Царство. 1958–1960

23 сентября, среда. Москва

В Министерстве путей сообщений все цитировали Хрущёва, да и вообще, страна с замиранием ждала последних известий, ведь руководитель Советского Союза впервые отправился с госвизитом в злую Америку, не побоялся оказаться в самом логове врага. Женя Петров целый день слонялся по зданию, три раза ходил в буфет и до одурения обпился чаю, но потом всё-таки решился отпроситься, соврал начальнику секретариата министра, что ему надо проведать заболевшего родственника. Бещев уехал в Ленинград, а если министра на работе не было, то и помощникам не было работы. Покинув здание на Новой Бассманной, Евгений сел в метро и помчал в редакцию газеты «Известия». Хотя Аджубей укатил с тестем в Соединенные Штаты, их однокашник Лёва Сергеев находился на боевом посту — ещё до Алексея Ивановича он попал в «Известия» и числился обозревателем по Северу. По министерскому удостоверению в здание газеты пропустили, Женя в два приёма взлетел на второй этаж и распахнул дверь:

— Лёвка! Салют!

Лев Борисович сидел за столом, уставившись в гранки.

— Жека, ты? — не поднимая глаз, отозвался он.

— Я! — усаживаясь перед товарищем, ответил железнодорожник.

— Как там «Гудок»? — имея в виду железнодорожную газету, спросил обозреватель.

— Гудит! Я при министре доклады сочиняю, забыл? — поправил товарища Женя.

— Маленький ты человек, наш главный самому Хрущёву пишет! — наконец оторвавшись от гранок и потрясая руками, проговорил обозреватель.

— Небось, вы тут все Хрущёву пишите! — подмигнул друг.

— Нет, только Алексей Иванович. Я сейчас его опусы читаю, просто заслушаться можно, какой слог! Сегодня сдаём в печать.

— И мне прочти!

— Слушай. «Калифорния, город Ангелов, — начал Лев Борисович. — Что здесь самое примечательное, самое интересное? Конечно же, Голливуд! Именно туда направляется кортеж правительственных машин. Голливуд — это оазис для бесхитростных американских девушек и юношей, город грёз. Фильм сегодня заменяет американской семье книгу, музей, театр, спор в дружеской компании. По фильмам американцы соизмеряют свои поступки, одеваются, едят, устанавливают отношения в семье, относятся к возлюбленным, детям, мировым событиям. Получается, что кино — это чистейшая пропаганда. Если вы хотите узнать, почему американские парни стали стричься под бобрик, пойдите в кино и взгляните на прическу очередного киногероя. От сорта сигарет до любой мелочи даст указание кино. Если девушки за какие-нибудь сутки сменили юбки на брюки, можете быть уверены, что случилось это по вине какой-то очаровательной кинодивы. Студии, клепающие фильмы, заняты изготовлением типовых шаблонов, и каждый новый фильм становится патологическим камнем преткновения в людских сердцах: «Когда-нибудь и я схвачу за хвост счастье!» — вот смысл любой голливудской поделки.

В Голливуде есть площадка из бетона, где кинознаменитости оставляют отпечатки своих рук и следы ног, «для памяти потомков», как нам объяснили. Не лучший способ для художника оставлять такой след в истории, но в Америке думают иначе.

Голливуд — это приспособленчество, маразм, угодничество. Но наступает процесс прозрения — ничем не заслонишься от завоеваний космоса: «Луна, стала красной, её взяла штурмом советская ракета!» — кричат американские газеты. Не отмахнешься от завоеваний в мировом океане — арктические льды сокрушает неустрашимый атомоход «Ленин»! Не вычеркнешь из списка победу русских спортсменов на Олимпийских играх и не оторвёшься, наблюдая выступление Большого театра или ансамбля народного танца Игоря Моисеева, и даже силой не уведут зрителя с концерта Дмитрия Шостаковича.

