Царство. 1958–1960

13 июня, понедельник. Москва, Ленинские горы, дам 40, особняк Хрущёва

Только-только кончился дождь, кривые чёрные тучи утянули оглушительные раскаты грома за город, и над рекой блеснуло солнце, блеснуло, отразилось в зеркальной воде Москвы-реки и засияло повсюду, заливая брызгами счастья улицы, площади, парки. Сергей Никитич распахнул балконную дверь и залюбовался на город — он лежал у его ног, чистый, радостный, любимый! С Ленинских гор вид был захватывающий. На столе звякнул телефон, Сергей взял трубку, звонил Вано Микоян.

— Серега, у меня к тебе разговор.

— Слушаю!

— Дождь кончился, может, пройдёмся, заодно и поговорим.

— С удовольствием!

— Тогда я к калитке иду.

Особняки Хрущёва и Микояна соседствовали, имея в заборе, их разделяющем, калитку. Сергей сбежал по гранитной лестнице и через минуту был в условленном месте. У калитки уже ждал Вано. Приятели обменялись рукопожатием и двинулись по парку.

— Сегодня на танцы пойдём? — спросил Сергей.

— Сегодня понедельник, там делать нечего. В пятницу пойдём.

— А Оля будет? — В прошлый раз Оля, приятельница Вано, лихо вытанцовывала.

— Понравилась? — подмигнул товарищу Микоян-младший.

— Она танцует хорошо.

— Взял бы и позвонил ей.

— Боюсь нарваться на непонимание, — застенчиво заметил сын Хрущёва.

— На понимание скорей нарвёшься! Ты с Олькой не торопись, у неё подруга симпатичная имеется. Я попрошу, чтобы она её прихватила.

Сергей задумчиво чесал голову:

— Боюсь с женщинами напортачить!

— С ними, Серж, не портачить надо! — весело отозвался Вано. По сравнению с Сергеем он был солиден — почти на семь лет старше, разъезжал на иностранной машине, и не на каком-то там «Опеле», а на «Мерседесе»!

— Ты меня что звал? — уставился на товарища Сергей Никитич.

— Тут, Серж, вот дело какое, — начал разговор Вано. — Ты на меня не обижайся, но я ничего поделать не мог, и теперь надо с тобой говорить.

— А что стряслось? — заволновался Сергей.

— Ничего особенного не стряслось, просто ко мне на работу приходила Лада Круглова.

— Кто, кто? — с удивлением переспросил Сергей.

— Лада Круглова. Она подкараулила меня, я подъехал и машину парковал, а тут она появляется, подходит и прямо рыдает.

— Рыдает?

— Да, плачет навзрыд. Из-за неё я на работу опоздал.

— Что у неё стряслось?

— Её отца, генерала Круглова, за участие в политических репрессиях исключили из партии, разжаловали, отобрали генеральскую пенсию, выселили из квартиры на Площади Восстания, теперь они живут на Комсомольском проспекте в маленькой двушке. Думали, на этом травля закончится, а на прошлой неделе пришла повестка в Генпрокуратуру. Генерал туда пошёл, а вернулся стариком — еле ноги передвигает, так переволновался. В прокуратуре выяснили, что в начале войны он за организацию заградотрядов отвечал, а сейчас, сам знаешь, заградотряды приравняли к тяжкому преступлению. Лада сказала, что на отца открыли уголовное дело, и всё идёт к аресту. Лада плакала, рассказала, что с Прохиным давно не живёт, сама воспитывает дочь, и если папу посадят, ей хоть под поезд бросайся, с работы её давно уволили. «Как мне жить?» — причитает, и плачет!

— Ужасно! — сочувственно прошептал Сергей, у него уже не было на Ладу той горячей обиды, была скорее жалость, сострадание. — Что же делать, Вано, как ей помочь?

— Тут только один выход, тебе с отцом поговорить. Лада, собственно, об этом и просила.

— С отцом?

— Да.

— Я обязательно поговорю, — не задумываясь, пообещал Сергей.

— Может, хочешь с ней встретиться?

— Нет, с Ладой я встречаться не буду! — наотрез отказался Хрущёв.

— Как знаешь, только не забудь с отцом поговорить.

— Не забуду.

— И не затягивай.

— Хорошо!

— Тогда до пятницы!

Никита Сергеевич слушал сына молча, сын рассказывал про несчастную Ладу, говорил про то, что Круглов, пусть и плохой человек, но был подневольным, как и многие при Сталине, а лично ему, Сергею, плохого не сделал, всегда был доброжелателен, а женщины… — сын запнулся:

— Ты же знаешь, папа, какие они! — в сердцах воскликнул сын. — Мне Лёля всю душу перевернула! — и чтобы не показать горьких слёз, выбежал из отцовского кабинета.

Никита Сергеевич был ошеломлён:

— Вот ведь достала парня Лёлька, вот ведь!

Председатель Правительства снял трубку и соединился с генеральным прокурором, не мог сыну отказать.

— Что звоню, Роман Андреевич, давай по Круглову точку поставим, не будем его больше трясти, никаких уголовных дел!

— Понял, Никита Сергеевич! — ответил Руденко.

— Так что дай своим отбой!

— Считайте, уже дал.

— Ну, спасибо! Отдыхай!

Хрущёв повесил трубку, встал и стал расхаживать по комнате, переживая за сына: «Это ж надо так испанку любить! Это ж надо! Может с Вано поездит, кого-то встретит, может, отвлечётся?».

— Что ж это я! — вдруг выкрикнул Никита Сергеевич. — Надо своего Серёньку искать, надо пацана приободрить, успокоить! Ох уж эти бабы!