Царство. 1958–1960

20 сентября, суббота. Огарёва, загородный особняк Хрущёва

«Арбуз, собственно, ягода или фрукт? Скорее, фрукт, но никак не овощ!» — про себя размышлял Фрол Романович Козлов, который доставил в хрущевский дом полуторку астраханских арбузов. Отборные — их было больше половины — шли к столу, а те, что помельче, предполагались к засолке. Дубовые бочки уже ошпарили, выскребли, помыли, и теперь они мирно проветривались на солнышке, ожидая только одного — крепеньких кавунов, которые следовало аккуратно загрузить внутрь и залить рассолом. Месяца через три такие замечательные лакомства образовывались, словами не описать! Редчайшие вкусы выходили. Неизъяснимое удовольствие, когда с прохладного погреба пузатый арбузик к столу подымут. Как они, родимые, под водочку елись, за милую душу! Лучшей закуски на всем белом свете не сыщешь! Сок давали прямо газированный, шипучий, будто шампанское пробуешь. Никита Сергеевич мочёные арбузы обожал, но сегодня накинулся на обычный, бахчевой, сахарный-сахарный! Воткнёшь нож в полосатое тело — от одного прикосновенья лезвия развалится упругий шар, треснув на две половины! Ловко орудуя ложкой, Никита Сергеевич со старанием выскребал алую внутренность и отправлял в рот.

— Насытится невозможно, обожраться можно! — объявил он. — Всё в арбузе хорошо, вот только косточки, не успеваешь отплевываться! — И, правда, косточек в рот набивалось тьма!

— Ты, Серёнь, не пробуй, а ешь, — кивал он сыну. — Через две недели таких сочных уже не сыщешь, аромат уйдет, серёдка провалится, и удовольствия не получишь. Подкисшая дрянь, кому в удовольствие? Не поймёшь, то ли арбуз ешь, то ли тыкву, а то ли, не пойми что!

— Я сока арбузного вчера наделал, обпился до умопомраченья! — признался Фрол Романович.

— Сока? — удивился Председатель Правительства. — Арбуз живьём есть надо! Ты, Фрол, голова садовая!

— Я соки люблю. Соками почки моются, мне один доктор присоветовал.

Леонид Ильич всё делал по примеру Хрущёва: если Никита Сергеевич ел арбуз ложкой, то и он ложкой; если подносил ко рту мясистую корку и, как из чашки, выпивал содержимое, то и Брежнев так Глядя на него, Хрущёв одобрительно кивал, а вот Козлову сегодня доставались одни нарекания.

— Учитесь, как надо! — тыкал в Брежнева Первый. В этот момент Леонид Ильич чинно выковыривал ножом и вилкой крупные чёрные косточки. Все уставились на аккуратиста.

— Будем, Лёня, тебя за границу брать, чтоб ты там культуру демонстрировал, вилками да всякими хитростями точно лорд орудовал!

В воскресные дни у Никиты Сергеевича обычно собиралась шумная компания, не хватало сегодня лишь Микояна, который укатил во Владивосток В центре стола восседал Хрущёв, справа от него — Брежнев, слева — Козлов, напротив — Лобанов с Лысенко, рядом с Лысенко сравнительно молодой человек — Полянский, приглянувшийся Первому в Крыму, где он командовал облисполкомом. Теперь Дмитрий Степанович был выдвинут на пост Председателя Российского Правительства, бывший предсовмина Российской Федерации Фрол Романович Козлов шёл первым заместителем союзного премьера, в Кремле ему был уготован богато отделанный булганинский кабинет.

— Нам, ребята, дела надо шибче решать, таких вот красавцев, таких эрудитов наперёд ставить! — указывая на Козлова с Полянским, восторгался Хрущёв. — Я всегда выступал за молодежь, а то сидят старики и, извиняюсь, воздух портят! С пердунами задохнуться можно. Дима в Крыму себя проявил, и в Краснодаре чётко командовал, и теперь не подведёт. А про Фрола и говорить нечего, така разумна людина! Бесценный помощник будет мне будет!

Фрол Романович благодарно кивал, Полянский смущенно улыбался.

