсомолке» и дослужился там до обозревателя. Он-то и привёл приятеля в газету и добился, чтобы его взяли, пускай на самую заурядную должность — разбирать письма, но взяли. Для Александра это была победа — центральная, пусть и молодежная газета! За время своего падения Прохин сильно изменился, нет, не внутренне, а внешне: одеваться стал скромно, неброско, ходил чуть сгорбившись, носил некрасивые очки, хотя зрение у него было превосходное, только очки как нельзя лучше соответствовали сосредоточенному, целеустремленному виду, и образ вдумчивого газетчика у него отлично получился. Скоро он врос в редакцию, стал от неё неотделим, будто всю жизнь здесь работал. Отыскав у отца затёртую папку, только с ней являлся на службу, приходил обязательно на час раньше остальных, а уходил с работы самым последним. Ел он в столовой то же, что все, редко шутил, никогда не рассказывал анекдотов, которые сыпались из уст коллег по каждому поводу, с придыханием говорил о Никите Сергеевиче и остальных членах Президиума. Не верилось, что этот в общем-то симпатичный парень ещё недавно был типичным представителем разнузданной золотой молодежи. В субботниках, которые регулярно устраивались, всегда был первым, работал с огоньком, сажал деревья, грузил в тележку мусор. Обычно субботники касались наведения порядка на территории перед зданием редакции. Получалось, что Саша Прохин всегда и везде производил самое лучшее впечатление.

Скоро редакция привыкла к безотказному Александру, он стал полноправным членом коллектива, нередко попадался письмоносец на глаза главреду, и Алексей Иванович благосклонно с ним здоровался. Однажды, когда завотделом писем болел, он занёс Аджубею почту, доложил, что называется, коротко и ясно, и тут же приложил проекты ответов, причём письма в редакцию шли частенько печальные, надрывные, порой крики души! Как красиво он ответил на них, как правильно расписал по отделам и организациям! С этого дня Прохин стал ходить на доклад к главному редактору вместе с заведующим отделом. Он честно признавался своему непосредственному начальнику, что готов уйти из газеты, что ни в коем случае не метит на его место, однако вскоре занял место заведующего отделом писем, а потом вслед за Аджубеем перешёл в редакцию газеты «Известия». Там он уже не заведовал отделом писем, там он стал заведовать международным отделом.