Американцы хотят блеснуть, пустить пыль в глаза, и, конечно же, не обошлось без показа Голливуда. Никита Сергеевич осмотрел студию «XX век Фокс». После Хрущёва везут в знаменитое «Кафе де Пари». Не каждому по карману здесь пообедать. Если оглядеться, кругом сплошные знаменитости: Фрэнк Синатра, Кирк Дуглас, Элизабет Тейлор и даже Мэрилин Монро, они пришли сюда за час до начала встречи с Никитой Сергеевичем. Все они, как правило, снимаются в слюнявых боевиках или высосанных из пальца комедиях, замысел которых предельно прост: он — она, не осмысленная любовь с первого взгляда, вдруг — неожиданное богатство. И больше ничего. Люди находятся в рабстве кинематографа.

И вот в кафе появляется Никита Сергеевич. И как реагирует «блестящая» публика? Радостные, благодарные аплодисменты! Советскую делегацию угощают, «просвещают». Хозяева захотели блеснуть и показали Никите Сергеевичу низкопробный танец канкан.

«Что скажете?» — интересуется толстопузый мужчина.

«Горький осадок! — отвечает наш Председатель Правительства. — У нас на родине привыкли любоваться лицами актеров, а не их задами!»

Сначала в воздухе чувствуется настороженность, даже некоторая тревога, но постепенно лица теплеют, и в ответ Хрущёву начинают улыбаться. Никита Сергеевич протягивает руку то одному гостю, то другому, завязывается оживленный разговор, всё плотнее вокруг смыкается кольцо, сердца и лица окутывают нити доброго взаимопонимания…

Кортеж трогается, мы едем дальше.

В Америке поражает реклама, она повсюду, она испещрила каждый метр. Машины движутся, словно в тоннеле крикливых надписей, броских рисунков: со всех сторон дорогу обступают щиты с рекламой. Слева кричащие надписи с красными банками Coca-Cola, с другой стороны не менее видные полотнища, призывающие пить только канадский виски, на повороте перед глазами возникает огромная ракушка на розовом фоне — тут речь идёт о первоклассном бензине компании «Шелл».

В Лос-Анджелесе 300 дней в году безоблачное небо, но кортеж машин постоянно сопровождают вертолеты. Спрашивается, зачем?

«Осторожнее, гражданин, в городах бурлит преступность! А с неба легче за всем наблюдать!»

Но не обошлось и без провокаций — Хрущёва не пустили в Диснейленд.

«Чтобы злобные русские не распугали детей!» — вот какое придумали объясненье.

Гости прощаются с Калифорнией. Экспресс «Дневной свет» за 10 часов перенесет советскую делегацию из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско. И вот уже стучат колеса. Никита Сергеевич прогуливается по всему поезду, беседуя с пассажирами, — журналистами, служащими. Один из журналистов показывает в окно, утверждая, что там находится военная база.

«Скажу по секрету, что у нас ракетных баз больше, чем у вас, и оснащены они лучше», — так же тихо ответил ему наш Никита Сергеевич…

