Свет проклятых звёзд

Враг Фиримара

Оказавшись дома, Бельдис ощутила себя потерянной. День, к которому готовилась всю жизнь, прошёл не просто не так, как ожидалось — он стал полнейшей катастрофой. С ужасом понимая, что не может вспомнить ничего, что говорил ей жених, девушка осознавала: она способна едва ли не слово в слово повторить всё произнесённое мерзким гадом в лохмотьях!

«И был огонь, и было знамя цвета крови!»

Да, судя по рассказам мамы, флаг деда был именно таким. Кровавым. Но теперь ведь всё изменится?

В это очень хотелось верить, потому что в таком случае безымянный бродяга сможет вернуться на родину, где никто не станет преследовать его семью. Или станет? Вдруг его отец действительно виновен?

Язвительный тон сына фиримарского бунтаря больно ранил сердце, заставлял бесконечно думать о коротком разговоре, не позволяя даже смотреть в сторону постели, а любимый платочек в крови незнакомца так и просился в руки. Взяв его и расправив в ладонях, Бельдис погладила загрубевшую, покрывшуюся багровыми пятнами ткань. Надо его сжечь! Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь нашёл!

«Мои родители понимали, какой ужасный урон наносит война, и теперь вынуждены скитаться. Но можно всё изменить, правда? Как твоё имя?»

— А своё так и не назвал, — думала вслух о бродяге девушка с нарастающей нежностью и раздражением. Как сочеталось желание встретиться и неприязнь, понять не получалось, но от этой мешанины чувства становились лишь острее. — Ты врал! Говорил, что родители вынуждены скитаться из-за знания вреда войны! Но потом ты говорил другое!

«Мой отец Хамир — или Халмир? Хаммир? Хамдир? Проклятье! — был одним из сторожей на складе припасов, который содержали на случай неурожая. Но постепенно этот склад превратился в военный, для войны с этим вашим Морготом, которого не существует!»

«А потом склад подожгли. Отец не был среди бунтарей!»

— Почему же тогда тебе пришлось бежать, а? Может, твой отец и правда ни при чём, и зовут его совсем не так? Может, ты врал всё от начала до конца?

«Что ты несёшь?! Не убивал я никого!»

«Мог бы сказать грубее, но при тебе не буду».

— То есть, выкрик: «Что ты несёшь?!» для него не грубость? Да?

«Мой отец погиб в землях врага!»

«Я тоже должен?»

Нет! Смерти этого отвратительного лжеца не хотелось совершенно. Понимая, что оборванец врал, Бельдис заводилась пуще прежнего, пружина внутри сжималась до предела, угрожая опасно выстрелить и сломать весь механизм. Теперь девушка осознавала — ей не будет покоя, пока она не поговорит с этим гадом ещё раз. Но как это устроить?

Единственная идея, приходившая в голову — попросить помощи самой ужасной женщины Дор-Ломина или даже всей Арды. Только как начать беседу?

«Милостивая госпожа Гильдис, прошу тебя, помоги мне встретиться с незнакомым мужчиной, который сидит в твоей тюрьме за бунт против моего дедушки? Да, жених не знает…»

Как это отвратительно звучит! Но что делать? Что сказать, если не это?

Письмо! Да! Пусть служанка отнесёт. Прямо сейчас! То есть…

Бельдис посмотрела в темноту за окном, прислушалась. Да, до утра далеко, все ещё спят, кроме ночных сторожей. Хотя, они тоже могут спать. От этой мысли стало не по себе: что, если прямо сейчас сообщники «сына Хамира» придут сюда расквитаться с семьёй обидевшего их вождя? Тётя Гильвен ведь тоже была непричастна ни к чему! А её убили.

Ощутился неприятный, пробирающий до костей холод, несмотря на жарко горящий камин. В голову полезли отвратительные мысли о том, что дедушка Брегор исчез при очень странных обстоятельствах, его так и не нашли, а погибшим считают, потому что выжить в метель и мороз у него просто не было шансов.

Что, если до него добрались те самые потомки бунтарей, а теперь прячутся в Дор-Ломине, готовясь убить всех детей и внуков ненавистного правителя?

Мысли становились всё мрачнее, сердце билось чаще, дыхание затруднилось, и текст письма кривился уже почти, как у ребёнка, едва научившегося держать перо. Однако, несмотря ни на что, хотелось увидеть пугающего незнакомца ничуть не меньше, чем раньше. Какой он красивый! Какие у него невозможно прекрасные глаза! А эти ресницы! Уи-и-и-и!

