Царство. 1958–1960

12 апреля, вторник. Тетъково

Лёля обняла милую бабушку Ксению, уткнулась в её тёплое рыхлое тело. Как ни сопротивлялась бабуля, отправили её на выселки, перевезли в заповедное Тетъково подальше от Москвы.

— Здравствуйте, моя дорогая, здравствуйте!

— Здравствуй миленькая, сердешная моя! — лепетала в ответ седая бабуля. — Садись сюда, золотце, сейчас будем чаи пить!

Она усадила Лёлю за стол, а сама засуетилась возле плиты, ставя на огонь чайник.

— Я тут одна и одна, в этом Тетькове, скоро уж полгода, как никто ко мне не спешит, не проведует, все в делах, видать, закрутились. А я хожу из угла в угол, каждого вспоминаю, отмаливаю. И тебя, милая, вспоминала, а ты раз — и здесь!

Чайник бухтел на плите, начиная закипать. Ксения Ивановна расставила чашки, села напротив гостьи и взяла её за руку.

— Вроде на воле я, а словно в склепе, вот так!

— Что вы, Ксения Ивановна, смотрите, как тут хорошо! Я шла, наслаждалась: просторы какие и река! Несравненные красоты!

— Несравненные красоты, навеки остающиеся в сердце человеческом, это люди. Запомни, люди, а не леса с полянами! А когда вокруг ни одной близкой души, ни одного родимого человечка, сердечку больно! Сижу вот одна, и только с Ним разговариваю.

— С кем, с ним?

— С Богом. Он меня хорошо слышит!

— Я вам, Ксения Ивановна, икону привезла, — засуетилась Лёля, отыскивая сумку, из которой извлекла укутанную в полотенце икону, ведь иконы сегодня, мягко говоря, считались почти преступлением.

— Давай-ка, посмотрим! — оживилась бабуля и пододвинулась к гостье.

Лёля развернула свой подарок.

— Вот, Сергий Радонежский! — она протянула бабушке Ксении местами облупившуюся доску.

— Красота-то какая! — Ксения Ивановна бережно взяла икону, перекрестилась, приблизила к глазам, выговаривая. — Господи! Спаси и сохрани нас грешных! — Поцеловала Сергия, потом прижала подарок к груди и долго сидела, не отпуская, как будто у неё на руках спал младенец.

— Прямо мёд от неё идёт! Ты чувствуешь?

— Я не знаю, — растерялась Лёля, везла-то она икону в сумке, даже в руки не брала, и заворачивала по-скорому.

— То ничего, ничего, ещё почувствуешь, ещё узнаешь! — молвила бабушка.

Час распивали чаи, бабушка Ксения спрашивала про внуков, про Раду.

— Я их теперь не вижу, — призналась испанка.

Потом заговорила о Серёже.

— А с Серёжей-то не живёте?

— Не живём.

Ксения Ивановна горько вздохнула.

— Не отмолила я вас, видать, своих грехов хватает, силы не те! А так хотела, чтобы вы вместе были, так хотела!

— Я тоже хотела. Мы несколько раз мирились, но он от меня уходит, уезжает с отцом, меня с собой не берёт. Нина Петровна смотрит косо, не разговаривает, Рада злится, я измучилась! И ребёночка нет! — выплеснула накопившуюся боль Лёля.

— Вот горе-то, горе! — запричитала Ксения Ивановна. — Но ничего, миленькая, ничего, будут, будут у тебя детишки, родятся! Как мне Серёжу своего жалко, и тебя жалко! Почему бегаете друг от друга?

Лёля не отвечала. Ксения Ивановна снова перекрестилась:

— Значит, Он так устраивает! Ему с неба видней! — изрекла бабушка.

— Пора мне, бабушка Ксения, боюсь на поезд опоздать, до Кашина автобус час идёт.

— Доедешь, не опоздаешь!

— Я рада, что вас повидала.

— А я уж как рада! Ты всегда приезжай, в любое время!

— Спасибо, обязательно приеду.

— Может, как-нибудь и Серёжку возьмёшь, — тихо проговорила старушка. — Может, Бог даст!

— Может, даст.

— Ну и вот, ну и вот! — Ксения Ивановна стала собирать гостье травки, от всяких болезней. — Без травок не отпущу! Я их подписываю, ты не запутаешься. Листок внутрь заложила, там сказано, как чаво принимать, — она бережно подала свёрток.

Объёмный мешок с травами получился, и ещё флакон с настоем травница приготовила, чтобы детишки появились Лёля положила всё это в сумку, сумка еле закрылась. Бабушка подошла к невестке и заглянула в глаза:

— Знаешь, родненькая, подарок я твой не приму, ты эту икону себе оставь.

— Я даже молиться не умею! — запротестовала Лёля.

— Научишься. Пусть у тебя будет. Поставь в спаленке, ладно?

— Ладно.

— Сейчас мы её завернём, укутаем, как было раньше, вот так, вот так! — хлопотала Ксения Ивановна.

— Я для вас старалась!

— Сергий Радонежский теплотой укроет, в невзгоды защитит! Бери!

— Не влезет она, Ксения Ивановна! Сумка полным-полна!

— А мы с тобой её переложим! — приговаривала бабуля, освобождая сумку и начиная перекладывать. — Гляди, всё умещается! Счастливой тебе дороги, родимая! Смотри, икону никуда не девай, грех большой будет! — наставляла старушка. — Условились?

— Условились!

— Я, миленькая, уже в таком возрасте, что плохого не пожелаю! Только хорошее, только… — бабуля откинулась на мягкие подушки, заморгала глазами, облизнула губы и задремала, тихонько посапывая.

В деревянном доме её, как обычно, пахло травами и солнцем. В соседней комнате слышались молитвы вечных бабушкиных православных постояльцев, которых в Тетьково не стало меньше. Лёля поцеловала спящую родственницу в макушку и тихонько ушла.