Свет проклятых звёзд

Если любовь сильнее тьмы

Весь путь из Садов Вала Ирмо до развилки дорог, когда Анайрэ повернула к подземному дворцу, а остальные, как и планировали, двинулись на север, Финдиэль молчала. Остаться с сыном во владениях Лориэна и Эстэ не было сил, слова застревали в горле, а в памяти постоянно крутился образ Лауранаро и его речь о верном пути для искажённого тьмой.

Когда же Анайрэ и её верные скрылись из вида, старшая дочь Финдекано вдруг сорвалась, испугав и мужа, и сына, и слуг, сопровождавших карету:

— Это из-за матери! Это она виновата! Она! Она! Это всё она и её проклятое наследие! Это её надо вразумлять! Её, а не моего Лаурьо!

Крик вырвался из груди, эльфийка, побагровев, сжала кулаки.

— Она боится действовать сама, поэтому интригами заставляет это делать других! Ненавижу её! Ненавижу это порождение тьмы! Она мстит за своих предков руками моих — моих! — детей! Я заставлю её поехать к Вала Ирмо! И пусть без моего сына, здорового и прежнего, не возвращается! А пока её не будет, я своими руками уничтожу всё то наследие, которым она так дорожит! Валинор — мирная земля! Нам не нужно оружие! Мы не должны уметь им владеть! Нам незачем знать про зло прошлых дней! Мы рождены для счастья и покоя!

Элеммиро молчал, как и Мелинаро. За окном кареты проплывали пышные зелёные деревья, пели птицы, вдоль дороги пробегали пышнохвостые белки, над травой кружились переливающиеся мотыльки. Медленно кружившиеся в воздухе искорки завораживали, отвлекая своим плавным неторопливым танцем от тяжёлых размышлений.

«По дороге сна пришпорь коня! — сквозь усыпляющее спокойствие и уже не трогавшие сердце пустые угрозы жены неожиданно запел в памяти голос сестры. — Здесь трава сверкнула сталью,

Кровью — алый цвет на конце клинка.

Это для тебя и для меня —

Два клинка для тех, кто стали

Призраками ветра на века…»

Элеммирэ… Она сдалась, перестала бороться, ждать, добровольно ушла в мир грёз, испугавшись посмотреть в лицо правде, которая ей не нравилась. Может быть, сейчас память о ней пытается показать два пути: один простой, а второй… неправильный?

— Милая моя Финдиэль, — вздохнул менестрель, обняв супругу, продолжавшую ругаться, — наш сын применил великую силу музыки недопустимым образом…

— Что?! — вдруг замерла и напряглась, словно готовая броситься и растерзать мужа, эльфийка. — Что ты сказал?! Недопустимым?! Образом?! Да ты понимаешь, что это значит, бездарный безвольный глупец?! Лучше для тебя, если ты просто пытался меня успокоить и не приложил к составлению фраз умственных усилий! Но если ты действительно уверен, будто Лаурьо направил музыкальную магию недопустимо, я с радостью пополню ряды братоубийц и стану достойной наследницей прославленных кровопролитием предков! Проклятый Ванья! Слабак! Такой же ничтожный, как весь твой игрушечный народ! Я не требовала броситься с оружием на Вала Ирмо, лишившего тебя сына! Промолчала, когда ты безоговорочно послушался Валиэ Эстэ. «Да, он трус, — подумала я, — но ведь знала, за кого выходила!»

Шокированный Элеммиро потерял дар речи. Финдиэль не дождалась встречи с матерью и напала на того, кто на своё несчастье оказался не просто мужем, но ещё и рядом?

— Наш сын применил великую силу музыки недопустимым образом?! — дочь принца Финдекано не могла успокоиться. — Лаурьо что, попытался направить Песнь Творения на разрушение? Он внёс искажение в чужую тему?! Он присвоил славу Творца?! Нет! Лаурьо не совершил ничего преступного! Не смей говорить о нём, как о справедливо наказанном, ясно?!

Сидевший в карете с отцом и матерью Мелинаро, бледнея, с ужасом смотрел за происходящим, а когда Нолдиэ сделала глубокий вдох, то ли чтобы успокоиться, то ли для продолжения криков, только громче, юный эльф вполголоса произнёс:

— В наших бедах виноват Моргот, а не кто-либо другой, мама. Если бы я мог, если бы папа мог, если бы хоть кто-то был способен одержать над ним верх, Чёрного Врага бы уже не было в Арде. Но победить Моргота нельзя, поэтому мы должны приспособиться к миру, а не враждовать с ним.

