Свет проклятых звёзд

О вере в лучшее

Смотря из окна хитлумского дворца на площадь, где собирался народ, Карнифинвэ невольно вспомнил слова принца Финдекано о том, что надо меньше вкладывать в праздники. Нет, не надо. Иначе можно сойти с ума и перебить друг друга. А если выпустить пар на состязаниях, жизнь покажется гораздо приятнее, даже если проиграешь.

«Узурпатор слишком легко согласился на мои условия проведения скачек и гуляний, — думал Карнифинвэ, мысленно готовясь к соревнованиям, исход которых был в общем-то предрешён. — Хочет позволить мне почувствовать себя победителем, чтобы я расслабился. Хитрый подлец!»

Однако подобные мысли ни на что не влияли: принц чётко понимал — ему необходима такая игра, чтобы отдохнуть душой. Приятный мерзкий самообман.

Пребывание в Пепельных Горах выжало все соки, однако сын нолдорана Питьяфинвэ мог гордиться собой: после невыносимо долгих месяцев почтовых переговоров с Ногродом, Химрингом, Таргелионом и Белегостом, когда Нолдор уже самостоятельно сделали весь фундамент, возвели часть крепостной стены и две сторожевые башни, проблема поиска стройматериалов неожиданно решилась с помощью мастеров Азагхала, однако нанимать строителей-наугрим желания больше не было, и Нолдор плотно взялись за работу сами, используя привозимые гномами камни.

Заранее рассказав верховному нолдорану обо всём в письме, Карнифинвэ вернулся в Хитлум, то и дело мысленно возвращаясь к последнему разговору с принцем Финдекано перед его отъездом на Ард-Гален.

Это произошло перед мемориальной колонной, поставленной в память о Второй Битве за Белерианд.

«Звёзды были на небе, — сказал Астальдо, — звёзды были на знамёнах. Сражение шло под сияющими творениями Элентари, и многие, погибая, в последние мгновения жизни видели над собой острые, словно клинки, лучи. Я хочу, чтобы каждый помнил о том, что мы воюем за мир. За звёзды, которые не будут ассоциироваться с оружием».

Казалось бы простые слова почему-то упорно не укладывались в голове, порождая новые и новые вопросы, путали мысли и эмоции, вызывая смятение в сердце. В этой проклятой искажённой Арде всё не так, как должно быть, и если есть шанс это исправить, надо приложить все возможные усилия и даже больше, но кто готов идти на жертвы? Почему большинство хочет стать свободными и счастливыми за счёт других?

Чувствуя себя слишком уставшим для таких тяжёлых размышлений, Карнифинвэ направился к выходу из дворца, чтобы присоединиться к праздничным гуляниям, с радостью отметив для себя, что поставленные условия выполняются, и ни один артист королевского театра не поёт на площади, уступив место на публике для всех желающих, не замаравших репутацию политической игрой.

Это было очень приятно.

***

Поначалу скрыв лицо капюшоном, но потом решив, что принципиально не станет прятаться, Аклариквет начал бесцельно ходить среди толпы. Менестрель видел своих артистов с семьями и друзьями, которые тоже присоединились к общему веселью, некоторые даже танцевали и подпевали тем, на кого их сегодня заменили. Неужели им правда весело?

На сердце стало гадко, жизнь показалась ещё невыносимее. Аклариквет понимал — тоска пройдёт, это всего лишь обида и ревность, неспособность принять, что кто-то другой имеет право петь, а он — нет, однако легче не становилось. Менестрель напоминал себе, что очередной запрет на выступления временный, что уже через два дня можно будет снова заниматься делом всей жизни, главное — перетерпеть, вынести то короткое мучительное время, когда ему приказано молчать, а другие поют.

Хотелось упасть на камни и выть, рвать на себе волосы, но лучше просто тихо напиться.

С этой мыслью Аклариквет пошёл к огромной бочке с вином, где проводил время один из его артистов.

— За нашу музыку, — поднял тост эльф, морщась в сторону уличных музыкантов, — за осмысленные тексты, за наши идеи, Вильварин! За то, что мы всё делаем не просто так.

— Да, — кивнул Аклариквет, — за наш театр.

Подошёл Тьялинельо с женой и младшей дочкой, занятой исключительно своей куклой. Супруга понимающе кивнула и ушла вместе с ребёнком, оставив музыкантов около бочки.