Прижав кулаки к груди и издав тоненький писк, Бельдис подпрыгнула на стуле и, зажмурившись, заулыбалась. Какой красивый! Вот бы ещё раз увидеть! Только бы госпожа Гильдис не подумала ничего плохого! А ведь подумает… А, плевать!

***

Взгляд мутноватых глаз гипнотизировал, изучал, проникал в самую душу. Бельдис не могла отделаться от ощущения, что жена Хадора видит в юной аданет нечто плохое из прошлого, например, соперницу за любовь вождя. Или просто презирает всех беорингов, что вполне вероятно.

— Ты же понимаешь, — выслушав сбивчивую речь, повторившую содержание письма, Гильдис оперлась локтями на стол и приложила пальцы к подбородку, — что, если этот человек причастен к вооружённым мятежам, пусть и только готовившимся, нам придётся его казнить?

Бельдис такое не приходило в голову, поэтому, услышав страшные слова, девушка почувствовала, как темнеет в глазах, а всё вокруг начинает вращаться. Схватившись за столешницу, дочь Брегиль открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла произнести ни звука. И Гильдис, продолжая гипнотизировать жуткими блёклыми глазами, начала диктовать правильные мысли:

— Ты можешь показать себя милосердной госпожой, будущей советницей вождя своего народа, готовой помогать и спасать. Ты можешь взять этого человека, который назвался Ласдором, сыном Халмира, себе в услужение, пусть выполняет грязную тяжёлую работу, искупляя вину. Или пусть как-то иначе служит семье вождя, но, Бельдис, ты уверена, что готова держать рядом с собой и своими будущими детьми столь опасного человека? Ты уверена, что твоё милосердие не воспримется мужем и его родителями как измена? Уверена, что не станешь относиться к помилованному преступнику, как к полюбовнику? Я не требую ответа, Бельдис, Я лишь хочу, чтобы ты ответила самой себе.

— Я должна его увидеть, госпожа Гильдис, — тихо произнесла девушка, понимая, насколько глупо выглядит. Сейчас хотелось рыдать, и от стыда за свои эмоции возникало желание умереть прямо здесь.

— Я пришлю за тобой, — уклончиво ответила жена вождя. — Иди домой.

Понимая, что придётся ждать, возможно, не один день, Бельдис едва не заплакала в голос. Госпожа Морготова Змея и к себе позвала лишь через два дня после получения письма, а сколько времени пройдёт до возможности увидеть преступника? Как все эти ночи спать? Как есть? Как жить? Как говорить с Хандиром, если он придёт? О, Эру, дай сил и мудрости!

— Будь умницей, юная аданет, — угрожающе сказала, вместо прощания, Гильдис.

И сердце едва не выскочило из груди от нахлынувшего отчаяния.

***

— Халмир? На военном складе? — гном-торговец, осевший с семьёй в Ладросе задолго до последнего мятежа, задумчиво почесал лысину. — Ну-у, может, и был такой, но вряд ли. Я б запомнил.

Двое дор-ломинских стражей, спешно отправленных в Фиримар разузнать всё о вероятной семье пойманного бродяги, тяжело вздохнули. Кататься среди зимы по чужим краям было совсем не в радость, к тому же в земле беорингов никто ничего не знал. Словно сговорились! Одно радовало: гномы щедро угощали стражей, видимо, рассчитывая на отсутствие неудобных вопросов о товаре и перевозке мирианов в Ногрод и Таргелион.

— Смотритель кладбища сказал, что слышал это имя, — сощурился, доедая жареное мясо, дор-ломинский сыщик. — Торгор. Знаешь такого?

— Ещё б не знать! — гном приободрился и напрягся одновременно. — Торгор — хороший дядька. Не злой, хоть и с мертвецами по соседству обитает. А имя это ему знакомо не потому, что Халмир на складе его несостоявшегося тестя-вождя работал, а потому, что так зовут одного интересного человека.

— Какого? — стражники одновременно подались вперёд.