Финдиэль выдохнула, снова набрала воздух, посмотрела на мужа и сына, высвободилась из объятий и прошипела:

— Я вас обоих ненавижу!

***

Весь путь от Форменоссэ до Садов Лориэна Майя и эльфийка провели в молчании, лишь крайне редко говоря о необходимости привала и оставшемся до цели расстоянии.

Олорин не пытался что-либо выспрашивать, читать проповеди и нотации, он был готов идти пешком или ехать верхом, даже, наверное, лететь на орле или какой-нибудь морготовой твари, если бы того пожелала Тинденис — выйдя за осквернённые Морготом ворота, Майя стал абсолютно безучастным к происходящему. Эльфийка замечала, как быстро сокращается длинный путь под копытами лошадей, и за это, разумеется, стоило поблагодарить могущественного проводника, однако начать разговор не получалось.

Когда Сады Вала Ирмо стали виднеться вдали, Олорин вдруг остановился, спешился и, сияя серебром и отблесками морской лазури, улыбнулся:

— Дальше наши пути разойдутся, Тинденис. Жаль, что ты не захотела узнать от меня мудрость, которую невозможно получить нигде, кроме Грани. Ещё больше я скорблю о том, как вы все не доверяете Валиэ Ниэнне — единственной истинной целительнице, которая не рубцует раны, но создаёт заново плоть. Однако и ещё одной мудрости я научился у Грани, Тинденис: никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайся делиться опытом с теми, кому это не нужно. Совета должны не просто спросить, Тинденис. О нём обязаны молить.

Супруга Лауранаро понимала: следовало неким образом отреагировать на слова Айну. Возможно, он обижен, разочарован, пытается спровоцировать или просто говорит, что думает, без какого-либо подтекста, однако эльфийка не смогла проронить ни слова. Тинденис уже мысленно была с мужем, хоть и совершенно не представляла, что ей предстоит увидеть, а попытки предугадать по-настоящему ужасали.

Постараясь спешить, но чувствуя, что идёт всё медленнее, Тинденис направилась к прозрачным ажурным вратам, за которыми виднелись сияющие росой и волшебными отсветами кроны и сверкающие золотом дня шпили.

***

Из искрящейся дымки, туманом поднявшейся над залитым рассеянными лучами Анар озером, вышли три юные девы, которых при беглом взгляде можно было спутать с эльфийками-Ваньяр. Их силуэты выглядели иллюзорными и слишком хрупкими, казалось, если нечаянно коснуться — рассыплются в пыль.

Тинденис хотела начать разговор, однако помощницы Валиэ Эстэ сразу дали понять гостье: им известно, зачем она здесь, не нужно лишних слов, и повлекли за собой вглубь сонного прекрасного пейзажа, выглядевшего неестественно статично, словно эльфийке предстояло раствориться в расписанном художником полотне. Окружившая красота, звучавшая пением птиц, стучалась в сердце, настойчиво требуя ощутить блаженный покой, но Тинденис не хотела думать ни о чём, кроме цели своего появления в Садах.

И, словно поспешив исполнить мольбу измученного сердца, из сверкающей пелены, ставшей похожей на расшитую тончайшей золотой нитью ткань, выступили дворцы, арки и беседки. Среди тончайшей работы построек эльфийка увидела то, ради чего пустилась в путь.

«То». Увы, не «того».

Прекрасный эльф, чьи золотые волосы отливали медью, в свободной лёгкой одежде сидел на скамье, словно сотканной из паутины, и задумчиво смотрел вверх.

— Прости меня, — сказал Лауранаро без выражения, — я не должен был навлекать на вас гнев Валар. Я не должен был множить зло и тьму, ведь этого и так слишком много, но не мог иначе, потому что чернота разрослась внутри меня. Я осознал это и понял: тот, кто не может жить в мире на свету, должен уйти туда, где никому не причинит боли.

Закрыв рот руками и замотав в ужасе головой, Тинденис бросилась к мужу, понимая, что нельзя давать волю чувствам и показывать истинное отношение к происходящему, однако была не в силах сдержать слёзы. Упав на колени около безучастного супруга, эльфийка схватила его за руки и попыталась всё же сказать правильные для Валар слова:

— Ты должен был думать о детях! Ты мог лишить их счастливого будущего!

И не увидела никакой реакции.

— Я должен уйти, — спокойно произнёс Лауранаро, — и уйду. Путь начат.