— Я буду помнить только эти глаза всегда, — запели те, кому это разрешили, и несмотря на то, что песня была красивой, все трое артистов брезгливо скривились, — я буду верить лишь в чистоту этих искренних слёз,

Когда забудешь ты меня и на рассвете уплывёшь,

Оставив в память лишь букет увядших роз.

Я буду помнить только этот голос всегда,

Он, как лесной ручей, будет ласкать сердце моё,

Когда, укрывшись от дождя, надвинув мокрый капюшон,

Останусь с осенью наедине вдвоём.

Музыканты опустошили бокалы.

— Я была уверена, что не встречу тебя здесь, — внезапно положила руку на плечо Аклариквета Зеленоглазка. — Я бы не пошла, если бы не была уверена, что многие девы захотят казаться в глазах мужчин краше, чем они есть. Но самое интересное, — колдунья тоже налила себе вина, — что не только девы желают выглядеть обманчиво прекрасными.

— Я буду помнить только эти слова всегда, — пели по очереди эльф и эльфийка, похожие друг на друга, словно брат и сестра, — как много слов с пожелтевшими листьями, с ветром умчались вдали,

Когда забыла ты меня и на рассвете уплыла,

Как уплывают от причала корабли.

Толпа всё увлечённее подпевала, к ногам артистов клали цветы и подарки, среди которых иногда попадались круглые серебряные и медные мирианы.

— Я не могу их слушать, — вдруг сморщился Тьялинельо, словно вино оказалось горьким.

— Я тоже, — согласился второй певец, — но уверен, если бы это исполнял кто-то из нас, мы были бы в восторге.

— Вот вы лицемеры! — рассмеялась Зеленоглазка, демонстрируя платье цвета малахита. — Риньо, — взгляд колдуньи стал интригующим, — я, конечно, не хочу разрушать вашу горестную идиллию, но мне надо с тобой поговорить.

— И когда ты скажешь «Прощай»,

Я вернусь в светлой радости край, — пели многие и многие голоса, — и увижу в нём улетающих птиц,

Я возьму краски, я возьму холст,

Я налью вина и скажу тост,

И смахну пыль с пожелтевших страниц.

— Не морщись так, хорошая песня, — рассмеялась Зеленоглазка, отводя покорного её воле менестреля от других артистов, — Митриэль приехала. Она с сыном и внуками, семья пытается ей помочь, но бедняжка ничего слышать не хочет. Позволяет о себе заботиться, а сама только и говорит о возможности вернуться в Валинор. Может, встреча с тобой её немного взбодрит. И тебя заодно. Когда помогаешь другим, самовлюблённость немного уменьшается.

Менестрель посмотрел на подругу с осуждением, однако спорить не стал.

Вокруг танцующей девы, летящее платье которой было похоже на тончайшие лепестки цветов, колышащиеся на ветру, собралось много народа, некоторые эльфийки копировали замысловатые движения, подпевали арфам и бросали заинтересованные взгляды на одиноких Нолдор.

— Привет тебе, купленный певец Второго Дома, — мрачно произнесла скрытая под чёрной шалью женщина, и Аклариквет не смог понять, шутит Митриэль, вспоминая валинорское прозвище менестреля, или это агрессия.

— Рад снова встретиться, — улыбнулся Вильварин, краем глаза замечая одобрительный взгляд Зеленоглазки.

— Я бы хотела, — севшим голосом сказала знахарка, — в следующий раз увидеться в Амане. Знаешь, как это было тогда, целую жизнь назад? Мы, уставшие, не знавшие комфорта, в каких-то обносках, увидели с плавучего островка свет впереди. Сначала сияние Древ не касалось нас, но чем ближе мы становились, тем больше преображались. Благословенный свет пропитывал нас, дарил силы и лёгкость, ощущение радости. Телперион и Лаурелин подарили нам красоту, мы расцвели, будто заново зародились и выросли на Древах Валар, став лепестками их драгоценных цветов. Что сейчас в Валиноре, мы не знаем, но я верю — Валар смогут дать мне то, о чём я молю.

— Возможно, — предпочёл согласиться Аклариквет.

— Ты ещё поймёшь, что мы зря ушли сюда. И тогда скажешь «да» искренне.

— Когда у тебя корабль? — спросил и тут же отругал себя за глупость и бестактность менестрель.

— Скоро, — с вызовом подняла голову Митриэль. — Кирдан построит корабли, способные доплыть до Амана. Это его миссия, возложенная Вала Улмо.

— Конечно, — уверенно согласился Аклариквет, — однажды мы все вернёмся в Землю Валар.

— Я хочу сладости, — положила щёку на плечо менестреля Зеленоглазка. — Угости меня.

