Свет проклятых звёзд

Поплачь о нём, пока он живой

Серые низкие облака заволокли небо, словно уже наступила осень, и лишь далеко на западе виднелась тонкая полоска ясной синевы. Пелена над Пепельными Горами напоминала шерстяное одеяло, которое медленно натягивалось с северо-востока и лишало землю солнечного света.

— Не думал, что задержусь здесь, — серьёзно сказал Алмарил, поднявшись на сторожевую башню, где находился Астальдо. — Но теперь придётся ждать окончания похода Хадора.

— Знаешь, племянник, — вдруг неожиданно тепло и печально произнёс Финдекано, отворачиваясь от равнины Ард-Гален, — у нас с тобой много общего. И ты, и я — мы оба не можем найти себе место в жизни вне войны.

Сын таргелионского нолдорана был совершенно не в настроении выслушивать рассуждения о смысле существования в Арде Детей Эру — он рассчитывал узнать о ходе войны и пойти напиться, чтобы потом вломиться в библиотеку Пойтара и поговорить с книжниками-атани о том, какие они примитивные недоумки. Однако беседу по душам Алмарил решил не прерывать, вспоминая, как важно порой, чтобы кто-то выслушал.

— Это искажение, племянник, — Финдекано снял с пояса флягу, отпил, угостил родича.

Приятное тепло немного согрело, однако на душе стало только паршивее — силы души, удерживающие от падения в бездну, от хмеля стали подводить, глаза защипало.

— Мы должны уничтожить Моргота, сделавшего из нас чудовищ, — старший сын верховного нолдорана с ненавистью взглянул на север, потом внимательно посмотрел в глаза Алмарила.

— Я просто хочу убить этого проклятого дракона и сдохнуть! — с трудом выдавил из себя таргелионский принц, часто моргая. — Когда я тот череп увидел…

— Да, — Финдекано покачал головой. — Я тоже подумал о том, что кто-то сделал за меня то, что должен был сделать я. Но мы ведь оба понимаем — Хадор убил другого ящера. Этот гораздо мельче, поэтому легко уязвим. Но даже если червь окажется сражён не нами, мы не должны завидовать чужому подвигу. Главное — уничтожить зло. Кому достанется слава — не столь важно. А для Арды и вовсе не имеет значения.

Повисло молчание.

— Знаешь, племянник, — Астальдо печально опустил взгляд, — во мне словно борятся несколько Эльдар: один шепчет, что золотой червь неубиваем, утешает меня тем, что я корю себя напрасно — ведь победить морготову тварь было невозможно, а значит, я и так совершил невероятное, прогнав её; второй уверяет меня в будущей победе, говорит, что теперь я готов к встрече с любым монстром, на этот раз ему не уйти; а третий называет меня ничтожеством и твердит, что я ни на что не способен ни на войне, ни вне её. И, позволяя этому третьему Эльда говорить, я вспоминаю о том, что собственный отец не ставит героя Астальдо ни во что, готов продавать его подвиги, втаптывать в грязь мнение и гордость. И многое-многое другое. Я вспоминаю, что всегда и для всех значил меньше, чем кто угодно другой, и понимаю, что даже сам себя всегда ценил меньше, чем тех, кто никогда бы не понял моей жертвенности.

— Да плевать, — смотря вниз, Алмарил всё отчаяннее боролся с желанием спрыгнуть. — Не понимают — и не надо.

— Ты прав, — рассмеялся Финдекано, однако в голосе ощущалась горечь. — Просто я ненавижу несправедливость. Всем сердцем! Страшно то, что я видел её так много, что уже готов принять и промолчать, когда кто-то отвечает несправедливостью на несправедливость. Но, племянник, когда несправедливостью отвечают на добро…

— Если об этом думать, проще не жить совсем.

— Нет, Алмарил, — глаза Астальдо засияли, он легко хлопнул родича по плечу, — у нас есть червяк, которого надо убить. А после — решим по обстоятельствам.

— У тебя жена есть, — на лицо таргелионского принца пала тень.

— Есть, — как-то вымученно улыбнулся Финдекано. — И дети. И внуки даже, если сны правдивы.

— Ты счастливчик, — тяжело вздохнул Алмарил, — насколько это вообще возможно в Арде Искажённой.

Старший сын верховного нолдорана кивнул, мысленно уносясь в прошлое, только оценивая его уже по-другому.

***

Сад около дворца не изменился: те же переливающиеся в свете Древ Валар дорожки, та же, словно шепчущаяся, шёлковая трава, те же цветущие кусты и ажурные скамейки под их сенью, те же фонтаны и скульптуры, то же сияние дня. И Нарнис — милая улыбчивая девушка, которая редко бывала здесь, однако Финдекано мог называть её не только сродницей, но и подругой. С дочерью Нельо удавалось весело провести время, обсуждая книги и сочиняя что-то своё — она никогда не говорила плохо ни о чьём творчестве, даже не шутила зло. Раньше деву можно было просто по-дружески обнять и даже чмокнуть в щёку, а теперь…

Теперь не хватало смелости даже просто взять за руку и заговорить.