Лишь у Брежнева на душе было кисло — Фрол обходил. Но Брежнев не подавал вида, и когда Никита Сергеевич заикнулся, что своим первым заместителем в союзном правительстве наметил Козлова, Леонид Ильич от радости за товарища, казалось, расцвел:

«То, правильно! Кому, как не Фролу, в таком деле помогать!» Со слезами умиления Леонид Ильич облобызал Никиту Сергеевича и его будущего зама. На самом же деле было очень обидно — не он шёл в Кремль, а запевала-ленинградец! А тут ещё шустрый Полянский выискался, упругий, как резиновый трос, и цепкий, как дикая кошка, он прямо впился в Первого. Такой никому покоя не даст!

«Ну и пусть, пусть! Теперь будут с Фролом состязаться. Повыцарапывают друг другу глазёнки!» — про себя заключил Леонид Ильич.

С подачи Никиты Сергеевича приговорили Булганина из Президиума выводить, а вводить Подгорного и Полянского.

— Кадры — не шутка, кадры — залог успеха! — закатив глаза, вещал Хрущёв. — Однажды спрашиваю Сталина, почему не даёте областное руководство менять? Когда я из Киева в Москву пришёл, хотел поповских прихвостней разогнать, а то они прям зажирели! «Не трогай!» — говорит Сталин, и разъяснил просто: часто во главе района стоит слабый человек, только этот слабый уже пять лет отпахал, за пять лет он дело освоил, район узнал, с людьми сошёлся, поменяем его, может быть, сильнее человека найдём, да только буксовать будем: пока новый начальник район узнает — не одну шишку набьёт. А если вдруг ошибёмся, более слабого выдвинем, тогда что?

— Менять кадры надо с осторожностью, передвигать с оглядкой, как в шахматах! — подтвердил сталинский вывод Никита Сергеевич. — Слабому надо больше помогать, больше им руководить, больше внимания уделять, тогда он слабым не будет. Вот товарищ Михайлов 14 лет комсомолом руководил, а сейчас министром культуры работает. А был он сильный? Не очень-то. Закончил церковно приходскую школу в три класса, отец — сапожник, сам начинал сапожным подмастерьем, потом стал редактором многотиражки на заводе «Динамо», а ныне — министр! Потому что в голове порядок. Кадры баламутить вредно, но при этом нужны на местах не тюти, а толкачи, вроде товарища Полянского!

Дмитрий Степанович был счастлив. Никита Сергеевич снова куснул арбуз, выплюнул на тарелку целое полчище косточек и, взглянув в окошко, заулыбался:

— Смотрю, любуюсь — тишина кругом, а раньше одни охранники с пистолетами толкались, от безделья папироски покуривали. Избавились от балласта! — довольно заключил Председатель Правительства. — Вот скажите, от кого честному человеку прятаться? Честному человеку петь хочется, а вокруг автоматчики разгуливают, стыд и срам!

С последними решениями партии охрана членов Президиума сильно сократилась — один вооруженный пистолетом офицер и один порученец вместо пятнадцати.

— Ты, Лёня, смотрю, недоволен, что свиты поубавилось?

Леонид Ильич оторвался от арбуза и счастливым голосом отрапортовал:

— Легче дышать стало!

— Ну, ешь, ешь! А я больше не могу, облопался! А ты, Дмитрий Степанович, с арбузами закончил или тебе добавки?

— Позвольте, Никита Сергеевич, дух переведу! — отозвался Полянский.

Хрущёв снисходительно махнул рукой.

— А где Миронова носит?

Заведующий Отделом административных органов ЦК последнее время был у Хрущёва навиду, и вот удостоился высшего доверия — был допущен в компанию.

— Обделался он! — хмыкнул Козлов. — Обоссался!

— Арбуз — мочегонное! — подсказал Брежнев.

— И я до ветра пойду, — с грохотом отодвигая стул, объявил Председатель Правительства. За Хрущёвым все повскакивали с мест. — Сидите, неугомонные, чего повыпрыгивали?

Никита Сергеевич ушёл, гости расселись по местам.

— В октябре в Каир лечу, — похвастался Козлов. — На Асуане стройку плотины открываю!