Певец с удивлением посмотрел на колдунью, чувствуя, что дело в чём-то другом — эльфийка что-то задумала, видимо, решив поднять другу настроение. Что ж, если не удалось приободрить Митриэль, можно попробовать развлечься самим.

***

Аралкарион и Ранион встретились глазами. Оба воина-советника отвечали за безопасность гуляющих, следя, чтобы из ниоткуда не появилось чьё-нибудь войско. С восьмиконечными звёздами на алом фоне.

— Твоя дочь прекрасно выглядит сегодня, — натянуто улыбнулся бывший славный охотник, изуродованное лицо которого скрывалось за глухим шлемом.

— Благодарю, оторно, твоя тоже. — Бывший перводомовец спешно поклонился. — Потрясающее платье, удивительная причёска! Столько труда вложено! Жаль будет, если напрасно.

— Не надейся, — отрезал Аралкарион. — Моя Райвен больше интересует посланника, нежели твоя Нелладель. Петь умеют многие, а навык обращаться с оружием есть далеко не у всех. Женщина должна уметь постоять за себя и защитить не только детей, но и супруга, если тот ранен.

— Твоя правда, разумеется, — кивнул Ранион. — Твоё мнение я услышал. Сегодня станет известно, что думает сам Карнифинвэ.

— Почему ты так уверен? — напрягся прославленный охотник. — Уже много времени ничего не ясно, с чего вдруг ситуация должна измениться?

— Праздник — хороший повод, — мечтательно произнёс советник-перебежчик. — Придётся мне готовиться к свадьбе.

— Почему тебе?! — вспылил Аралкарион.

Глаза обоих воинов сверкнули. Решив не продолжать опасный разговор, Ранион снова поклонился и пошёл через площадь, делая вид, будто усиленно следит за порядком.

Аралкарион остался на месте. Размышления были не самыми приятными: да, Карнифинвэ, конечно, не Феанаро, хвала Эру, однако в нём та же кровь, принц уверенно стоит за Первый Дом, а значит, отдать за него дочь — это обречь деву на вечное метание между родáми, которые никогда не помирятся. С другой стороны, Нолофинвэ достаточно мудр и лоялен к своим приближённым, чтобы не допустить беды, значит, Райвен ничто не угрожает. Воля верховного нолдорана — закон. К тому же, дочери нравится потенциальный жених. Аралкарион подумал, что хочет успеха своей девочки хотя бы ради того, чтобы насолить перебежчику из Первого Дома.

***

Проходя сквозь толпу, Ранион незаметно обернулся на охотника.

«Нолдоран хочет выгоды, значит, Райвен подослали к Карнифинвэ лишь для создания иллюзии выбора. Она не соперница Нелладель ни внешне, ни умом. И ведь очевидно: если наследник Феанаро Куруфинвэ женится на дочери того, кто ушёл от тирана к его «полубрату», значит, поддерживает эту позицию, и сам готов поступить так же».

Уверенный в своей правоте, воин осмотрелся. Ничего подозрительного на площади не происходило, многие давно ушли к арене, где, скорее всего, уже развлекались конники. Взгляд на мгновение остановился на показавшихся знакомыми эльфах-музыкантах: мужчине, сидевшем, опустив голову, полностью погружённом в игру на деревянной лире, и женщине, которая пела вместе с ним. Казалось, менестрели совершенно не готовились к выступлению, но этот факт совсем не портил впечатление. Ранион слушал, но смотреть на музыкантов почему-то не мог — всё время что-то отвлекало внимание. Решив, что надо заниматься своим делом, воин пошёл дальше, невольно вслушиваясь в удаляющуюся песню:

«Верю я: ночь пройдёт,

Сгинет страх.

Верю я: день придёт,

Весь в лучах.

Он пропоёт мне

Новую песню о главном.

Он не пройдёт, нет,

Лучистый, зовущий и славный!

Мой белый день!

Сколько зим ночь была,

Сколько лет?

Будет жизнь, сгинет мгла,

Будет свет!

Он пропоёт мне

Новую песню о главном.

Он не пройдет, нет,

Лучистый, зовущий и славный!

Мой светлый день!

Я войду в радость дня, «блудный сын».

И скажу: «Вот и я, здравствуй, мир!»

Он пропоёт мне

Новую песню о главном.

Он не пройдёт, нет,

Лучистый, зовущий и славный —

Мой чудный мир!»

Примечание к части Песни: В. Пресняков "Я буду помнить" и Ж. Агузарова "Верю я"