Царство. 1958–1960

25 ноября, вторник. Завидово

Сколько бы ни били зайцев, никак не удавалось отложить ружье в сторону. Хлопнул одного, вездеход разворачивался и снова мчал по полям, на фару обязательно выпрыгивал другой беляк, и его били сходу, подбирали и сию же минуту мчались дальше. Настреляли уже больше десятка. Как только пятнадцатый заяц на выстреле кувыркнулся в снег, Никита Сергеевич скомандовал: «Отбой!»

В железной машине намерзлись, уездились, укачались на кочках и буераках, зато в тепле, за рюмочкой, порозовели, разомлели, расслабились. Разговор прыгал с одной темы на другую, изредка Брежнев или Малиновский смешили компанию анекдотами. Фрол Козлов следил, чтобы у всех было налито.

— Охотимся мы, конечно, лихо, — проговорил Родион Яковлевич, но я по рыбалке скучаю!

Услышав про рыбалку, Никита Сергеевич недовольно скривился.

— Зима, минус тридцать, — с ухмылкой начал Брежнев. — Мужик пришёл на реку рыбу ловить. Сел с мормышкой над лункой. На нём тулуп, ватные штаны, валенки, меховые рукавицы, а шапки нет. Сидит, ловит, нос уже синий, уши инеем покрылись. Тут два рыбака мимо идут: «Мужик, говорят, ты б шапку надел!». Тот тоскливо на них посмотрел и отвечает: «Вчера шапку надел, ребята выпить позвали, а я не услышал!».

Хрущёв схватился за живот.

— Я рыбалку не люблю, — отсмеявшись, признался он, — но рыба — продукт ценный.

— С нового учебного года в Москве Институт рыбного хозяйства открывается. Теперь по рыбе у нас будут лучшие специалисты! — отрапортовал Козлов.

— Специалисты — то хорошо!

— Высшая школа набирает обороты, в прошлом году три новых вуза в столице появилось, а это всё вы! — Зажав в руке рюмку, Козлов, с грохотом отодвинув стул, поднялся и провозгласил: — За нашего дорогого Никиту Сергеича!

Присутствующие повскакивали с мест и выпили.

— То, что мы про успехи заговорили и за меня пьём, приятно. Об успехах не просто говорить, об успехах трубить надо! Но увлекаться эйфорией не стоит, надо по земле ходить, — заключил Хрущёв.

— Мы от земли не отрываемся! — крутил головой Фрол Романович.

— Новые вузы — то здорово, но мне кажется, с вузами расползлись. К образованию много вопросов имеется. Если начинать разговор об образовании, надо со школы начинать. Свалили на школьника тонны знаний, а зачем? Надо ли ему столько? Это ж не шахта, где уголь добывают, — чем больше, тем лучше! — знания усваивать надо, чтобы потом этими знаниями пользоваться, а не так, чтобы школьнику голову задурить! Прежде всего, молодой человек после школы должен иметь профессиональные навыки, а он ведро поднести не может! Ну что, что «Войну и мир», многотомник неподъемный истрепал, ума набрался? Нет, не набрался ума, в пятнадцать лет пойди-разбери, о чём мудрый граф Толстой пишет. Или бесчисленными формулами его мучают, мучают-мучают, а он простых цифр не понимает! Зачем, спрашивается? Да провалитесь вы с этими формулами! На кой хрен они сдались, если завтра парню за трактор садиться? — в сердцах выкрикнул Первый. — Я многих комбайнёров и слесарей спрашивал, пригодилась тебе высшая математика? Совершенно не пригодилась, отвечают. Для чего, спрашивается, программы с подобными нагрузками? Нужны они? Не нужны! Я считаю, что вместо одиннадцати надо иметь восемь классов, но крепкие восемь классов и программу обучения понятную — это то, что школы касается.

Охотники сидели тихо, слушали.

— Теперь к университетам подошли. Не секрет, что при помощи папаш, мамаш и хороших знакомых в университеты поступают неполноценные, то есть совершенно не подготовленные люди, и такими же они оттуда выходят, потому что их за ручку, как собачку на поводке, по аудиториям водят. Что это за специалисты? Как с подобным бороться? Предлагаю идти к вузу через производство. Работа на производстве перед поступлением отсеет накипь. Мой Серёжа учился на «отлично», а по сравнению со специалистом, прежде проработавшим на заводе, он двоечник! Ему три года понадобится, чтобы цеховой порядок понять, а тот — готовый начальник цеха. Нужно давать строго специальное образование, а не так, что и это тебе, и это, а в целом, не то, ни сё! У нас есть «инженерши», которые выходят замуж, и их металлургическая или химическая, да какая не возьми карьера на замужестве заканчивается. Хорошей матери не обязательно быть металлургом, или горняком, или химиком. И в деле реформы высшей школы нужна стройность! В нашей молодежи живут эгоистичные побуждения. В своё время мы тоже были за институт, каждому хотелось иметь диплом и бога за бороду держать. Сегодня надо проявить государственную мудрость: чтобы соотношение было правильное между специалистами со средним и высшим образованием, и чтобы при меньших издержках иметь хорошо подготовленные кадры. Нужно пересмотреть географию учебных заведений. У нас тут флюсовая политика: столицы от университетов пухнут, а на периферии пустота. Столичная молодежь имеет большую возможность попадать в высшие учебные заведения, а получив диплом, выпускники не хотят уезжать из родного города. Давайте рассредоточим учебные заведения и предоставим молодежи и родителям удовольствие готовить своих сыновей в учебных заведениях на месте их будущей работы, тогда не надо будет принимать принудительные меры, чтобы кто-то куда-то ехал. Столицы же должны готовить людей самой высокой квалификации — физиков, химиков.