— Ха, — торговец провёл пухлой рукой по пышным усам, — на самом деле, имя-то нередко встречается, особенно среди друзей эльфов, но примечателен только один Халмир, и если ваш преступник имеет к нему отношение, интересно вдвойне получается. В общем, были мы однажды с ребятами в Дориате. Ну, то есть не однажды, конечно, но обычно мы быстро туда, быстро там, потом быстро обратно. Но тут я Блоина и Бобура прихватил, это ювелиры, знакомые мои, и мы как-то слово за слово, и на всю зиму у Тингола и Мелиан задержались. Выехали, значит, весной, а стражник один, Маблунг его имя, говорит: заехайте, мол, чуть западнее тракта, поверните за болото, и в рощу белую попадёте. Там буки и берёзы, можно дров для бани набрать, никто и слова не скажет. Продадите или себе оставите. Мы и заехали. А там ребята, братья ваши живут. Большое такое поселение у них, и дровами делиться они не слишком хотели. Говорят, мол, иди-ка ты, чужак бочкотелый, откуда пришёл. Мы тут, мол, тока своих чтим, а кто не свой — дорожка ленточкой и вперёд. Ну, мы-то тоже не промах, говорим, так, мол, и так, нас тинголов воин послал. Ребята присмирели, погрустнели даже. И пришёл к нам молодой их вождь, который формально пока не вождь, так как папашка его жив, но дурачок уже совсем, поэтому править не может. И зовут этого молодого вождя Халмир, сын Халдана!

Дор-ломинские стражи переглянулись.

— Дальше больше! — глаза гнома загорелись, пухлые руки начали наглаживать бороду и друг друга. — Халмир рассказал, что давным-давно, когда его папаша ещё был ребёнком, война случилась. Жило их племя тогда в дивных благодатных землях на берегу серебряной реки, где такая чудная рыба водилась, которую готовить не надо. Поймал и съел. И в руки прям сама плывёт. Кстати, — гном понизил голос, — племя это, халадины то бишь, практически неграмотное. Есть у них несколько умников, над которыми в основном посмеиваются сородичи, а остальные — просто работяги. Добрые они, но… Э-эх! В общем, жили они, горя не знали! И тут орки на эльфов, живших по соседству, напали. А халадины собрались и орков этих прогнали с эльфьих земель. А эльфы, гады такие, землю халадинову себе забрали, вместо благодарности. Понимаете, добрые воины, у халадинов после войны той, тридцать лет длившейся, мужиков не осталось, и эльфы легко баб халадиновых победили, да с родной земли попёрли.

Смутно знавшие историю нападения на Таргелион дор-ломинские стражи от души расхохотались.

— Вам смешно, — просиял торговец, — а халадины это на полном серьёзе говорят. Так вот, попросили их осиротевшие бабы помощи соседнего племени, беорингов то бишь, а те сначала пообещали, кого-то даже вторыми жёнами взяли, даже именовали халадинов Вторым Домом из-за этого. А потом вдруг — р-р-р-раз! — и тоже выгнали. А, знаете, кто в те времена вождём фиримарским был? Знаете?

— Брегор что ли? — догадался сыщик. — Или папаша его? Боромир, да?

— Брегор, Брегор, — закивал гном. — В общем, так я вам скажу: этот ваш преступник, может, от балды имя ляпнул, чтоб отца не выдать, поскольку вождь халадинов точно никогда на складе в Ладросе не работал, но, может, и не просто так имя его всплыло, раз племя бретильское на беорингов обиду держит. Я бы проверил, что там, да как. Вы ж не хотите из-за дикарей неграмотных с соседом поссориться?

***

Зима начала отступать. Пока её отход ещё не напоминал позорное бегство, но уже натиск весеннего тепла отражать морозам не удавалось, и повсюду в прогалинах подняли головки первые цветы.

Ждать неизвестности стало немного проще — время всё-таки лучший лекарь. А ведь сразу после разговора с госпожой Морготовой Змеёй Бельдис не спала ночами, с трудом общалась с роднёй жениха, а с ним и подавно, потеряла аппетит, ела через силу, но, к счастью, все думали, будто это просто волнение перед свадьбой. Представляя грядущую встречу с бродягой-преступником, девушка неисчислимое количество раз прокрутила в голове все возможные варианты разговора, вставала перед зеркалом и играла роли то гордой королевы, то простой девчонки, то взбалмошной леди, то высокомерной эльфийки. Ни один из образов в конечном счёте не нравился, сама себе Бельдис казалась всё большей дурой, но воспоминание о короткой встрече в роще суженых не давало покоя, раня сердце и теребя его, словно когтями.

Гильдис не присылала весточку, и в какой-то момент девушка отчаялась дождаться, но в день, когда по всему Дор-Ломину запели о весне птицы и менестрели, от супруги вождя приехали посланники.

