Царство. 1958–1960

7 октября, среда. Москва — Пекин

Нельзя в одночасье перечеркнуть отношения с народным Китаем, нельзя, невозможно! Это хорошо осознавал Хрущёв и понимали члены Президиума. Настойчиво высказался по китайскому вопросу Анастас Иванович Микоян:

— Оттолкнуть Китай — самое плохое! Если поссоримся — обратного хода не будет!

Получив от китайцев американскую ракету, Никита Сергеевич выразил Мао Цзэдуну личную благодарность, сказал, что из-за неурядиц в Госплане и Минфине работы по советско-китайскому сотрудничеству были приостановлены, но теперь они будут продолжены в полном объёме, прислал обстоятельный доклад о поездке в Соединённые Штаты, которые по-прежнему оставались врагом мирового коммунистического движения номер один, просил Председателя Мао не задерживать выплаты по китайским обязательствам, заверял в вечной любви и дружбе к китайскому народу и к его предводителю. Председатель Мао поблагодарил Первого Секретаря за тёплые слова и пригласил на празднование 10-летия образования Китайской Народной Республики. Хрущёву пришлось спешно собираться в Китай.

Мао Цзэдун встречал у трапа самолета, обнимал, целовал, принимал с царскими почестями, однако царём, безусловно, выглядел он, а не Никита Сергеевич. Руководителя Советского государства снова поселил рядом, снова к нему спешили очаровательные прислужницы, но Хрущёв не смотрел в их сторону и на рюмку не налегал, на второй день отправился ночевать в родное посольство, объясняя переезд многочисленными накопившимися вопросами, но каждое утро приезжал в резиденцию и просиживал с Великим Кормчим до глубокой ночи. Солнце светило в окна, люди вокруг улыбались и восторженно замирали, а они, вершители человеческих судеб, купались в теплом бассейне, выходившим продолговатой стороной в дивный сад, где не было ничего кроме красоты. Мао любил плавать в бассейне, а драгоценный гость неуклюже барахтался рядом, подминая под тучное тело пузатый резиновый круг. Расположившись на мягких подушках лежанки и обсыхая, Председатель с наслаждением выкуривал сигарету и опять шёл в воду или в сопровождении гостя бродил по саду, рассказывая про цветы и фруктовые деревья.

Мао действительно стал велик, велик и непререкаем. С Хрущёвым, правда, говорил на равных, остальные при нём молчали, покорно выслушивая мудрые наставления. Атомную бомбу в Китае наконец сделали и намеревались штамповать атомные заряды. С бомбой Китай встал на одну ступеньку с Соединенными Штатами, с Англией и с Советским Союзом.

— Уже никто не посмеет говорить о Китае пренебрежительно! — радовался Мао Цзэдун.

Пришло время дожать ООН, чтобы народный Китай стал действительным членом Организации Объединенных Наций, тогда бы товарищ Мао превратился в фигуру вселенского масштаба, а улыбчивый шахтер обещал ему в этом помогать. Пекину было передано оборудование на 141 завод, на голом месте появилось ещё 15 военных производств. Взамен в Москву ехали рис, соя, растительное масло, свинина, чай, шёлк, кашемир. Многие удивлялись трудолюбию китайского народа. Ведь в Китае всего 7 % пахотных земель, а проживала в стране пятая часть населения земли. Скудные площади давали баснословные урожаи. Народ Поднебесной недоедал, но большие мысли вытесняли всё мелкое — любой ценой Председатель создавал сверхдержаву.

Мао Цзэдун не жалел хвалебных слов в адрес советского руководителя, но вскользь заметил, что не одобряет хрущевский доклад «О культе личности Сталина и его последствиях».

— Историю нельзя переиначить, — доказывал он, — раз человек был наверху, коверкать память о нём не верно. Головы, как музыкальные инструменты, их надо настраивать, а как настроишь народ петь в правильной тональности, если в мозгах ясности нет? Сегодня у тебя Сталин плохой, а завтра тебя самого на всех углах начнут позорить! Неверную ты, товарищ, избрал политику. В поступках Сталина больше хорошего, чем плохого. Сталин законный продолжатель дела Ленина, дела социализма!

Хрущёв пытался спорить, доказывать своё, припомнил репрессии, что именно Сталин репрессировал две третьи военных и расстрелял почти всё партийное руководство.

— А без репрессий как? — оживился Мао и привёл пример, мол, распустившиеся губернские секретари, погрязшие в роскоши и вседозволенности, расселившись во дворцах с несметной челядью, требовали для неугодных смертной казни, набивали тюрьмы заключенными и не хотели слушаться Сталина. — И многие китайские партийные деятели распустились: молоденькие любовницы, прихлебатели, роскошь! Мне тоже пришлось их проредить. Без палки и верёвки не обойтись. Государству нужна чёткая вертикаль, есть вертикаль — будет порядок, а порядок — есть власть! — высказался Председатель. — Был бы Иосиф мягкотелый, мигом бы сковырнули. Ты, Никита, имей это в виду, не заигрывайся с подчинёнными, — учил Мао Цзэдун. — Кулак, дорогой друг, это составная часть мироздания!

