Царство. 1958–1960

5 января, вторник. Владимирская тюрьма

Тюрьму, где отбывал именитый узник, лихорадило. Вчера утром поступило распоряжение подготовить Василия Иосифовича Сталина к отправке в Москву, да, именно так и сказали по телефону — Василия Иосифовича Сталина! Слово в слово. А это многое означало, ведь раньше именовали заключённого не иначе как арестованный Васильев. Начальник исправительного учреждения лично поспешил к осуждённому:

— Василий Иосифович! Следуйте, — тюремщик запнулся и тут же поправился, — пройдёмте со мной, — и повел сына Сталина в свой кабинет, где поил небритого зека чаем, пока на стол к подполковнику не выставили обед, сготовленный в офицерской столовой, к которому полагалась белая сдобная булка и кусочек сливочного масла. Сам же подполковник сидел рядышком и наблюдал, как Сталин ест.

Василий Иосифович смотрел недоверчиво.

— Что от меня нужно, гражданин начальник?

— Вы, — он назвал узника на «вы», — вы послезавтра отбываете в столицу. Вот и решил вас угостить напоследок, всё-таки столько лет вместе. Кушайте, товарищ Сталин, кушайте!

Начальник тюрьмы, человек вроде бы дальновидный, поначалу проведывал царственного отпрыска, передавал конфеты, пряники, по праздникам в камеру несли небогатые, но всё же угощения, которые и не снились тюремным стенам. Но время шло, бдительность притуплялась: один раз подполковник забыл отправить передачку, в другой позабыл, и новогодний обед сыну вождя народов не подали, да и вообще, не очень-то интересовались судьбой бывшего бравого генерала. Правда, когда болел, а за семь лет это случилось трижды, тогда, безусловно, лечили на совесть, тюремные доктора регулярно измеряли температуру, давали необходимые лекарства, и питание во время болезни усиливали. Но теперь, когда Василия Иосифовича потребовал Кремль, начальник тюрьмы, его необъятный по размерам зам и строгий старший офицер, в обязанности которого входило как раз присматривать за «Васильевым», чувствовали себя отвратительно. Генерал-майор КГБ, внезапно прибывший во Владимир, велел отписать в Москву обстоятельную бумагу о пребывании товарища Сталина в учреждении, а что писать — ума не приложить! — сидел Сталин, да и сидел.

Василию Иосифовичу подобрали одежду — новенькую офицерскую форму, только без знаков отличия, выдали сапожки с баковой внутренностью при меховых стельках. Стригли и брили именитого зека лучшие тюремные парикмахеры. Генерал, прибывший из Москвы, сопроводил его в баню и лично парил вениками, а после поселил не куда-нибудь, а во вторую квартиру. Это трехкомнатное помещение с просторной спальней, столовой и кабинетом использовалось под жилье исключительно проверяющих, наведывающихся в тюрьму с инспекционными миссиями, приносящими, как правило, всяческие неприятности для руководства режимного учреждения. Московского генерала поместили именно туда, но он велел заселить в эту парадную квартиру Василия Иосифовича, сам же перебрался в комнаты поскромнее.

Начальник тюрьмы спешил показать себя с хорошей стороны, чтобы сын Сталина не держал зла, не сказал наверху неприятного слова, ведь сегодня слово его снова становилось решающим.

— Может, Василий Иосифович, вам чего-нибудь требуется, вы только скажите?

Но заключённый, теперь, очевидно, бывший заключенный, ничего не желал, попросил лишь газет и папирос.

Генерал из Москвы велел осмотреть Василия Иосифовича докторам, которых срочно вызвали из Владимира. Доктора констатировали, что состояние Сталина-младшего удовлетворительное, есть, безусловно, некоторые удручающие «моментики», но это, как говорится, не смертельно.

У тюремной администрации застыли три автомобиля. Один привёз врачей, это первая серая «Победа». Во второй бежевой «Победе» приехали три офицера КГБ, сопровождающие московского генерала, а на новенькой чёрной «Волге» прикатил сам генерал. На ней-то и предполагалось везти до вокзала Василия Иосифовича.

Тюрьма стояла на ушах — Сталина отпускают! По камерам шли восторженные разговоры, заключенные ликовали, считая, что освобождение сына Иосифа Виссарионовича — это в некотором роде и их победа!