К счастью, Брегиль дома не было, а Брандир не выходил из комнаты, поэтому, как бы ошарашенная долгожданной вестью Бельдис не выглядела по пути через коридоры, лестницы и двери к карете, никто из родни её не увидел.

Возницы смотрели с уважением и даже восхищением, а девушка ощущала жгучий стыд за неверность жениху, счастье, тревогу, восторг и страх. И стыд за весь этот букет неприемлемых чувств. Задыхаясь от нахлынувших эмоций, Бельдис не заметила, как удалился центр города, как домики стали низкими и однотипными, как сильнее начала трястись по кочкам и проваливаться в ямы карета. Когда дорога закончилась, девушка осторожно ступила в обычную весеннюю грязь и только тогда заметила сгустившийся вечерний сумрак. Ещё не было видно ни звёзд, ни светоча Исиль, но небо уже потемнело и каменные стены тюрьмы показались ещё более пугающими, нежели на гравюрах. Вспомнилось, как однажды поехала сюда с мамой забирать Брандира после пьяной драки. В тот раз брат никого не убил и не искалечил серьёзно, однако стража отправила его, как и других участников побоища в таверне, на суд.

Задумавшись об этом и снова начав представлять грядущий разговор с бродягой, аданет не заметила, как оказалась в небольшой светлой комнате, где сидел престарелый мужчина с аккуратно стриженой бородой и залысиной, делающей лоб огромным.

— Госпожа Бельдис, — поздоровался человек, — меня зовут Гилнор, сын Гилбора. Я — судья. Заключённому, за которого ты хотела поручиться, госпожа, вынесен смертный приговор, поскольку его вина доказана. Он будет казнён завтра на рассвете, но последнее слово за тобой. Ты можешь поручиться за этого человека, если готова взять его на службу и, что особенно желательно, увезти из Дор-Ломина. Нам не нужна слава укрывателей фиримарских преступников. Ты можешь забрать его в Фиримар для вашего суда. Либо же согласиться с моим решением. Письмо из Фиримара с согласием на казнь разбойника у меня есть.

— Благодарю, господин, — с трудом произнесла девушка, уже жалея, что ввязалась во всё это. Откуда вообще взялось это дурацкое чувство к незнакомому и заведомо плохому человеку?! Почему оно настолько сильно, что способно толкать на совершенно ненужные и, более того, вредные поступки?!

Вспомнились рассказы о страшной собачьей болезни, которая, поражая животное, заставляет его бросаться на прохожих, кусая их, тем самым распространяя смертельную хворь. Неужели с влюблённостью так же?

— Ласдор, сын Халмира, — почти с той же интонацией, что и госпожа Гильдис, заговорил судья, — всё-таки выдал свою истинную личину. Он — брат одного из лидеров фиримарского бунта, во время которого была убита твоя тётя. Ласдор спасся от гнева твоего деда, почившего ныне славного владыки Брегора, сына Боромира, поскольку сбежал после первого же серьёзного наступления вождёвой стражи. По его словам, осада вождёвого дворца стала затягиваться, и ему стало очевидно, что преимущество за вождём. Он и бежал. Вместе с парочкой друзей. Сейчас мы обыскиваем все окрестности, и, хотя Ласдор уверяет, будто полуэльфов с ним не было, и все его друзья уже померли от старости, у меня есть причины не верить.

«Да я тогда не родился!» — вспомнилась ещё одна ложь, и Бельдис, едва не плача от злости и обиды, поняла — влюблённость всё равно никуда не делась. Но почему?!

— Могу я уже пойти к… Ласдору? — аданет с ужасом поняла, что и это имя запомнила с трудом.

Судья сделал приглашающий жест.

***

Коридор обречённых, как его несколько раз назвали в присутствии Бельдис стражники, оказался пугающе длинным, и девушка представила, какая страшная пытка для осуждённого на смерть идти здесь, считая последние шаги в жизни.

«Я могу спасти его, — думала аданет, — могу защитить от страшной участи. Его судьба сейчас в моих руках».

«Ты уверена?» — прозвучал в памяти голос Морготовой Змеи.

— Нет, — шёпотом призналась себе дочь Брегиль, — не уверена.

