Царство. 1958–1960

4 января, понедельник. Москва, Ленинские горы, дом 40, особняк Хрущёва

День обещал быть тихим, за окном плавно сыпал снег. Прислуга накрыла стол для завтрака и поспешно ретировалась, завидев Никиту Сергеевича. Сразу за мужем в столовой появилась Нина Петровна. Рада, прихватив детей, укатила на Валдай. Алексей Иванович собирал в доме отдыха, организованном на бывшей Сталинской даче, ведущих газетчиков, собираясь обсудить главные направления в деятельности вновь созданного профессионального Союза журналистов. Рада с детишками были очень довольны, что поехали в путешествие, они подолгу гуляли вдоль озера, наслаждаясь прозрачной валдайской тишиной.

— Ты им позвони, поинтересуйся, как они там? — отхлебывая какао, наставлял жену Никита Сергеевич.

— Всё, слава богу, им нравится. Я вчера звонила, справлялась. Никитка бегает и в колокольчик звонит.

— Валдай испокон веков колокольчиками славен! — заметил Хрущёв.

— У маленького Лёшки брат-проказник все колокольчики отобрал, Лёшка навзрыд ревёт.

— Разберутся! А Серёга наш как?

Нина Петровна нахмурилась:

— Как, как? У Лёльки остался!

— Может, сложится у них? — задумчиво проговорил Никита Сергеевич.

Нина Петровна отрицательно покачала головой.

— Поживем — увидим! — допивая какао, отозвался муж. — Мне, Нин, Вася Сталин этой ночью приснился, представляешь? Лежит на матрасе голый, а по нему тараканы ползают!

— Какие тараканы? — оцепенела жена.

— Черные, большущие! И лежит как-то некрасиво, криво, я грешным делом подумал, что умер, а тут он ко мне лицо поворачивает и голосом слабым просит «Спаси!»

Изображая несчастного Василия, Никита Сергеевич привстал со стула и голос сделал совсем тихим и жалостливым.

— Я, Нин, в холодном поту проснулся, лежу, заснуть не могу. Весь изворочался, стал Ваську вспоминать, какой он мальцом был улыбчивый, верткий, на месте не сидел. А какой красавец? Потом, Нин, Лёню своего вспомнил, ведь как они с Васей похожи, задором и силой звенящей, молодецкой! И летчики оба! — сглотнул подступившие к горлу слёзы Председатель Правительства. — Представляешь, Нин, сон какой?

— Уж сон! — согласилась Нина Петровна.

Никита Сергеевич, кряхтя, поднялся со стула, прошёл пару шагов до телефона, что стоял на маленьком столике.

— Шелепин нужен! — проговорил он в трубку и стал ждать, пока соединят с председателем Комитета госбезопасности. Часы показывали без четверти восемь утра.

— Ага, нашли! Привет, Александр Николаевич, привет! Проснулся уже или в кровати нежишься? Что, на работе сидишь? Ну ты, брат, скор, скор! Значит, это я такой лентяй, в пижаме по дому расхаживаю?

Никита Сергеевич кашлянул.

— Что я тебе звоню, хочу спросить, как там Вася Сталин себя чувствует?

— В понедельник как раз о нём спрашивал, — отозвался Шелепин. — Сказали, что поведение примерное, работает на токарном станке, хорошо работает, на него не жалуются.

— Значит, жив-здоров?

— Жив-здоров.

— И слава богу! Теперь послушай, надо его ко мне привезти.

— Когда привезти, Никита Сергеевич, сегодня?

— Нет, не сегодня. Надо не по-авральному, а нормально, без гонки. Пусть он в себя придёт, два-три дня его, что называется, подготовьте, подкормите, подстригите, ну, ты понимаешь, а потом сразу в Москву. В четверг, получится?

— Конечно!

— Устрой всё это, Александр Николаевич.

— Не беспокойтесь!

— Надо чтоб он выспался, одеть его надо, и чтоб сломя голову не было, понимаешь?

— Сделаем, Никита Сергеевич!

— Тебя учить, только портить! — одобрительно произнес Первый. — И дело его мне подошли с судебным решением.

— Понятно!

— Дело можешь сегодня прислать.

— Сегодня будет.

