Царство. 1958–1960

16 марта, воскресенье. Калчуга, госдача «Москва-река 2», дача Серова

Пришла оттепель, снег подтаивал, птичий галдёж на улицах звучал задорней. Пусть солнце и набирало обороты, только за городом ещё стояла зима, сугробы, хоть и осунулись, но не собирались отступать. Иван Александрович катал Зоеньку на санках. Несколько раз он пускал санки с невысокой горки, построенной на полянке с противоположной стороны дома, где Аня с дочкой частенько лепили из снега всяких забавных существ, то ли зайцев, то ли собак, но заканчивались их попытки традиционными снеговиками с острыми носами-морковками, глазами-шишками, а вместо головного убора, разумеется, использовалось обыкновенное ведёрко. Иногда снежную макушку украшала шевелюра из зелёных сосновых веток.

Сопровождая мужа, Аня задорно подталкивала санки, заставляя Ивана Александровича шагать быстрее. Зоя смеялась, радовалась, а уж как радовался отец: и подхватывал дочурку на руки, и качал, и целовал! После часовой прогулки малышка заснула, а родители, усевшись в гостиной, наблюдали в окно, как белка приходит к кормушке и таскает оттуда кедровые орешки.

— Почему грустишь? — прижавшись к мужу, спросила Аня.

— На душе гадко! Никита Сергеевич в Китай не берёт, в Воронеж сам поехал, и в Риге был без меня. Не хорошо это!

— Да, не здорово! — согласилась Аня.

— Аристов ему на меня капает и Суслов-шкура шипит! Суслов — просто змей подколодный! Раньше очевидными врагами были Молотов с Кагановичем, отбились от них, а легче не стало, — Иван Александрович гладил жену, но голова его была занята горькими думами. — Это такие фрукты, они и Никиту Сергеевича под монастырь подведут.

— Так иди и скажи ему! — встрепенулась Аня.

— Не поверит! — отрицательно покачал головой генерал. — И Никита Сергеевич другим стал. Раньше между нами секретов не было, ведь я его руки, глаза и уши, а сейчас, смотрю — говорит со мной, и не договаривает.

— Не может быть, чтобы Хрущёв в тебе сомневался!

— Однажды пришёл к нему и прямо сказал, что незаслуженно меня марают. А марают потому, объясняю, что подмять хотят, надо мной власть заиметь, а я ведь — ваш! — так говорю. Скажите начистоту, чем я провинился? Он меня обнял, и отвечает: «Наплюй, и работай!».

— Вот видишь! — обрадовалась жена.

— Я-то вижу! — уныло отозвался супруг. — Работай-то, работай, а в поездки не берёт, и Секретари ЦК, как озлобленные псы, зубами клацают. Чёрт его знает, что будет!

Аня погладила мужа по щеке:

— Я, Ваня, тебя люблю и не разлюблю никогда!

— И я тебя! — целуя свою ненаглядную, ответил Иван Александрович.

— Обойдётся всё, Ванечка, я чувствую, что обойдётся!