Осознание, что незнакомому бродяге осталось жить до рассвета, вдруг пришло особенно ярко. Почему же эта проклятая женщина не позволила увидеться с Ла…сдором раньше?! Чтобы не осталось времени на размышления? С другой стороны, Морготова Змея сразу говорила — бродяга обречён. Бельдис почувствовала себя последней тупицей. С третьей стороны, а что могла сделать дочка героя Арахона? Что она всё ещё может сделать? Поручиться за совершенно незнакомого человека, который на мосту в роще суженных зазывал на мятеж против беорингов? Взять его в Фиримар, а по дороге сбежать? Но как доверить жизнь такому человеку?! Он ведь предаст! Ограбит, бросит одну в лесу, убьёт!

И всё же девичье сердце не могло согласиться отправить бродягу на казнь. Он ведь… Красивый! Какие у него глаза! Как он смотрит… Смотрел…

Едва не заплакав, аданет снова забыла обо всём и опомнилась, лишь уперевшись в дверь, которую перед ней открыли. А потом в реальность окончательно вернул отвратительный запах, от которого начало выворачивать, но Бельдис смогла сдержаться и просто прокашлялась. Впереди оказалась частая решётка из толстых прутьев, за которой находилась гнилая вонючая солома, на ней лежал измождённый мужчина. Выглядел он ужасно: тощий, избитый, бледный, в истлевшей сорочке до колен, чёрные волосы свалялись, на лице появилась некрасивая клокастая борода. Но глаза остались прекрасными, как раньше. Стражники отступили назад, между ними и Бельдис захлопнулась дверь, заставив девушку вздрогнуть.

— Значит, ты Ладрос? — спросила, вместо приветствия, Бельдис, с ужасом осознала ошибку, но заключённый не стал её поправлять.

— Меня пытали огнём и морили голодом, — хрипло отозвался мужчина, не шевелясь. — Избивали. Мне пришлось что-то говорить. Чтобы отстали. Но ты ведь спасёшь меня?

Не дождавшись быстрого ответа, бродяга очень медленно, опираясь на дрожащие руки, сел.

— Я больше не красив, поэтому жизни недостоин?

— Ты убил мою тётю, — зачем-то сказала Бельдис, хотя не собиралась произносить эти слова.

— Я любил Хирвен, — прекрасные печальные глаза пронзили девушку взглядом. — Но её отец — твой дед, разорил мою семью, и мы бы не смогли пожениться. Хирвен любила меня и всё равно приходила, мы проводили время вместе, она была согласна, что её отец неправ. И однажды сказала ему об этом. Дальше ты, наверное, знаешь, но я напомню.

Тяжело закашляв, до слёз и судорог, Ласдор, или как его на самом деле звали, сплюнул рядом с собой и продолжил говорить:

— Хирвен однажды сказала отцу про то, что народ его не поддерживает. И Брегор стал искать заговорщиков, то есть, нас, но нашёл не меня и брата, а семью нашего друга. Догадываешься, думаю, что с ними стало, а судьба Хирвен тебе известна. Я мечтал отомстить за неё, но теперь мой враг мёртв, больше некому мстить.

— Врагом был только Брегор? — несмотря на разрывающие сердце нежные чувства, в душе вспыхнуло желание уничтожить этого человека. Он ведь снова лжёт! — А как насчёт тех, кто был за него? Его воины, его друзья, родня, его ближайшие…

Осуждённый горько усмехнулся, закрыл глаза и расслабленно прислонился к стене.

— Я думал, — он снова закашлял, — ты спасёшь меня.

— Да почему я должна это делать?! — Бельдис сжала кулаки и топнула. — Ты постоянно врёшь! Ты — опасный бродяга, зазывавший куда-то молодых марахлингов, чтобы делать из них сообщников-бунтарей! Убийц! Насильников! Орков!

— Я теперь ещё и Моргот.

Бельдис опешила от такого сравнения. Захотелось сказать, что она ничего подобного не думала, слова про орков вырвались случайно, но бродяга заговорил первым:

— На самом деле, мне уже всё равно, что завтра со мной сделают. Пусть снова растягивают на дыбе, прижигают головешками, бьют дубинами и выкручивают суставы, заставляют пить кипяток и есть обоссанную солому. Мне уже всё равно, правда. Я давно ни на что не надеюсь и жду смерти, а ты пришла, и я понадеялся выжить. Смешно, правда?

— А что ещё с тобой делали? — уже не веря ни одному слову осуждённого, девушка скрестила руки на груди. Жалость сменялась презрением, а нежность отвращением, потом колесо чувств поворачивалось, и снова хотелось броситься обнимать, согревать и лечить это грязное ничтожество. Ему же холодно и больно! Да, он лжец и убийца, возможно, но ему плохо! Зачем его мучить перед казнью?

