Царство. 1958–1960

16 сентября, среда. Никелина гора

Лёля сидела за рулем и плакала: «Почему её не взяли в Америку? Почему она недостойна? Все едут, даже сварливая Нина Петровна! Ей-то там что делать? Противная, вздорная! Какая от неё польза? А она, Лёля, с университетским образованием, с совершеннейшим знанием двух языков, оставлена дома! И Сергей, трус, не мог настоять, потребовать, чтобы взяли жену! Тогда бы уж и сам не ехал! Ненавижу его!».

Нарыдавшись, испанка высморкалась, тщательно вытерла глаза — тушь с ресниц поползла и запачкало лицо. Кое-как она привела себя в порядок, посмотрелась в зеркало и с горьким настроением, продолжая всхлипывать, пришла в гараж, завела свою «Волгу» и выехала на дорогу. Подчиняясь хозяйке, белоснежная «Волга» заняла левую полосу движения и помчалась в направлении Рублевского шоссе. Лёля спешила на милую Николину гору, хотела спрятаться там от гадкого мира, обложиться журналами, книгами и исчезнуть, чтобы никто никогда её не нашёл, даже любимый отец. Пал Палыч понимал, что отношения у дочери с мужем становятся хуже и хуже, ни к чему хорошему их брак не вёл, он всячески увещевал дочь быть сдержанней, ведь Нина Петровна коварная и мстительная, да и сам Никита Сергеевич ревнив и злопамятен. Лёля в ответ только вздыхала и соглашалась, ведь слово отца было для неё нерушимо, но хватило терпения лишь до этого ужасного случая с отъездом, дальше она не могла смириться! Что, в самом деле, можно поделать, если мать мужу дороже? Что?! Ничего нельзя! Лёля лишь страдала, мучилась и чахла. С ребёнком не получалось, все шишки свекровь валила на невестку. И вот Хрущёвы отправились в Америку, по телевизору показали счастливую хрущёвскую семью, да только без неё! В кадр постоянно влезал ехидный Аджубей. Газеты наперегонки освещали госвизит, упоминая членов хрущёвской семьи как скромных, образованных, интеллигентных людей: не по годам умного Сергея, начитанную, владеющую несколькими иностранными языками Нину Петровну, милую журналистку Рад очку. «Как хорошо, как мудро, что положительная хрущёвская семья сопровождает советского лидера! — писали «Известия». — У американцев будет возможность посмотреть на счастливое семейство: отца, мать, дочку с мужем и на сына-учёного. Как говорится — знай наших!» А Лёля тупо сидела дома!

— Нашли о ком писать, о Нине Петровне! У неё даже красивых платьев нет, взяла бы пример с Фурцевой, так нет, и Фурцева ей плоха!

Но и Николина гора не успокоила. Лёля бродила по никологорским тропинкам расстроенная и несчастная. Всего больнее было предательство мужа, ведь как же возможно бросить любимую жену? Значит, она не любимая? Если, как утверждают газеты, у Хрущёва образцовая семья, значит, она должна быть на самом деле образцовой, а получается — пустышка! Совсем газетчики заврались! Совершенно невозможно было смотреть новости, которые бесконечно бубнили об одном и том же — об исключительном человеке Никите Сергеевиче и его идеальной семье. И в санаторий «Сосны» идти не хотелось, не хотелось натыкаться на знакомых, чтобы они шушукались, перемывая Лёле косточки. Такое было выше сил! И так кругом только и судачили, что у неё с мужем разлад.

Лёля сидела на высоком берегу и смотрела на реку. Грустно было и больно, но в Москву не хотелось возвращаться, в Москве становилось ещё хуже.

В дачном сарайчике она нашла удочки и, чтобы хоть чем-то себя занять, решила коротать время рыбалкой. Два небольших бамбуковых удилища — как раз то, что надо. На один крючок она нацепила червя, на другой муху. Муха, попав в воду, не тонула, а барахталась на поверхности, так как леска не имела груза и не тянула на дно. На муху и клевало.

— Уклейка! — снимая рыбку, определила Лёля.

Наловив с десяток, она отправилась домой, чтобы отдать добычу коту, который снова проживал на отцовской даче. Последний раз племянник Никитка схватил его за хвост, за что Марсик мальчика оцарапал. Крика было! Сначала кричала Рада, потом вопила Нина Петровна, оно и понятно — Никитка заливался слезами. С Грановского понаехало врачей, седой профессор из ветеринарной академии дотошно изучал Марсика, заставил взять у него кровь, чтобы убедиться, что кот не бешеный и не болен какой-нибудь опасной болезнью. Профессор намекал на возможное бешенство. Лёля не была уверена, бывает ли у кошек бешенство, но и на бешенство несчастного кота проверили. Профессор с бородкой и в очках высказывал предположения о различных скрытых формах инфекционных заболеваний, предлагал положить мальчика в инфекционку. Ребёнок давно успокоился, давно играл в машинки, а экзекуция над котом продолжалась.

— Да что вы в самом деле! Я ему прививки сделала, он же не уличный! — защищала Марсика хозяйка.

— Речь идет о здоровье детей! — не допуская возражений, выкрикнула Нина Петровна, и седой профессор нервно, как молитву, повторил, что всякие неприятности могут быть от животных, особенно от котов.

У Марсика в очередной раз взяли кровь. Лёля много раз извинялась, но её извинения ни на кого не действовали, тогда она подошла к Раде и сказала:

— Если бы кот умел говорить, он бы сам обязательно извинился за свой поступок!

Её слова взбесили Сережину сестру, а Аджубей так уничтожающе посмотрел на родственницу, что ей сделалось страшно. От греха подальше Лёля эвакуировала Марсика на Николину гору.

— А теперь и я в изгнании! — выговорила испанка и в голос зарыдала.