Сад на вид был прежним, Нарнис тоже. Но всё вдруг стало незнакомым и пугающим.

— Странно, правда? — прозрачные глаза девы прямо посмотрели на Финдекано, и взгляд начал меняться, Нолдо почувствовал страх, словно что-то необратимо рушилось, ломалось, и эту величайшую ценность уже не удастся восстановить, вернуть, как раньше. Всё. — Мы теперь должны любить друг друга, как муж и жена.

***

Должны! Должны!

Тогда юный Финьо не мог понять, что случилось, его слишком захлестнули эмоции, однако сейчас, оглядываясь назад, герой Астальдо осознавал — Нарнис не стремилась быть с ним, она лишь делала то, что нужно.

Не ей. Отцу.

Да, она любила.

Потому что так надо!

Не ей. Отцу.

Поэтому лгала. Чаще молчанием.

«Я не ночная ваза для больного, — вспомнилась абсолютно искренняя речь оскорблённой Линдиэль, сказанная грубо, но честно, от чистого сердца, — и не простыня под роженицей. Я — королева Оссирианда, леди из Невраста и просто женщина, которая не позволит никому себя оскорблять. Я пришла сообщить об отъезде, потому что считаю это правильным! Мой поступок не заслуживает подобного отношения! Я не заслуживаю! Чем мой статус ниже твоего?! Ты ведь даже не король, герой Астальдо! Ты тот, кто принёс корону своему недостойному титула нолдорана отцу! Ты тот, кого уважают лишь благодаря воле лорда Маэдроса! Но если бы не он, тебя растоптал бы собственный народ!»

Нарнис никогда бы не сказала так. Но думала? Что если она так же думала?

От подобных мыслей хотелось напиться и броситься в безнадёжный бой против кого угодно — хоть самого Моргота.

Из накативших тяжёлых раздумий вырвал смешок племянника.

— Ты знаешь, что мой отец сотворил? — взгляд Алмарила стал отсутствующим. — Мне кажется, мы можем провести долгие вечера за обсуждением глупостей, сделанных родителями.

— Ты про племя?

— Да, и я до сих пор не могу в это поверить. Не представляю, как можно пасть настолько низко, чтобы против тебя восстали дикари?!

— Или наоборот, — Финдекано повеселел, — взлететь слишком высоко.

— Ты сейчас явно не про моего отца говоришь, — спокойнее отозвался Алмарил.

— Пожалуй. Но весть о бунте Халет разлетелась далеко, и Морьо придётся сменить тактику. Кстати, о моём отце, — странно оглядевшись, Астальдо понизил голос, — твоя помощь нужна. Необходимо отвезти кое-что в Химринг, причём так, чтобы никто об этом не узнал.

— Я, кажется, знаю, о чём ты. Точнее, о ком. Предлагаешь переодеть орками и отправить под видом пленных?

Сын Морифинвэ сначала сказал, а потом подумал. И вспомнил.

Ненависть к себе и всем вокруг захлестнула, окно-бойница показалось дверью к счастью.

— Нет, — удивился предложению Финдекано, — можно просто спрятать среди груза. Строительного, например. Откуда у нас пленные орки, если уже три месяца никого не привозили? Только письма приходят. И почему мы сами не разбираемся с пленными? Видишь, сколько вопросов?

— Да, — через силу согласился Алмарил. — Я сам с ней поговорю. Давно знакомы.

— Поэтому я тебя и попросил.

***

— Зачем тебе знать, когда он уйдёт?

Зачем тебе знать, о чём он поет?

Зачем тебе знать то, чего не знает он сам?

Сидеть на оружейном складе было безумно скучно, время тянулось мучительно долго, играя на нервах, словно на струнах арфы, и в конце концов Глоссар не выдержал и начал распевать песни.

— Зачем тебе знать, кого он любил?

Зачем тебе знать, о чём он просил?

Зачем тебе знать то, о чём он молчит?

Менестрель не жаловался на головные боли, но время от времени становился чудовищно бледен, взгляд стекленел и делался влажным, и тогда Вирессэ снова предпринимала тщетные попытки помочь новому другу, однако никакие снадобья не спасали от мук, требовалось лишь время в тишине и темноте.

— Поплачь о нём, пока он живой,

Люби его, таким, какой он есть.

Глоссар всегда пел что-то такое, от чего Вирессэ становилось не по себе, однако сопровождавший их воин по имени Арминас уверял — лучше так, чем, как раньше, не уточняя, что такого ужасного сочинял этот эльф. Сам менестрель только разводил руками.

— На детском рисунке домик с трубой,

А рядом с ним лучник машет рукой.

Мы никак не можем привыкнуть жить без войны.

Птицы отправились в дальний полёт,

Ночью разведка уходит в поход.

И ты уже видишь себя в роли вдовы.

Поплачь о нём, пока он живой,

Люби его, таким, какой он есть.