— Просто оставь меня, если не собираешься спасать, — вздохнул заключённый. — Уходи.

Бельдис на миг подумала, что это манипуляция — Лад… Лас… Да какая разница! Он хочет заморочить влюблённой дуре голову! Жалость тут же заставила чувствовать вину, но девушка взяла себя в руки.

— Прощай, — сказала она и резко развернулась к выходу.

Вслед донёсся горький усталый смешок, дверь закрылась, и из-за неё полетела надрывная песня, звучавшая с каждым шагом тише и тише:

— Под шум толпы и звон цепей

Голос эльфийский нас уверил,

Что станешь лучшим из вождей

Ты на века.

Но поднялась волна страстей

И осушила каплю веры,

А ты смотрел на гнев людей

Лишь свысока.

И зашагал безликий строй

По площадям и по дорогам,

Установив порядок свой

И цель свою.

Люди пошли не за тобой!

Выбор их был иль воля рока?

А ты нашёл себе покой,

В бездну шагнув!

И был огонь,

Было знамя цвета крови,

И время двигалось быстрей,

И рухнул трон,

Нить столетий рвут оковы,

Не стал ты лучшим из вождей!

Хлопнула ещё одна дверь, стало тихо. Бельдис почувствовала, как внутри что-то оборвалось, и холодная решимость подсказала слова, которые нужно будет произнести прямо сейчас, встретившись с судьёй.

***

Ночью, разумеется, не спалось. Голова кружилась до тошноты, грудь давило ощущение вины и вероятных обвинений в том, что внучка вождя не заступилась за собрата, позволила чужакам судить его. С другой стороны, марахлинги имели право расквитаться с тем, кто позорил их, попрошайничая и смущая умы. Заснув лишь на миг, Бельдис увидела того, кто, страдая в тюрьме, измучил её, заставляя думать о себе день и ночь, за едой и работой, при встрече с женихом и разговорах с мамой. Теперь нужно было поставить в этой истории точку, и внучка того, кого Ласдор ненавидел, по его лживым словам, позвала Хандира погулять на главной площади.

Весна традиционно впечатляла контрастами: над головой синело яркое небо, а под ногами чавкала липкая глина, чистейшие ручьи талой воды протекали между выглянувшими из-под снега испражнениями и мусором, мелодичное щебетание птиц аккомпанировало отвратительному ору городских сумасшедших.

Хандир был молчалив. Бельдис понимала: жених, возможно, не осознаёт несостоявшейся измены невесты, но точно чувствует её смятение и нездоровый интерес к чему-то или кому-то постороннему. Более того, злые языки любят сплетничать и точно наговорили всякого, пусть даже не самому Хандиру, так его семье. Отвратительная ситуация!

Идти рядом, взявшись за руки, но ничего не говоря друг другу, было неприятно и тяжело, казалось, вот-вот будет сказано нечто резкое, слова соберутся в разрушительную лавину, и свадьба, которая должна состояться на днях, отменится. Однако Бельдис верила: всё будет хорошо, нужна лишь одна маленькая деталька в механизме, один крошечный стежок в кайме праздничного платья.

— Пойдём посмотрим, кого сегодня казнили на рассвете, — стараясь улыбаться не безумно, обернулась аданет на жениха.

Хандир спросил, зачем ей это нужно, с какой целью надо любоваться подобным, только от удивления выразился совсем иначе. Бельдис расхохоталась и потащила его к стоящей в отдалении виселице. На высокой перекладине в этот раз болтались только двое, и на табличку на груди одного из них внучка Брегора даже не взглянула, зато другую перечитала несколько раз, словно пробуя на вкус приговор «Враг Фиримара».

Враг Фиримара. Мёртв. Казнён за подготовку одного мятежа и участие в другом. Вот она — точка в крайне омерзительной истории. Вот оно — настоящее имя Ласдора, сына Хамы.

Бельдис осмотрела каждую морщинку на лице покойника, каждую складку одежды, заметила каждое пятно грязи и каждый след от побоев. Ожогов не видно. Может, под тряпьём? Впрочем, это уже не имело для аданет значения. Враг Фиримара мёртв, и в этом есть и её немалая заслуга.

Примечание к части Песня «Царь» гр. «Гранд КуражЪ»