Царство. 1958–1960

4 марта, пятница. Москва, Кремль, кабинет Хрущёва

Шелепин долго рассказывал про обстановку во Франции, про коммунистическое движение, про пикирование коммунистов с президентом де Галлем. Никита Сергеевич слушал внимательно, в конце месяца он с госвизитом отправлялся в Париж. Волнения во французском Алжире нарастали, разваливались французские колонии в Африке и Океании.

— Не просто сейчас де Голлю, ох как не просто! МИД мне обстоятельную записку по Франции подготовил.

— И я подготовил, посмотрите?

— Давай сюда!

Председатель КГБ протянул Хрущёву внушительную папочку.

— Покороче писать не мог?

— Там и про французский атомный проект, потому и получилось много.

В феврале в пустыне Сахара французы провели испытание атомной бомбы.

— Как вы в Индию съездили, Никита Сергеевич?

— Прекрасно съездил, развеялся, а особенно прекрасно к Сукарно в Индонезию прокатился. Сукарно — такой хитрец юркий, возле меня так и вился! Подумать только, как он власть уцепил, из семьи парикмахера и в президенты! Он шесть языков знает, представляешь?

— Умный!

— Ага. Японский, арабский, английский, голландский, немецкий, и французский выучил, прям полиглот! Про себя рассказал, что родился в год Быка на восходе солнца, по их древнему преданию это означает — избранник судьбы! Не знаю, какой уж он избранник, но человек обаятельный и, главное, империалистов не любит. У него каждый день танцы и повсюду одни смазливые бабёнки! — продолжал вспоминать Хрущёв. — Мой Серёга, как всегда, пристал со своими бабочками, я его хотел с Ильичевым отправить, так и Сукарно бабочек ловить пошёл, а с ним все его министры увязались, прямо забавно!

— А вы ловили?

— И я побегал, больше всех Серега с Ильичёвым и Сукарно наловили, я больше для вида с сачком прыгал!

— Получается, ловля бабочек превратилась в политический шаг, — подметил Шелепин.

— Так получается. Потом засели обедать и, конечно, он своих девок притянул, расселись промеж нами, чтоб мы, так сказать, на его удочку клюнули.

— Женщины в политике первейшее дело! — подтвердил Шелепин.

— Я говорю, зачем стоко-то? А он отвечает: они обидятся, если прогоним. Особенно Сереже одну подсовывал, смотри, говорит, какая милая! Я не гнал, думал, чем чёрт не шутит, может, позабудет свою Лёльку, Лёлька парня в конец измордовала! До чего ж непонятливая и пустая девица оказалась!

— Сейчас таких хватает, Никита Сергеевич.

— Вот и плохо, что хватает. Это ты распустил!

— Почему я? — растерялся генерал.

— А кто комсомолом командовал, Пушкин? Ты командовал, значит, ты и распустил!

— Я наоборот… — стал оправдываться Шелепин, но Хрущёв его перебил:

— Ладно, ладно, нету сил с тобой спорить, иди уже! — но председатель Комитета госбезопасности не уходил:

— Ещё хотел сообщить…

— Ну, чего? — уставился на генерала Хрущёв.

— Жуков книгу пишет.

— Что за Жуков?

— Маршал Жуков, воспоминания о войне.

— Маршал, воспоминания? — обомлел Хрущёв.

— Да.

— Когда ж он это удумал?

— Есть сведения, что с середины прошлого года.

— И много написал?

— Пишет, — неопределённо ответил генерал.

— Своими геройствами хвастаться вздумал?

— Видимо.

— А он там напишет, как солдат гробил?

— Об этом наверняка не напишет.

— А о чём напишет, о собственных подвигах, как он на белом коне немца бил? — заводился Никита Сергеевич. — Ну фрукт! Ну бузотёр! Надо, Александр Николаевич, ему взбучку дать! Ну погоди у меня, Георгий Константинович! — Хрущёв подскочил и стал расхаживать по кабинету. — Ладно, уходи, а то ещё что-нибудь пакостное наговоришь!

— Ухожу, Никита Сергеевич! — Шелепин попрощался и быстро покинул кабинет.

Хрущёв приехал домой мрачным и неразговорчивым, и сразу жене о Жукове рассказал.

— Чего ты распереживался, пусть себе пишет! — узнав новость, заступилась за маршала Нина Петровна. — Какое-никакое, а занятие!

— Я на него Суслова натравлю!

— Что ты в самом деле, уймись!

— Одни умники вокруг меня собрались! Жуков книгу пишет, Аристов мнения высказывает, а кто его мнение спрашивает?

— Ты же сам их выдвигал?

— В семье не без урода! Аристов, Нин, меня просто взбесил! Представляешь, резолюции на документах вздумал красным карандашом писать, как Сталин! Окончательно взбрендил! Играет на баяне, только распоемся — устал! Что за глупость, тогда не играй! Чуть что, умничает, на всё своё мнение имеется, ему не указ, что Президиум ЦК отношение к тому или иному вопросу высказал, он — нет! — своё талдычит! И Мухитдинов за ним. А теперь и Жуков-писатель появился! Я, Нин, от них озверел! Балаболят, балаболят, а кто дело делать будет? Опять я?!

— Ты со своими выдвиженцами сам разбирайся! — недовольно сказала Нина Петровна. — У меня своих забот хватает! Ты, например, знаешь, что Лёля с сыном не живёт, к себе на Николину гору укатила и Серёжу к себе не пускает?

— Как не пускает?

— А так! И не разговаривает. Она — там, а он — здесь! Укатила, заявив, что невнимательный муж ей не нужен!

— Невнимательный?! — поразился Хрущёв.

— Да. А Сережа с утра до ночи на работе, приходит измочаленный, ты к нему приди, приласкай! А она — невнимательный!

— Она в своём уме?! — нахмурился отец. — Космос это не бирюльки! — Лёлька и раньше брюзжала, что работа сыну дороже, чем семья!

— Как же может так себя вести девушка-комсомолка?!

— Вот так!

— А Серёжка что?

— Что Серёжка, что Серёжка? Переживает, вот что!

— Пусть к нам переезжает.

— Я ему то же самое говорю, а он — нет! Лёлю дождусь. А она, вертихвостка, в Москву со своей Николиной горы приезжать не собирается!

Хрущёв удручённо покачал головой:

— Если б она родила, такого бы не произошло.

— Пусть лучше не рожает, если сейчас в голове хаос, потом что будет?

— Ты, Нин, с выводами не спеши, не дергай никого, может, у них наладится.

— Что наладится, Никита?! Семьи, считай, нет, я-то вижу! И никого я не дёргаю, но и молчать не намерена!

— Поговорю с Лобановым.

— Академика к нам больше не приводи, видеть его не желаю! — отрезала Нина Петровна.

— Академик-то при чём?

— Не зови и точка! — яростно выпалила супруга.