— Насер теперь лучший друг, — заметил Брежнев.

— По кусочку, по кусочку, и тихим сапом полмира заграбастаем! — с придыханием проговорил Полянский.

— Потому что Никита Сергеевич есть! — умилился Козлов.

В сопровождении Миронова в комнате появился Первый и плюхнувшись на свой стул, уставилмя на Лобанова с Лысенко.

— Что нового у наших волшебников земли? — Аграриев Хрущёв величал не иначе, как «волшебниками земли!» — Какое выдающееся открытие академики совершили?

— Научно доказано, что клетки вибрируют и таким образом передают информацию, — своим скрипучим голосом начал Трофим Денисович. — К примеру, если рядом играет оркестр, то и глухой человек сможет ощутить музыку.

— У Лысенко одна музыка на уме! — присвистнул Никита Сергеевич.

— Зря смеётесь, это мировое открытие! — вступился за Лысенко Лобанов.

— Шучу, шучу! Трофим Денисович, не обижайся! А-а-ауу!!! — Никиту Сергеевича проняла отрыжка. — Извиняюсь!

— Жизнь — по существу, вибрация! — пояснил Пал Палыч.

— Смотри, Пал Палыч, не чокнись от своей вибрации! — не реагируя на вселенское открытие, высказался Никита Сергеевич. — Тут слов человеческих не понимают, а ты вибрацию приплёл! Нам нужны реальные результаты, а вибрирует или не вибрирует одно место — не важно! Нужно чтоб в промышленности рост шёл, в кажцом деле вкус был, и так далее!

— У мужика одно место должно обязательно вибрировать, — с улыбкой подметил Брежнев.

— Не путай нас, Леонид! На скорости, на качестве, и на полезности, вот, в конце концов, на чём надо сосредоточиться!

— Именно этим мы с Трофимом Денисовичем и занимаемся, только, честно сказать, бумаги замучили. Бенедиктов бумаги, как снег, сыпет! — пожаловался на министра сельского хозяйства Лобанов. — Что мы, Статкомитет? Разве так министерство должно действовать?

— Может, нам Бенедиктова сменить? Ты, Фрол, что думаешь?

— Засиделся в министрах! — тут же отреагировал Козлов.

— В сельском хозяйстве суть зрить надо, природу любить, как мы любим, а он что?

— Может, послом его?

— А пусть попосольствует! Куда-нибудь подальше отправьте, чтоб глаза мои его не видели!

— Может, в Индию?

— В Индию, так в Индию. Вот бестолочь! Я вам, хлопцы, так скажу: работать надо упорней, вдумчивей, а не в зависимости от того, какое ухо почесать! Под ногами лежит золото, надо только уметь его взять!

— Правильно! — прогудел Козлов.

— А то смотришь на иного руководителя, а он окуклился. Это как раз таких, как Бенедиктов, касается, их-то подвинуть не вредно! Как говорится, самое страшное — в девках засидеться, никуда не поспеть!

— Мы, Никита Сергеевич, везде поспеем! — проговорил Леонид Ильич.

— После тех разрушений, которые остались после немца, работа проделана колоссальная, а ведь сколько времени с войны прошло? Тринадцать лет всего, не сто, не двести, тринадцать! А сколько сделано? Потому что работали. Но расхолаживаться нельзя! Сегодня уже на макушку не капает, поэтому разнежились, дела делаем с прохладцей. Не годится! Берите себя в руки! Вчера мы боролись за массовое производство, а сегодня пора вести борьбу за массовость, и за качество, и за скорость одновременно, вот как вопрос ставится! Налей-ка, Лёня, глоток водички, а то от сладости прямо плохо.

Фрося, работница, начала освобождать стол.

— Чего-нибудь ещё будете? — поинтересовался Никита Сергеевич.

— Смеетесь! — надул губы Козлов и стад хлопать себя по животу.

— А ты, Николай Романович, чего такой кислый?

— Что-то живот болит! — ответил Миронов.

— Сейчас перцовки налью!

Миронов стал отнекиваться.

— Ко мне! — скомандывал Первый, и протянул больному до краёв полный стакан водки. — Залпом пей!

Миронов выпил.