И за окнами поезда надоедливо сверкает реклама. Американцы — увлекающиеся люди, и часто ведут себя как большие дети, поэтому реклама делает своё дело. Реклама определяет психологию общества, она вошла в жизнь Америки так всеобъемлюще, что стала чертой национальной жизни. А начиналась эпидемия очень даже невинно: то Америка крутит вокруг талии хула-хуп — пластиковый обруч, то умы людей захватывает новая кинозвезда, часто не успевающая поблистать и одного сезона, то появляется новое, сверхудобное сидение для автомобиля, то сигареты «Филип Моррис» представляют замечательный фильтр-абсорбент, то появляется сверхновая мужская бритва, то удобнейшие женские чулки со швом или безо всякого шва. Из года в год, из месяца в месяц, изо дня в день работает реклама. Реклама, по существу, полуистина, а правильнее — полуложь. Восторженно и лживо она говорит о женской красоте, демонстрируя роскошных блондинок, питающих свою кожу исключительно косметическими кремами. Реклама подаёт вам надежду. На домах, на стенах, на щитах, на заводских трубах, водонапорных башнях, в открытом поле, на машине, на асфальте, в воздухе, на бутылках, тарелках, которые вам подают, на бумажных салфетках, в газетах, журналах, на телевидении — всюду мы видим её размашистые гримасы. Реклама — спрут, который опутывает, пробирается в сердце и душит, сопровождая несчастного американца с рождения до самой смерти. Восхваление всего — от жевательной резинки и презервативов до турбин, катеров, автомобилей и самолетов, ставшее национальным бедствием № 1 и национальной привычкой № 1, давно уже перекочевало за пределы сферы торговли. Америка на первый взгляд кажется яркой и нарядной. Такой делает её блеск рекламных огней, на самом же деле она, как усталая танцовщица из кордебалета, снявшая румяна: и не так хороша, и не так молода. Жизнь без румян производит куда более сложное впечатление, чем представляется легкомысленному туристу. Миллионам подростков нечем себя занять, они бесцельно слоняются по улицам, курят, пьют, а может, кто-то потянул руку за травкой? Да, здесь балуются и этим. Недолго и группе шалопаев переродиться в шайку преступников. Степень нравственной распущенности в Америке подчас не укладывается в рамки нормальных человеческих представлений.

«Что посеешь, то и пожнёшь!» — грустно замечает Никита Сергеевич.

Сегодня в Америке установлен мировой рекорд по количеству убийств из расчета на каждые сто тысяч жителей. И это в мирное время! Это и есть отличительные черты жизни так называемого счастливого общества. И ещё один замаскированный удар в спину — банковская рассрочка, так называемый кредит. Кредиты превращают человека в раба, он попадает в рабство денег. Деньги разрушают психику, человек постепенно сходит с ума. Повсюду слепо работает только один закон — равняйся по соседям, будь с ними вровень. Если сосед купил новый телевизор — покупай и ты, если он взял новый авто — и ты бери, и ничего, что у тебя не хватает денег, — банк тебе их даст! Жизнь в таком ритме однообразна и опасна, долги, как болото, неумолимо затягивают. У должников случаются нервные срывы. Если вы отстанете от соседа, значит, выпадете из существующего порядка и постепенно превратитесь в человека, которого перестанут уважать, принимать, перестанут давать в долг, в человека, чей моральный облик будет подорван. Совершая новую большую покупку, американец покупает не товар, а покупает уважение к себе. Американец больше увлекается оформлением ванной, чем книгой, театром или музыкой. Порабощенный вещами, он не пытается творчески мыслить, его мысли постоянно возвращаются к новым часам, пиджакам, полуботинкам и так далее. Реклама заставляет человека купить то, что ему не нужно, на деньги, которых у него нет. Это её основной принцип.

Так методы торговли, купли-продажи начинают применяться почти во всём, что имеет значение в жизни, и в политике, и в культуре.

«Жадность — ужасная вещь. Она противоречит человеческой совести!» — подмечает Председатель Советского Правительства.

Как ни ужасно, но в США доминирует жадность, расплывшаяся в мутной рекламной болтовне.

«А жить-то у вас не так сладко! — замечает Никита Сергеевич. — Четверть заработка надо отдать за жильё, за едва ли сносную квартиру, а сколько пойдёт на медицину? За медицину здесь приходится хорошо платить. Родить ребёнка, полноправного гражданина Америки, тоже стоит солидные деньги. А заплатить за обучение? А одеться? А нормально поесть? Вряд ли в кармане что-то останется при таких расходах».

— Как тебе? — отложив отпечатанный текст, спросил Лёва.

Женя от удовольствия потирал руки.

— Крепко! Ну, Лёшка даёт!

— Не Лёшка, а Алексей Иванович! — поправил обозреватель.