Тинденис сжала голову мужа, заставила посмотреть в глаза и…

Эльфийка никогда не встречала Мириэль и даже Фириэль, однако многое знала о первой королеве Нолдор, и теперь, увидев и услышав супруга, Тинденис вдруг поняла: перед ней не просто одурманенный чарами эльф. Это тело, из которого постепенно изгоняется дух.

— Лауранаро! — сквозь полившиеся слёзы едва не выкрикнула женщина. — Лауранаро! Не уходи!

— Я должен, — словно во сне произнёс безразличный голос. — Путь начат. Осталось лишь завершить. Я иду от неприятного мне света к близкой и понятной тьме. Лучше для всех, если уйдёт один, зато уцелеют тысячи.

Пусть всё фальшь, но обман

Нам порой дороже истин, — начал напевать Лауранаро, однако Тинденис понимала: всё это произносит не её муж, а кто-то за него. Здесь только захваченное, порабощённое чужой волей хроа, а феа… — Сладость лжи как туман,

Как мираж в пустыне грёз.

Яд речей сердце пьёт,

И мечты дурманят мысли.

Волшебство не спасёт

От удушья чёрных слёз.

Воля — фантом, ничего, кроме боли,

Феа взамен не даёт,

Но о борьбе сердце глупое молит,

Верит, надеется, ждёт.

В бездну шаг!

— Нет! — эльфийка встряхнула супруга, словно пытаясь разбудить. — Вернись! Лауранаро! Остановись! Не иди туда!

— Воля — фантом…

— Стой, остановись! — попыталась петь, вкладывая все душевные силы, что смогла собрать, Тинденис. — Вернись, вернись, вернись!

Стой! Остановись!

Вернись! Вернись! Вернись!

И вдруг ей показалось, будто взгляд мужа изменился: глаза словно ожили, но ослепли — было ясно: Лауранаро не видит и, возможно, даже не узнаёт находящуюся рядом женщину, но… Он хоть немного пришёл в себя.

— Отражений новых дней ищу

Средь окон-зеркал, — продолжая петь, Тинденис схватила супруга за руку, погладила ладонь. — Но где-то в груди

Пусть голос звучит:

«Стой! Остановись!

Вернись, вернись, вернись!»

Лауранаро слабо улыбнулся, закрыв глаза. Сейчас казалось, будто он с трудом делает каждый вдох, хочет сказать что-то, только губы не слушаются. Бессильно уронив голову на спинку скамьи, эльф приподнял веки, но, похоже, так и не увидел никого около себя, лишь стал дышать чаще, словно в горячке.

— Мы будем вместе, — продолжая гладить дрогнувшую ладонь, вновь запела эльфийка. — Здесь, в Садах я встречу эту ночь.

Пустынный пейзаж,

Эльдар, ослеплённые луной,

Я прячу глаза,

Мне город принёс

Дым музыки слёз.

Стой, остановись,

Вернись, вернись, вернись!

— Всё сказано, всё смыто. Лунный дождь,

Знакомая тень

Упадёт на двери в стихший дом,

Где сон и постель,

Свет, чьи-то шаги…

На плечо Нолдиэ упала росинка.

— Ты сможешь увести мужа домой, — сказал тонкий звенящий голосок, — только если тьма умрёт в нём.

— Тьму не победить, — снова чётко и отрешённо произнёс Лауранаро, сев ровно и устремив взгляд вверх. — Я должен уйти, чтобы никому не сделать зла.

— Стой, память не жги! — Тинденис поняла — слуга Вала Ирмо нарочно отвлекла её, снова позволив поработатить беспомощную плоть эльфа. Решив не тратить силы на ненависть, Нолдиэ сильнее схватила мужа за руку: — Стой, остановись!

Вернись, вернись, вернись!

Стой! Остановись!

Вернись! Вернись! Вернись!

Росинка скатилась на искрящийся песок и без остатка впиталась в него. Лауранаро снова обмяк, бессильно уронив голову. Слабая улыбка тронула напряжённые губы, ресницы дрогнули.

— Если твоя любовь, Искра, столь сильна, что победит тьму, — произнесла появившаяся будто из воздуха Валиэ Эстэ, — вы оба вернётесь в свой дом. Если же нет, — Владычица развела руками, и туман, сгустившись, засиял золотым узором, — останетесь здесь, пока не изменится Арда.

Примечание к части Песни: "Дорога сна" гр. "Мельница"

"Дуэт Рэм и Мисы" из мюзикла "Тетрадь смерти"

"Вернись" Виктора Салтыкова