Больше всех был поражён Америкой Букин, потрясён, обескуражен. Невиданные небоскрёбы, застроенные многоэтажками городские центры, причём это он видел не в одном городе! Просторные железнодорожные вокзалы, ухоженные парки, парадные площади, подстриженные скверы, витиеватые фонтаны — всё врезалось в глаза. Больше же всего потрясли многоярусные шоссе, хайвеи, уходящие на сотни километров, которых и в помине не было в Советском Союзе. Московская окружная дорога, задуманная двухрядной с кольцевыми развязками, не была окончательно достроена, а чтобы добраться в соседнюю Тверь или Калугу, надо было трястись по плохо асфальтированной трассе, с частыми колдобинами и ухабами, которую тоже именовали «шоссе». Подобные убогие «шоссе» были до отказа забиты транспортом, в основном гужевым, — на лошадках очень даже часто по междугородним магистралям с пыльными обочинами ездили.
Андрей был с Хрущёвым в Берлине, Будапеште, Вене, Женеве, Варшаве, но от величия Америки растерялся. Его напрочь сразил Нью-Йорк Небоскрёбы умопомрачительные, а потом он увидел мосты! Да всё вокруг поражало!
В своей массе американцы настолько хорошо одевались, что им можно было по-белому позавидовать. От впечатлений у Андрея Ивановича кружилась голова. Букин блуждал по улицам и одуревал — повсюду огни, сияющие рекламы и магазины, магазины, магазины! Сначала заглянул в гастроном — невозможно пересчитать на прилавках количество колбас, пузатых, плоских, тонких, толстых; тесно громоздились горы сосисок, а сколько сыров? — целое полчище! Необъятными залежами багровело мясо: первоклассная баранина, отборная свинина, нежнейшая говядина, всякая птица. А рыба? Разнообразие рыбы не поддавалось определению! Полки ломились от несметного количества овощей, фруктов было завались, и каких угодно! Многих полковник и в глаза не видел. При тебе из них давили соки. Букин попробовал сок из маракуйи, потом из манго, от ананаса отказался, ананасы и в Москве продавались. Разве можно такое обилие еды сравнить с набором из Столовой лечебного питания или с кремлёвским заказом? А что говорить про рядовой магазин, где кроме рыбных консервов ничего не найдёшь! Хлебушек только-только в свободной продаже появился, а здесь одного сыра сто сортов!
— Господи! — озирался по сторонам офицер. — Теперь понятно, почему дети начальства стремятся уехать на работу за рубеж.
Когда полковник попал в магазин одежды, остолбенел: повсюду рубашки, галстуки, штаны, свитера, костюмы, плащи, пальто, шубы! Причём шубы как женские, так и мужские.
— Неужели мужчины носят шубы?
— Тут носят, — пояснил сопровождающий из посольства.
«А шапки какие? А обувь?» — Букин поспешил поскорее выйти на улицу, не выдерживала психика такого многообразия. Про западное изобилие в Москве говорили — небылицы! Никакие не небылицы — чистая правда. Букин не понимал, почему так — у них густо, а у нас — пусто?
Кроме небольших магазинчиков, существовали огромные торговые центры, многоэтажные, с эскалаторами внутри. А народа в них было не так много, и народ этот не стремился покупать всё без разбору, не набрасывался на товар, как драчливый посетитель московского ГУМа.
«Какая у нас убогость! — поражался офицер. — Разве можно сравнить с Америкой? Нет, невозможно! За одну сотую подобного добра прилавки б снесли, в самый захудалый магазин за два квартала б очередь стояла!»
В Америке товар надо было не только красиво сделать, но и красиво преподнести. А всё для того, чтобы продать. Главная цель продавца — убедить покупателя выложить за товар деньги. Матрасы, подушки, одеяла, наволочки, чашки, тарелки, кастрюли, пылесосы, холодильники, стиральные машины, фотоаппараты, часы, радиоприёмники, магнитофоны, шкафы, кровати — всё что душе угодно! Андрей Иванович был ошарашен, Хрущёв же смотрел без восхищения, снисходительно повторяя: «Скоро и у нас так будет!». — Неужели он ничего не видит, не понимает? А его помощники, они что, тоже слепые?» — поражался полковник.
Как и всем, кто обеспечивал деятельность делегации, Букину выдавались суточные, по существу, довольно большие деньги: по тридцать семь долларов в день. На эти деньги можно было чёрта лысого купить, да только Андрей не знал, что ему надо, вроде и ничего, ходил по магазинам, как прибитый, глазел по сторонам.