— Теперь пройдет!

— Никита Сергеевич, завтра на метро едем? — спросил Брежнев. — Бещев новые станции смотреть зовёт.

К майским праздникам заработала Рижская линия Московского метрополитена. Ещё на прошлой неделе сговорились с министром путей сообщения новую ветку осмотреть, посетить станции «Рижская», «Ботанический сад», «Мир», а завершить путешествие на Сельскохозяйственной выставке.

— Вроде завтра ничем не занят, — дал добро Никита Сергеевич.

— И у нас в Ленинграде теперь 10 станций! — похвастался Козлов. Хоть и жил он теперь в Москве, и Москва являлась столицей, и попасть в Москву каждый стремился, Козлов считал себя исключительно ленинградцем.

— Надо Бещева отметить, толковый мужик. Заодно по сельхозвыставке погуляем.

— Я, Никита Сергеевич, не нарадуюсь, как мы в Брюсселе на Всемирной выставке выступили. Наш павильон был самым впечатляющим, бесконечная очередь стояла! — с энтузиазмом заговорил Леонид Ильич.

— Села Европа на жопу! — расплылся в улыбке Хрущёв.

— Мы там огромную, с дом, модель атома построили! — подключился к разговору Козлов. — Павильон Советского Союза вызвал самый живой интерес. А наши легковые машины? «Чайка» просто всех заворожила! А доделаем «ЗИЛ-111», вообще заграница закачается! — продолжал хвастаться Фрол Романович. — Поедете, Никита Сергеевич, за границу, так обязательно на отечественном автомобиле!

— Промышленность — лицо страны, и автомобили тому наглядное подтверждение! — заключил Первый. — Но мы не только автомобилями о себе заявляем: в июне новый дальний сверхзвуковой бомбардировщик Ту-2 2 полетел, атомный ледокол «Ленин» на воду спустили. Грандиозно? Грандиозно! Такого темпа ни у кого нет. А танки? Какие мы теперь танки делаем, не в пример Т-34, — хотя танк был прославленный, но его на скорую руку лепили, ведь война шла. Заглянул я однажды в тридцатьчетверку и ужаснулся: в кабине темно, оглушительный рёв мотора, у командира ноги чуть не на плечах механика-водителя стоят, зимой холодно, летом жарко, едет жёстко, швы от сварки, как шрамы по броне тянутся, а если стрельнет — всё в дыму, а ведь воевали, били немца! Зато сейчас какие танки делаем! Т-55 — это ж мощь и удобство при этом! И машины у нас скоро будут первейшие, автоматизация так шагнёт, поспевать не будем: нажал кнопку — легковой автомобиль, нажал другую — автобус! Так будет! Как сказал выдающийся русский поэт Некрасов: «Воля и труд дивное диво творят!».

— Пап, ты не забыл. Что мы к Микоянам идём? — перебил отца Сергей Никитич.

— Микоян же во Владивостоке.

— Он в три часа прилетел, уже дома нас ждёт, ты сам с ним вчера условился!

— Тогда идём, заканчиваем посиделки! — скомандывал Никита Сергеевич. — А где жена твоя?

— Она прилегла, у неё насморк.

— Пусть лечится.

Но Лёля отлеживалась не по причине болезни: ей не нравилась суетливая хрущёвская компания, она бы с удовольствием сходила в гости к подругам, к Кате Судец или к Марине Вещевой, а муж навязчиво тянул в компанию отца, где, по мнению испанки, собирались совершенно неинтересные люди, разговоры велись скучные, постоянно талдычили об одном и том же, о работе, о назначениях, пошло шутили. В такой компании с тоски помрёшь! Серёже такие посиделки нравились.

— Театры мы не посещаем, в кино не ходим! — дулась на мужа Лёля. — Скука смертная! Надо или у твоего Челомея обедать, или микояновскими шашлыками давиться, или за столом сложа руки сидеть, выслушивая Нину Петровну. А жить когда? Я скоро танцевать разучусь, а может, дышать перестану! — хмурилась молодая женщина. — Хочешь, один к ним иди, я лучше порисую!

— Отец обидится! — промямлил Сергей.

— Скажи, простудилась.