Уехать из хитлумской столицы оказалось гораздо сложнее, чем Глоссар уверял. И хотя верить полубезумному менестрелю не стоило изначально, Вирессэ слишком хотела помочь супругу, а заодно показать, что не боится ни Варнондо, ни Нолофинвэ, ни всей нолдорановой стражи, вместе взятой. Но на пути к цели встало неожиданное обстоятельство: из города никто не выезжал: ни торговцы, ни менестрели, ни воины. Те, кто прибывали, оставались на неопределённый срок, а одиночные путники никак не могли помочь троим беглецам покинуть столицу незаметно. Арминас пытался воспользоваться положением и под предлогом разведки выйти в путь, но границы города оказались слишком хорошо охраняемы.

«Может быть, это знак, что тебе нужно остаться? — Карнифинвэ смотрел на жену с надеждой, словно тяжелораненый на целительное снадобье. — Мне страшно отпускать тебя».

«Ты же из рода Феанаро Куруфинвэ! — ответила сквозь поцелуй Вирессэ. — Первый Дом Нолдор ничего не боится».

«Это не так».

— У тебя к нему есть несколько слов,

У тебя к нему даже, похоже, любовь.

Ты ждёшь момента, чтоб отдать ему всё.

Холодный мрамор, твои цветы…

Всё опускается вниз, и в горле комок.

Эти морщины так портят твоё лицо.

Когда от Арминаса пришло известие, что в Хитлум прибыло войско Дор-Ломина, Вирессэ вдруг поняла — бесстрашная жена бесстрашного перводомовца тоже боится. Боится покидать тёплый бассейн, оставлять мужа наедине с его терзаниями и роднёй, которая стала хуже врагов. Боится не вернуться. Да и сказать лорду Маэдросу, в общем-то, нечего…

Но если признать, что Карнифинвэ больше не нужен Химрингу, точно случится катастрофа.

И супруга посланника-заложника доверилась малознакомому воину и полубезумному менестрелю.

— Тихое утро, над городом мрак, майская зелень, вянут цветы.

Там хорошо, где нас с тобой нет.

Бочонок с пивом — причём здесь вода?

Сияющий клинок — причём здесь народ?

Сегодня умрёшь — завтра скажут: поэт!

— Глоссар, — Вирессэ посмотрела на запасы еды, оставленные Арминасом, — ты уверен, что хочешь ехать со мной в Химринг?

Вздохнув и закрыв глаза, менестрель покачал головой, медленно разлепил веки, словно после долгого сна, посмотрел на факел на стене, на освещённые им мечи, луки, копья и лежанки и развёл руками:

— Девушка-Апрель, ни у кого из нас пути назад нет.

— Есть, — супруга Карнифинвэ не выдала эмоций, — нас не заметили на границе, а запасное войско из Дор-Ломина, отправленное на подмогу Хадору, состояло не только из Младших, там и эльфы были. Арминас записал нас как целителей, отправленных из поселения на Митриме, на помощь знахарям в Барад Эйтель! Да, и тебя, и меня знают в лицо, поэтому пока нам приходится прятаться, но в случае необходимости Арминас поможет нам вернуться! Главное, выехать из Крепости Исток незамеченными для соглядатаев Нолофинвэ, а верные принца Финдекано нас не выдадут.

— Поплачь о нём, пока он живой,

Люби его, таким, какой он есть…

Дверь открылась с предупредительным стуком, и на складе появился знакомый для жены химрингского посланника эльф.

— Здравствуй, Вирессэ, — сказал Алмарил, и Глоссар почему-то сразу сник. — Рад встрече.

— Соболезную твоей утрате, — супруга принца Карнифинвэ встала с лежака и приобняла родича.

— Не удивлюсь, если скоро узнаю о ещё одной, — поджал губы сын Морифинвэ, — только на этот раз не расстроюсь.

— Не надо так говорить, — Вирессэ посмотрела на певца, который удалился во мрак и напевал что-то без слов, — думаю, я смогу сообщить и тебе нечто важное, когда доберусь до своих.

— Не стоит.

В этот момент на склад зашёл Арминас и широко улыбнулся.

— Всё просто замечательно! — заверил воин. — К нам заехал торговец, проделавший путь из Белегоста через Таргелион, Химлад и Дортонион, и сейчас возвращающийся назад через Химринг. Он уже кое-кого провозил тайно в своём обозе, и пусть это вышло случайно, зато имело наилучшие последствия.

— Для кого? — Алмарил скривился.

— Для всего Белерианда! Торин уверяет, что готов отправляться хоть сейчас.

— Завтра, — сын таргелионского нолдорана вымученно улыбнулся эльфийке. — На рассвете. Если кто-то попытается вам помешать, я за себя не отвечаю.

Не озвучивая, что принц и так не слишком старается держать себя в руках, заговорщики пожали руки и принялись собирать вещи.

Примечание к части Песня гр. «ЧайФ» «Поплачь о нём»