— Безупречная логика! — воскликнул Козлов.

— Но нельзя забывать про одарённых детей, — продолжал Хрущёв. — Конечно, одарённость должны определять не мамаши, иначе у нас все дети будут одаренными. Вот Тарас Шевченко был одарённый человек или Моцарт. Моцарт в шесть лет начал музыку писать, подобные им, безусловно, одарённые. Надо сделать так, чтобы одарённых детей отыскивали и развивали их таланты, но чтоб одарённость определяли не родители! Поняли мои мысли? — Хрущёв уставился на присутствующих.

— Взяли на заметку! — отрапортовал Брежнев.

Стол сервировали под чай.

— Давайте я вам чайка крепенького плесну! — опять вылез Фрол Романович.

— Ты вон, Лёне налей, а то он икает!

И в правду Леонид Ильич разыкался.

— Разобрало, Никита Сергеевич, извиняюсь!

— Попей, икотник, попей! — благодушно произнёс Первый. — Год, думаю, хорошо начнётся, в январе Съезд откроем, будем говорить, как сделать жизнь народа красивей, чтоб к коммунистической сознательности эстетики прибавить. Человеку надо создать достойную жизнь, а то тыкают с Запада — народ раздет, ничего у него нет, и вообще. А мы так сделаем, чтоб магазины цвели и лица улыбались!

— Прямо живая вода, ваше высказывание! — закатил глаза Козлов.

— Не живая вода, а работать надо!

— А разве мы не работаем? Сколько мы людям жилья построили? — радовался Козлов.

— С жилья начали, теперь это жильё надо блеском наполнять!

— Вы как поэт, Никита Сергеевич! — не успокаивался Фрол Романович.

— Поэт — это призвание, а я простой трудовой человек.

Козлов не соглашался, яростно качал головой.

— А ну-ка, Фрол, заведи приёмник, может, что-то путное послушаем. Вчера я приёмник включил, так там один хлопец песни пел, да так пел, что я чуть не прослезился!

— Кто ж это? — подался вперед Малиновский.

— Шахтер, с Донбасса, Анатолий Соловьяненко. Ну пел! Ты, Лёнь, поинтересуйся, где он, что? И фамилия голосу соответствует — чисто соловей, тот Соловьяненко!

— Поинтересуюсь, мне самому интересно стало.

Посиделки закончились рано, Хрущёв отправился спать.

Козлов укатил в Москву, поздравить сына с днём рожденья. Брежнев вместе с маршалом Малиновским остались на ночь в гостевом доме. Маршал долго не давал заснуть, жаловался на Фрола:

— Лезет с вопросами, тут как, а тут? Я его спрашиваю, ты военный? Нет, говорит, но мне товарищ Хрущёв велел особое внимание на Министерство обороны сосредоточить. Прямо извёл!

— Плюнь! — советовал Брежнев. — Фрол скоро от натуги лопнет, так хочет себя самым способным показать, аж жопа в мыле!

— Вздохнуть не даёт, а чуть что, повторяет: «Быть добру! Быть добру!».

— Выискался, добренький! — подмигнул маршалу Леонид Ильич.

— Хуесос он, вот кто!

— Вот именно! Мне тут одну забавную историю рассказали, — продолжал Леонид Ильич. — Певец Утёсов пришёл на почту, хотел получить денежный перевод, а паспорт забыл. Говорит:

«Я — Утесов, отдайте перевод!»

А работник почты отвечает:

«А чем докажете, что вы Утёсов?»

«Вы что, меня не узнаете?» — возмутился артист.

«В городе много людей похожих. У вас с Утёсовым сходство, безусловно, имеется, но я до конца не уверен, что вы это он».

Тогда Утесов как заголосит на всю почту: «Раскинулось море широко!». Толпа собралась.

— Выдали деньги? — улыбался Малиновский.

— После песни сразу дали!