Леонид Ильич прилетел из Темиртау разбитый. Оказавшись в бушующем котле, он упрямо ходил в народ, спорил, уговаривал, толпа не тронула его, но и не расступалась, слишком горячи были головы, слишком распалились умы! Люди криком кричали, обзывая начальников последними словами. И хотя воду раздавали без ограничений, хотя прибыл на станцию состав с раскладушками и постельным бельём, чтобы хоть как-то вернуть людей в человеческие условия, а на пустыре за горкомом выстроились палатки для ночлега, народное возмущение не унималось. Некоторые озлобленные крикуны пихали раскладушки ногами, грязно матерясь:
— Зачем мы сюда приехали, подохнуть?!
Леонид Ильич не боялся толпы, негодующих людей, снова и снова шёл к ним, взывал, пытался успокоить.
— Зря вы к ним ходите, не поймут, — робко проговорил новый Первый секретарь Карагандинского обкома Соломенцев. Прежнего секретаря, как только случилось ЧП, мгновенно разжаловали, а на его место прислали нового из Челябинска.
— Мне лишний раз пройтись не сложно, — отвечал Брежнев. Но когда был остановлен и перевернут автомобиль председателя Карагандинского совнархоза, которому сломали нос и вывихнули руку, терпению и дипломатии Леонида Ильича пришёл конец. К тому же Брежневу трижды за этот день звонил Хрущёв:
— Навёл порядок?
— Пока не навёл.
— Чего ждешь, пусть солдаты действуют!
И, конечно, солдаты были призваны, и они справились: шестнадцать бунтарей погибло, а ещё семьдесят получили ранения. Но и солдатам досталось — сто восемнадцать бойцов личного состава полка внутренних войск отправили в больницу. Прокуратура завела более ста уголовных дел.
Брежнев доложил в Пицунду, что порядок восстановлен.
— Зачинщиков наказать, никаких снисхождений! — отдал распоряжение Первый.