При посещении фирмы IBM в Сан Хосе на Никиту Сергеевича неизгладимое впечатление произвел не технологичный завод, а кафетерий. Хрущёв восхищался полочкой, по которой движется поднос, на противоположной стороне по ходу движения были выставлены всевозможные блюда, отдельной горкой возвышались тарелки — ставь на поднос тарелку, и клади, что хочешь! Председатель Правительства заставил всех, кто с ним был, взять поднос, набрать еды, сесть за стол и перекусить.
«Этот опыт нужно перенимать! — провозгласил он. — Здесь и официанток не надо! А смотрите, какие столы! — Столы были из цветного пластика. — Смахнул тряпкой — чисто, а у нас только успевают скатерти застилать! Самообслуживание упростит работу точек быстрого питания!»
«Где ж мы такое разнообразие продуктов возьмём? — промямлил Громыко. — У нас из одной кастрюли суп наливают, из другой — кашу кладут, котлета лежит в третьей миске, компот — в четвёртой!»
«Вечно ты мысль испортишь, я тебе про процесс толкую!»
Когда в этот же день попали в универмаг самообслуживания, у Андрея Ивановича от изобилия чуть не случился обморок.
А как жили американцы? В центре фешенебельные районы с просторными, иногда двухэтажными квартирами. Где-то на периферии встречались неказистые, схожие с советскими сборно-бетонными пятиэтажками здания, и совершенно не верилось, что за исключением крупных городов Америка была малоэтажной.
Женщины по улицам вышагивали нарядные, улыбчивые, на приёмах, которые устраивали в честь Хрущёва, публика блистала. Весь этот калейдоскоп на коммуниста Букина действовал угнетающе.
Многие горожане ездили на собственных машинах, и женщины на машинах рулили, много женщин, Букин то и дело видел их за рулём. Это было совсем в диковинку! Собственная машина в Америке не редкость. У нас же машина считалась немыслимым богатством, а женщин за рулём ездило всего две — хрущёвская Лёля и дочка министра путей сообщения. А сами машины, их разнообразие? Какие попадались красивые! И огромные встречались, и малюсенькие, и пикапы, и с открываемым верхом, самые разные. Центральные улицы заполоняли исключительно шикарные лимузины. Андрей Иванович озабочено оглядывался и несчастно чесал голову.
«Научусь ездить и куплю себе машину!» — решил он.
По улочкам и проспектам сновали жёлтые такси, на каждом шагу пестрели вывесками кафе, куда мог зайти обычный человек, и ему вполне хватало бы денег выпить чая, хотя самым популярным напитком в Америке считался кофе. Простые американцы заказывали сэндвичи, то есть бутерброды с ветчиной и зеленью, или омлет, в который обязательно добавляли бекон. Площади и центральные проспекты городов старательно мылись, на окошках в горшочках распускались цветы. Вечерами городские кварталы освещал электрический свет.
— Как всё ухожено! — не удержавшись, воскликнул Букин.
— Всё за счет трудового народа! Ты на них с изнанки посмотри! — отозвался Никита Сергеевич.
Выкроив свободную минутку, Андрей всё-таки умудрился отъехать в сторонку, как советовал Первый. Дипломат, отвечающий за безопасность Советского посольства, вывез его на окраину Нью-Йорка. Там Андрей Иванович ничего сверхъестественного не увидал — обыкновенные улицы, не совсем опрятные дома, люди в скромных одеждах, но задора и у них хватало: где-то выпивали, где-то пели, где-то стайки молодежи что-то увлечённо друг другу рассказывали.
«Всё как у нас!» — подметил полковник Поблизости оказались и магазинчики, и закусочные, и аптеки. Нельзя сказать, что ассортимент там был беден, но шика, конечно, не было.
— Трущобы! — определил сотрудник посольства и развернулся к автомобилю.
«А советские люди как жили? Хуже жили, много хуже!» — про себя решил Букин. Он и сам полжизни провёл в бараке, это потом, попав в госбезопасность, получил приличное жильё. Забитые до отказа коммуналки не были в городах исключением, они считались нормой, обычным делом, в коммуналках проживало подавляющее большинство. Хорошо, что в последние годы начали их расселять. Словом, трущобы Нью-Йорка не произвели на Букина трагического впечатления, зато всё остальное, парадное, блистающее, поразило, просто вдарило по сознанию! Андрей Иванович представить себе не мог, что на свете может существовать такая великолепная жизнь! Сидя в своей сорокаметровой комнате, которую он делил с хрущёвским помощником Трояновским, полковник не хотел даже выглядывать в окно, чтобы лишний раз не расстраиваться. На душе почему-то сделалось невообразимо гадко.