Никита Сергеевич кивал.

— И идолы необходимы! Поэтому пусть лежат вожди в Мавзолее. Ленину и Сталину, да всем мёртвым, в кого они после смерти превратятся, в хороших там, или в плохих, и кем завтра будут — до фонаря, какое это для мертвеца имеет значение? В Мавзолее Ленин лежит или его в землю зарыли, какая разница? Тут принцип важней, идеология!

Хрущёв не стал возражать.

— Я знаю, ты, брат, из наших! — радовался Мао. — В Кремле твой кулак перевесил!

Когда разговор коснулся экономических тем, Председатель приводил хрущёвское выражение: «Если народы братские — они должны быть братьями, а не купцами!». И шла торговля за новейшие военные технологии. И хотя Хрущёв в Америке заявил, что любая агрессия против Китая будет расценена как нападение на Советский Союз, это не сделало Мао ближе. По большому счету, Хрущёв Мао был уже не так нужен: бомба есть, военные заводы работают, деньги России можно не отдавать, а народа, трудовых рук и солдат в Китае на сто лет вперёд хватит!

— В отличие от тебя, мы перед империалистами не прогибаемся! — с неприятным выражением выговорил китаец.

Тем не менее, договорились выступать против врагов единым фронтом; решили сделать совместное заявление о прекращении испытаний, разработок и производства ядерного оружия. Долги, про которые начал было говорить Хрущёв, вернее, про их выплату, отодвинули на неопределенный срок, а объемы продовольствия, идущие в СССР из Китая, в разы увеличили. В походе народного Китая против Чан Кайши Хрущёв обеими руками был «за».

Личным фотографом у Председателя была симпатичная женщина, даже не симпатичная, а чересчур привлекательная и очень молодая. По-братски обнимая гостя, Председатель сожалел, что брат не хочет расслабиться! А рядом обворожительная фотограф ходила с камерой, и фотографируя, принимала весьма соблазнительные позы. Перебирая душистые лепестки роз, пухлощекий правитель декламировал стихи…

— Давай больше не будем спорить, давай наслаждаться красотой! — призывал товарища Мао Цзэдун.

Перед отъездом Председатель вручил «любимому другу» коробок с персиками, ведь каждому в Китае известно, что персик — символ долголетия.

— Нам надо жить долго и счастливо! — задушевно проговорил вождь. Вернулся Хрущёв из Пекина усталым и недовольным.

— Все бы хорошо, только не любит он никого, — сидя с Ниной Петровной, вспоминал Никита Сергеевич. — А никого не любить — страшно! Его старший сын Аньин был толковый, не подлый, выучился, знал языки, а отец на него взъелся, стал срываться, орать, чуть ли не бил! А за что? Оказывается, сын влюбился в девятнадцатилетнюю девушку Сыци. Сыци считалась у Мао приёмной дочерью, жила в правительственной резиденции. Аньин знал её несколько лет, и когда он сказал отцу, что хочет на ней жениться, тот устроил грандиозный скандал, прямо в ярость впал! Говорили, что от страха сын упал в обморок, руки-ноги похолодели. Его руки пытались отогреть грелкой и второпях налили в грелку слишком горячую воду, почти кипяток, и Аньин получил ожог, и никого за это не наказали или, может, специально так сделали? — качал головой Никита Сергеевич. — Эту девушку, Сыци, я однажды видел, действительно красивая, точеная, она проживала в доме Мао Цзэдуна с подросткового возраста. Думаю, отец ревновал к сыну.

— Да ты что?! — поразилась Нина Петровна.

— Сначала запретил сыну жениться, но потом разрешил, только Сыци почему-то не хотела от Аньина детей, говорила, что сначала надо закончить учёбу. А когда молодой муж уехал на фронт, в Корею, не очень-то тосковала. Почти год Аньин безвылазно находился при штабе Пэн Дэхуая, не ехал домой, что тоже было странно. При бомбежке он погиб, ему было всего двадцать восемь лет. Мао никак не отреагировал на его смерть, но даже госпожа Мао всплакнула, хотя и не любила пасынка. Ни Мао, ни кто-то другой не известили Сыци о смерти мужа. Она продолжала сопровождать тестя в поездках, постоянно была рядом на праздниках и по выходным. Мне сказали, что иногда он шутил с Сыци, упоминая про сына, словно тот был жив. А ведь это его единственный нормальный ребенок, мальчик, — младший брат Аньина умственно отсталый! И только через два года, когда война с Кореей закончилась, Мао Цзэдун сообщил ей о случившемся. Представляешь, какая чёрствость? Мы о чужих людях переживаем, а тут собственные дети безразличны, — развел руками Никита Сергеевич. — Вот и разберись с Мао, друг он или прикидывается?