Царство. 1958–1960

10 октября, суббота. Москва, Ленинские горы, дом 40, особняк Хрущёва

Сделав перерыв между загранпоездками, Никита Сергеевич наконец-то выкроил время передохнуть и собрал в Огарёво на обед близких. За плечами непростая поездка в Соединённые Штаты Америки и неприятный визит в Пекин. Козлов, наполнив рюмку, встал и, указывая на Никиту Сергеевича, заговорил:

— Вот кто настоящий предводитель! Не успел товарищ Хрущёв вернуться из США — летит к Мао Цзэдуну, приехал из Китая — готовится к поездке в Албанию, без передышки погрузился в рабочие будни, и при этом, сколько за эти дни мы руководящих указаний получили? Море указаний! Слава богу, вы дома, Никита Сергеевич, а то мы испереживались! Последние дни, честно признаюсь, я заснуть не мог! Не сплю, ворочаюсь в постели, а про себя думаю: скорей бы товарищ Хрущёв домой вернулся!

— Тут я, тут! — с набитым ртом отозвался Никита Сергеевич.

— В день вашего возвращения в Москву у нас стоял пасмурный день, все небо было затянуто тяжелыми тучами, и ничто не предвещало, что через такую толщу могло проглянуть солнце. Но когда диктор по радио стал говорить, что ваш самолет благополучно приземлился, тучи раздвинулись, и ослепительно засияло солнце, словно сама природа приветствовала вас! — захлебываясь восторгом, вещал Фрол Романович.

— Не перебарщивай, Фрол, не перебарщивай!

— Никита Сергеевич, вы толком не рассказали об Америке! — проговорил Леонид Ильич. — Всё бегом, бегом!

— А чего рассказывать, ты что, газет не читал?

— Читал, но из первых уст послушать хочется!

— Мы с Айком задружились, всякое, конечно, было, и поначалу туго приходилось — недоверие, подозрительность, так они свой народ против России накачали, но я потихоньку-потихоньку равновесие в нашу сторону сдвинул, народ знает, кому верить!

— Никита Сергеевич каждый день шёл в толпу, разъяснял! — заметил Аджубей.

— И «атомную дипломатию» применить пришлось, — самодовольно улыбался Хрущёв. — Там был один сенатор симпатичный, из штата Айовы, он прямо радовался мне! А из зала кричат:

«Мы вам не верим, не понимаем!»

Тогда я на него показываю:

«А этот господин меня отлично понимает!»

И сенатор мне симпатизировал. На очередной встрече я ему говорю:

«Можете отметить на карте место, где вы живёте?»

«А зачем?» — удивился сенатор.

«Чтоб, когда мы поссоримся, туда случайно не попала наша атомная бомба!» — ответил я.

Громче всех смеялся Фрол Романович.

— Я подозрительность американцев на себе испытал! — подтвердил он.

— Иногда до абсурда доходило, — продолжал Первый. — У Эйзенхауэра причесывают внуков, нас в гости ждут, и всё время внукам долдонят «Не хулиганьте, приедут сегодня страшные русские и вас сцапают!». Айк сам мне в этом признался. А Нина Петровна с Радой с их внуками полдня провозились!

— Ничего себе! — присвистнул маршал Малиновский.

— Перед отъездом Президент мне бычка ангуса подарил и тёлочку. А всё потому, что мы хорошие люди! Скоро американцы за русский язык засядут, увидите!

— При каждом удобном случае Никита Сергеевич начинал агитировать за социализм! — не удержался от реплики Алексей Иванович, — а про коммунизм вот как сказал, — Аджубей достал блокнотик, куда записывал за тестем его крылатые выражения и зачитал: «Коммунизм есть продукт развития человеческого ума. Даже густо смазанный медом капитализм не прельстит ни одного честного гражданина, за исключением минимальной части барбосов, мечтающих жить за чужой счет!».

— Они мне всё про свои свободы растолковывали, — перебил зятя Никита Сергеевич. — Чего только не наплели! Я слушал-слушал, и говорю: «У вас имеется ещё одна свобода — свобода продаваться!». Так и сели на жопу! Спорил с ними до одури. Я им про коммунизм, про космос, про мирный атом, а они меня — в штыки! Мы тоже, кричат, летаем! А тут, 14 сентября, на космодроме Канаверал ракета, которая должна была вывести на орбиту американский спутник, взорвалась. Так что доспорились, а у нас третья ракета к Луне полетела! Народ, ещё сорок лет назад ковырявший деревянной сохой землю, прочертил первую борозду в космосе! Узнав про нашу третью ракету, сразу заткнулись!

— Это исключительно ваша заслуга! — проговорил Леонид Ильич.

— Хотели произвести на меня впечатление, показать красивую райскую жизнь, а ведь не на что смотреть! Когда показывали домны, сборные цеха автомобильного конвейера — другое дело, а аккуратно выкрашенные домики и высаженные рядками цветочки — извините, это и у нас обычное дело! Везде у них попы крутятся, приезжаем в Питтсбург, там все стоят и попа слушают, он за присутствующих молится, я сплюнул и ушёл. Сплошное лицемерие! Я, правда, не знаю, где провести грань между коммерческой выгодой и грабежом? За несколько бутылок джина и стеклянные бусы будущие американцы выменяли у индейцев остров, на котором сейчас стоит город Нью-Йорк! Вот вам наглядная иллюстрация. И ещё — потрясающее кощунство! — в стране, где за сотню лет ни одна крыша не пострадала от взрыва вражеской бомбы, миллионы людей вынуждены ютиться в лачугах!