— Действуй, Александр Николаевич! — Хрущёв повесил трубку, и, развернувшись к жене, продолжал. — Отпущу Васю, Нина, исправлю эту гадкую пакость, а то мы, как последние сволочи, взяли и упрятали парня за решётку. А ведь сколько лет рядом ходили? И здоровались, и ласкали его, и шутили, а теперь никто Васю не вспомнит, никто не заступится! Так я заступлюсь. Я перед ним тоже виноват, смалодушничал, своё нехорошее слово произнёс. Тогда, конечно, Молотов с Берией постарались, они заводилы были, но и мы, мягкотелые, поддались. И сейчас сидим, не рыпаемся. Блевотиной от подобного малодушия тянет! Я, Ниночка, это переиначу!

— И правильно сделаешь, давно пора его освободить!

— Сделаю, сделаю! — пообещал Никита Сергеевич и в одно мгновенье доел омлет, который лежал перед ним на тарелке. — Остыл омлетик, пока мы трепались!

— Колбаски возьми, бутерброд сделай!

— Не хочется, — муж оттёр губы салфеткой. — У меня ещё какая мысль созрела, — продолжал он. — Думаю Министерство внутренних дел упразднить. На кой чёрт нам Министерство внутренних дел? Оставим областные управления, и хватит. А Министерство что даёт? Общее руководство? На местах сами управятся. Сейчас народные дружины активно действуют, надо больше народа в управление государством вовлекать, а общее руководство — херня, одно бумагомарание! В позапрошлом году мы товарищеские суды сделали, и разве стало от этого хуже? Только лучше стало! Государственных судей разгрузили. Собираются люди, разбирают всякие делишки: пьянство, драки, ссоры в семье, даже за мелкое воровство судят. От товарищеских судов народное сознание укрепляется. Ведь когда свои судят, ты себя не преступником считаешь, а как бы нашкодившим. Но когда товарищи в глаза про твои «подвиги» говорят, со стыда горишь. Такая разборка почище приговора работает, и конечно, многие выводы делают, за ум берутся. Вовсе не обязательно проштрафившегося человека сажать, а отчитать, как следует, и на поруки взять можно. Это гуманная позиция — товарищеские суды. А вместо милиции у нас народные дружинники будут, в дружинники уже больше полутора миллионов граждан записалось, представляешь? И все на общественных началах, а не так, чтобы им за это деньги платить. А сколько желающих ещё попросится? Ты, Нин, не поверишь, сколько! И слово-то какое зычное — дружина! Так что народ наш, как Ленин учил, берёт управление государством в свои руки! — с энтузиазмом рассуждал Никита Сергеевич. — И ещё одна безусловная польза от народных дружин — люди после работы делом заняты, а не болтаются абы где!

Хрущёв взглянул на часы. Часы показывали четверть десятого.

— Ого, натикало сколько! Надо на работу катить. Я, Нин, серенький костюм надену, в полосочку, как думаешь?

— Тебе он идёт.

Никита Сергеевич никак не мог остановиться и продолжал начатый разговор:

— Потом, армия. На кой чёрт такая громадная армия? Нам такая армия не нужна! Талдычу, талдычу — не слышат! Знаешь, как тяжело даётся армейское сокращение? Жуков насмерть стоял, не хотел численность резать, теперь Малиновский тормозит. Привыкли толпами командовать! Я доказываю, что на ракетах отобьёмся, что с ракетами в армии будет грандиозная экономия!

— Страшное дело ракеты!

— Страшное, а что делать? Но я схитрил, до конца года предложил объявить мораторий на ядерные испытания, чтоб не одну бомбу никто не взорвал. Американцы на наш призыв пока не откликнулись, но я в одностороннем порядке делать велел, и они скоро согласятся, я знаю! Это ж какой пример мы подаем, какие мирные инициативы предлагаем? А Малиновский с военными ходит и головой крутит — взрывать, взрывать! Недопонимает расклад!

— По-моему, Родион Яковлевич на своем месте.

— Главное, он верный, вот суть, у меня за порядок в армии душа не болит! Но как Родион ни канючит, решил я армию вполовину урезать и велел об этом на каждом углу кричать, громко кричать! А то мы такие дурни — втихаря сокращаем, а надо громогласно сокращать, во всеуслышание! Пусть на Западе у нас гуманизму учатся!

— Ты, Никита, поменьше нервничай, — ласково глядя на мужа, проговорила жена.

— Да как тут не нервничать, если бездари кругом!

— Не кипятись! — приструнила его Нина Петровна. — А на Василия я бы посмотрела.

— Скоро посмотришь!