Царство. 1958–1960

25 марта, пятница. Москва — Кисловодск

Январь и февраль Василий Сталин жил в Москве, попойки в «Арагви» стали регулярными. Василия окружили стаи дружков, были тут и старые товарищи — игроки футбольной команды Военно-Воздушных сил Московского военного округа, и непонятно откуда взявшиеся друзья отца, которых раньше Василий никогда не видел, зато они бесконечно обожали его и по каждому поводу поминали любимейшего Иосифа Виссарионовича. Прихлебатели наперебой пели молодому Сталину дифирамбы. Они-то и свели с ума впечатлительного генерала, вскружили голову, взбаламутили. Василий Иосифович теперь не появлялся один, а исключительно в сопровождении свиты. И вроде бы всё было по-дружески, сердечно, но как-то сами собой потекли дерзкие разговоры:

«Разве это достойная сына Сталина квартира? Народ построит вам шикарный дом под Сухуми, будете в море купаться и кушать фрукты с дерева!» — словом, квартиру на Фрунзенской набережной вдрызг раскритиковали. Потом обругали и её обстановку:

«Разве это мебель? Стыдоба! Сын вождя живет, как обычный инженер!».

Сопровождающие удивлялись, почему до сих пор не предложили Василию Иосифовичу ответственный пост в правительстве:

«Такими кадрами не бросаются! Да кто там решает?» — негодовал седеющий дядя, ходивший в сопровождении немолодой грузинки.

Подобные разговоры, как красная тряпка на быка, действовали на впечатлительного Василия.

— Дача у меня в Калчуге была замечательная, на берегу Москвы-реки! — с болью в сердце вспоминал он.

В 47-м году, вернувшись из Пруссии, генерал там заселился и развёл колоссальное хозяйство: псарню, конюшню, оранжерею. Власик ни в чём ему не отказывал, тем более что у Васи были великие покровители — Берия, Абакумов, Булганин, да и абсолютно все стремились Василию угодить. Пользуясь близостью к отцу, Василий позволял себе, что хотел, и не только шиковал, донимая красивых женщин, невзирая на то, что многие были замужем, поговаривали, что он убирал с дороги неугодных людей, и по его прямому указанию кое-кто отправился в тюрьму. На даче в Калчуге не прекращалось строительство, перед въездом появился вместительный гараж, заставленный уникальными машинами.

— Кто ж на моих машинах разъезжает? Небось, Фурцева? — сверкал глазами оскорблённый генерал, ведь именно Екатерина Алексеевна жила теперь на его чудо-даче.

По выходе на свободу Василия захлестнуло веселье, опьянила вольная жизнь. Немолодая грузинка, ходившая с седым спутником, бесконечно награждала обожаемого героя призывными взглядами, вздыхала и таинственно улыбалась, выставляя вперёд похожую на дыню грудь. В конце концов, сын вождя был сражён и пригласил её ехать в Кисловодск С большим бы удовольствием он отправился в Грузию, но его просили там не появляться, не будоражить народ. Скорбя сердцем, он согласился, к тому же перед Никитой Сергеевичем было бы неудобно.

— Пусть будет Кисловодск! — махнул рукой генерал.

В Кисловодск понаехали земляки, и вино полилось рекой. Грузинку, прибывшую с Василием в одном купе, потеснили, привели дам помоложе. Из-за разгула в трехкомнатном люксе военного санатория, куда толпами валили гости, в соседних номерах жить стало невозможно, отдыхающие требовали их переселить, а один возмущённый полковник ворвался в сталинский номер и учинил скандал. Чтобы нахала выставить, дошло до мордобития, его мгновенно нокаутировали, а наутро он написал пресквернейшую бумагу, отнёс её в горком, копию — в Управление санаториев и не хотел их забирать, кто только его ни уговаривал, подключили даже командующего Дальневосточным военным округом, где полковник служил. Так или иначе, непристойная история стала достоянием гласности. Во всех подробностях её изложил Хрущеву Суслов. Хрущёв жутко ругался. Микояну поручили повоспитывать Василия. Микоян вызвал распустившегося генерала к себе, побеседовал, передал товарищу Хрущёву, что Василий в поступке раскаялся, дал слово, что такое больше не повторится, перед полковником обещал извиниться.