На стол подали запечённые бараньи ноги с картошечкой! Минут пять компания молча ела.

— Так что Америка как Америка! — откидываясь в полукресле, заключил Никита Сергеевич. — Но перспективы хорошие. Теперь ждём Айка в Москве. Говоря начистоту, много чему у них можно поучиться, особенно в технике. Я яростно сопротивлялся, только для того, чтоб нас мордой по столу не возили, во многом мы ещё не так хороши, как они.

— А что именно понравилось?

— Да много чего. На вокзалах понравились автоматические камеры хранения; подошёл, бросил в щель монету, открыл дверцу, поставил чемодан и ушёл гулять. А у нас с узлами горбатишься, никуда их от себя не деть! Надо такие вещи перенимать. Потом столовые самообслуживания с подносами и длинной линией раздачи, где сам себе еду берёшь, очень удобны. А скот там какой? Корова даёт девять тысяч литров молока! Толщину жирового и мясного слоя у свиньи определяют с помощью электронного прибора, а у нас по старинке — шилом. Америка страна большая, население почти как наше, широты географические, можно сказать, схожие, не Африка же, в самом деле, а урожаи берут крепкие! Применение гербицидов в разы увеличивает урожай, это нам тоже стоит взять на вооружение. Потом, вертолеты у них повсюду летают, и особенно в полиции, а у нас милиционер на телеге едет! — с сожалением выговорил Хрущёв. — Но мещане! — присвистнул он. — Сил нет! Какую юбку одеть, какую косынку? Туфли какого цвета? Женщины и губы, и волосы красят, у мужиков галстук не галстук, плащ не плащ! Погрязли в вещизме, аж тошно!

— Это их слабое место! — закивал Козлов.

— А как от страха трясутся, нас боятся! Я поразился, сколько у них бомбоубежищ, повсюду бомбоубежища. И везде таблички-указатели «Здесь вход в бомбоубежище». Так им русской угрозой голову заморочили!

— Вы в американских умах переворот сделали! — заговорил Аджубей. — Нас американцы письмами завалили. А в штате Миссисипи, в городе Белзони, шестнадцатого сентября негритянская пара назвала своего родившегося мальчика Никитой Хрущёвым! — сообщил он.

— Никита Сергеевич, вы нам ещё что-нибудь расскажите! — умоляюще попросил Брежнев.

— Чего рассказывать? Пуганул, их конечно! На телевиденье меня затащили, размазать хотели, но размазать не получилось, скорее я их размазал!

— Ведущий свои бумажки с вопросами вертит и вдруг за Венгрию заговорил: «Вы говорили, что не должно быть вмешательства во внутренние дела других стран, а как же Венгрия?». Я так ответил: «У некоторых венгерский вопрос завяз в зубах, им это и неприятно, и выплюнуть не могут!».

— Точно, точно, так было! — возликовал заведующий Отделом агитации и пропаганды Ильичёв, который тоже ездил с Хрущёвым в Америку и с этих пор очень к Первому приблизился. — Ведущий спрашивает: «Что же нам теперь делать, если вы не желаете с нами считаться?». А Никита Сергеевич отвечает: «Не рассчитывайте на успокоительные капли, я их дать не могу!».

— Никита хорош! — усмехался Анастас Иванович.

— В США 50 миллионов телевизоров. По семи каналам с раннего утра до позднего вечера идёт трансляция, и везде был Хрущёв! — ликовал Ильичёв.

— А вот с производством духовных ценностей у них слабовато. Их пресса — недоразумение. Недоразумение, это я ещё мягко говорю. Отличие нашей прессы и их в том, что наш журналист, если б он неправильно передал высказывание или извратил цитату, для начала получил бы крупный нагоняй, а при повторении подобного факта был освобожден от работы навсегда. А американец может извратить и передернуть, что угодно, может высосать факты из пальца или взять с потолка, как говорится, сшить меховую шубу из собственного платка, и с него как с гуся вода! Если наш журналист высказал бы сегодня одно мнение, завтра другое, а послезавтра третье, он бы потерял всякое уважение, его б заклевали читатели, поджарили критики, посоветовали бы стать флюгером на крыше. У американцев такое запросто! Сегодня они пишут одно, завтра другое, и ровным счётом ничего не случится. А на любые невзгоды кивают — козни Кремля! Если собака укусила человека, это не новость, а если человек укусил собаку — это новость. По такому принципу работают. В общем, новость — это то, что заставляет читателя схватиться за голову и воскликнуть: «Боже мой!». Вот им, бедным, и приходится постоянно делать из мухи слона и искать дешёвые сенсации. Сплошная безалаберность мысли!

За столом раздались аплодисменты. Первый приподнял рюмку и провозгласил:

— За наши победы! За Россию! За СССР!

За сказанное пили стоя.

— Врагам испокон веков наши богатства покоя не дают! — заключил Председатель Правительства. — Вот что, Андрей Андреевич, — он взглянул на министра иностранных дел. — Надо моим американским друзьям саженцы берёзок отправить, чтоб посадили себе берёзки и про нас помнили. Я тебе завтра список дам, кому саженцы отослать!