Царство. 1958–1960

16 декабря, вторник Москва, Ленинские горы, дам 40, особняк Хрущёва

Из головы Никиты Сергеевича никак не шли разговоры о Серове, даже когда залёг в постель, назойливые мысли не покидали: «Надо же, как он настроил против себя членов Президиума? Ведь никто не встал на его защиту, ни Анастас, ни Лёня Брежнев, ни Катя Фурцева! Это плохой знак, значит, действительно накопилось, действительно перебарщивает! Что с ним делать?» Думал-думал, никак не получалось заснуть. Хрущёв ворочался, переворачивался с боку на бок Может, лютые морозы, свалившиеся на Москву, так действовали? Далеко за полночь глаза наконец закрылись, и он провалился во сны. Наутро мысли про Ваню так и сидели в голове, причём плохо сидели! Никита Сергеевич подтянул одеяло — может ещё поспать?

Жена рядом заворочалась, видно, тоже проснулась.

— Нин, Нина!

— Что?

— Ты проснулась?

— Да.

— Решил я Ваню Серова сменить, — объявил супруг. — Похоже, подустал он, да и хвосты за ним тянутся.

— Ещё один обиженный появится, — не открывая глаз, ответила супруга.

— Далеко не отпущу, он полезен, но с Госбезопасности буду убирать!

— Делай, как знаешь!

— В военную разведку его направлю. Там сильный человек нужен и надёжный. Ване в военной разведке самое место. Госбезопасность проредить не мешает, Усатый часто Лубянку шерстил, а он понимал, что делает. Любая встряска для организации — оздоровление. Ваня ничего не потеряет, вдобавок станет за своими бывшими коллегами присматривать.

— Решил — делай! — развернулась к мужу Нина Петровна.

— Ничего я не решил, с тобой советуюсь! Столько грязи на Ваньку вылили, хотели растерзать, так он некоторым не по вкусу.

— А ты своих бить позволяешь! — с укором проговорила жена.

— Попинать для затравки дал. Про Ваньку я побольше других знаю. На Украине, когда он наркомом внутренних дел в Киев приехал, мы хорошо работали. Ваня сразу признал, кто главный, всегда стоял на моей стороне.

— Может, не стоит таким человеком бросаться? — высказалась Нина Петровна.

— Сначала я тоже так думал, взбодрить его хотел, а потом всё-таки нет, решил передвинуть! Тут ведь в чем закавыка, весь Комитет взбодрить надо, а Ваня Комитет не взбодрит, он уже, как поршень в моторе, приработался, ходит по линейке туда-сюда, а здесь взбаламутить придётся, свежую кровь дать! Сама видишь, какая в мире обстановка, а госбезопасность — центральная вещь.

— Чего тогда меня спрашиваешь?

— А как без тебя? Я только с тобой говорить могу, иногда с Микояном, а с другими чего советоваться, они путного не скажут, — чесал голову муж. — А вот кого на КГБ, ума не приложу? Кадровые разведчики были б хороши, но они непредсказуемы, а в действительности — опасны, преданности щенячьей нет. Неслучайно Сталин после войны НКВД разделил, Лаврентия оттуда убрал. Думал Усатый о собственной безопасности, и я, Нин, думать должен. Как говорится — разделяй и властвуй! Сейчас, когда нет ярых соперников, дышится легче, но расслабляться нельзя.

— Вокруг тебя сплошные лизоблюды, аж тошно!

— Так проветриваю! — усмехнулся муж. — Ты о Шелепине что скажешь?

— О комсомольце?

— О бывшем комсомольце, он уже в ЦК отделом руководит.

— Что могу сказать? — пожала плечами Нина Петровна. — Ничего!

— Если его на госбезопасность? Парень эрудированный, толковый, требовательный, мыслит по-государственному, мне в рот смотрит. Если кого из великих в КГБ возьмёшь, не ровен час в собственную гениальность уверуют. Пусть уж Саша Шелепин трудится, он, их чертей, как тот Балда, погоняет!

— Пусть будет он.

— Ну не Анастаса же туда?

— Анастас Иванович и не пошёл бы, ещё б обиделся на тебя за такое предложение. Как ни крути, а он при тебе второй человек!

— Микоян да, он мне главный помощник.

— Ты чего Козлова приваживаешь?

— Пусть управлять страной учится, мы с Микояном не вечные!

— То Брежнев тебе мил, теперь Козлов!

— Я сравниваю!