Царство. 1958–1960

20 сентября, вторник. Лосиный остров, дача Булганина

Николай Александрович располнел, осунулся, при подъёме по лестнице у него кружилась голова и появилась одышка, а всё водка проклятая! Две бутылки в день он обязательно убирал, а иногда открывал и третью — так тошно ему на душе было! Какую ни посмотришь газету, один лысый чёрт Хрущёв со страниц лыбится и вещает, вещает, вещает! Прямо святой! Это и сводило бывшего премьера с ума. Вот и пропускал он стаканчик за стаканчиком. Однажды его помощник позорного зрелища не выдержал и Булганина пристыдил:

— Посмотритесь в зеркало, Николай Александрович, вы стали на себя не похожи!

Булганин взглянул и ужаснулся: небритый, бледный, глаза ввалились, весь отёчный, жирный, неуклюжий, как будто столетний старик! Отставил в сторону бутылку:

— Всё, завязываю, больше ни рюмки! — пообещал он. — Ты правильно, Митрофан, сказал, превратился я в развалину, в физическую и в духовную! Теперь каждый день гулять, а по утрам — гимнастика!

И были это не пустые слова, нашлись у Булганина и воля, и упрямство. Какая была радость работникам, когда услышали они вышагивающего по дому, весело насвистывающего Николая Александровича, который каждое утро спешил в парную сгонять банькой лишний вес, и с едой больше не перебарщивал, питался умеренно, без жирного, а водку вообще — ни-ни! — только чаёк с лимончиком. И ещё появилось в его образе жизни новшество: строго-настрого распорядился он не приносить в дом газет и вынести на чердак телевизор. Вместо телевидения увлёкся Николай Александрович русской литературой, стал зачитываться, в первую очередь, Львом Толстым, запоем читал «Войну и мир», по нескольку раз, внимательно, иногда вслух перечитывал полюбившиеся места. Иногда, отложив в сторону книгу, тяжко вздыхал, приговаривая:

— И у нас так, ей богу! Один в один, как у нас!