Свет проклятых звёзд

Правитель народа алкарим

Палач нанёс последний из положенных ударов хлыстом и облизнулся, смакуя попавшую на лицо кровь виновного.

Колдовской мрак, скрывавший земли «чёрного врага эльфов» Мелькора от жара лучей светоча Ариэн, давно смешался с едким смрадным дымом множества печей, сжигавших уголь, жидкое топливо и мусор в чудовищных количествах, и люди всё чаще болели: кашляли, задыхались, покрывались сыпью и экземами. Чем больше была примесь орочьей крови, тем проще переносилось загрязнение воздуха, тем реже рождались нежизнеспособные уродцы, однако всё равно из-за недостатка света и еды кривоногие и сутулые, прыщавые беззубые полулюди умирали всё более молодыми, тяжко хворали с ранней юности, население росло лишь за счёт ежегодной беременности способных рожать женщин и ненасытной жажды мужчин долбить каждую дырку между ног, чему хорошо способствовала растущая всюду сорная трава, облегчавшая боль, снимавшая усталось и быстро возбуждавшая даже покойника. Плодившиеся в том числе против желания и в результате насилия самки обеспечивали своего владыку рабами и воинами в достатке, а качество потомства от людей не требовалось.

Кровь была везде: на помосте, где стегали подвешенных за руки преступников, на палачах, на земле, даже на ближайших зрителях.

Сегодня к месту казни согнали рабов со всех ближайших шахт, мастерских и стройплощадок — ситуация возникла крайне серьёзная, не случавшаяся ранее. Каждый обязан был увидеть, что стало с преступниками, и понять, как страшно наказание за бунт. Разве это сравнить с обычной поркой, на которую кто-то посмел обидеться?

«Неосторожное слово — удар! — приличными словами прокручивал в памяти выкрики протестовавших Даритель. — Непочтительный взгляд — удар! Недостаточное усердие в работе, независимо от причины — удар! И хорошо, если изобьёт надсмотрщик-орк. Если за дело возьмётся Балрог — шансов выжить не останется — огненный бич будет хлестать редко и вроде бы не слишком сильно, не то что орочий кнут, но боль, постепенно вгрызающаяся в раны, оставленные тёмным пламенем, сведёт сначала с ума, а потом — в могилу!»

А чего они хотели? Чтобы Айнур им служили? Как бы не так!

Связавшись с людьми, владыки севера Средиземья узнали, во что может превратиться разъярённая толпа смертников, которым нечего терять. Айнур впервые столкнулись с тем, как глубоко презирающие друг друга мало живущие особи объединяются во злобе, будто становясь единым обезумевшим организмом, стихией, с общей волей и одной лишь целью — уничтожить. Ни орки, ни кто-либо другой, никогда так не поступали.

— Подданные Сияющего Владыки! — раздался с помоста звучный, усиленный колдовством голос. — Здесь и сейчас мы подводим итог глупейшего поступка, ознаменованного попыткой орков и людей жить в мире в нашей благодатной земле!

Стоя среди замученных до смерти или полусмерти бунтарей, Даритель водил внимательным взглядом по толпе. Грязной кровожадной тупой необразованной толпе, пустые, затуманенные алкоголем и травой взгляды которой выражали страх, усталость, похоть и желание посмотреть на казни ещё. Блистая чернёными доспехами и дивной красотой, Майя понимал — его люто ненавидят, однако слишком боятся, чтобы напасть. Даже все разом. Мозги заработали! Надо же! Эти жалкие выкидыши Творца поняли, что Айнур, будь то волколаки, крылатые вампиры, Балроги или сам Даритель, неуязвимы для ничтожных кусков гнилой плоти. Пусть захлебнутся в своей злобе, пока мы блистаем над ними!

Турингветиль с подрощенным выводком крупных, словно человеческие дети, мышей подлетела к помощнику Мелькора и, обратившись женщиной, встала рядом, молча наблюдая, как вампиры вцепились в одного из недобитых бунтарей.

— Кто-то смог объединиться ради общей цели, кто-то — нет, — продолжил говорить Даритель, сохраняя презрительный тон. — Однако не все двинулись в верном направлении, события последних дней не оставили сомнений в том, что перемены необходимы.

Майя снова обвел взглядом собравшихся.

— Все уже знают, чем обернулась не скреплённая суровыми законами дружба между орками и людьми, — с затаённой угрозой произнес Даритель. — Сейчас самое время исправить допущенные ошибки.

Два крупных волка устроились у ног хозяина, щуря светящиеся оранжевые глаза на толпу.

«Давайте, грязные твари, — думал Майя, смотря на подданных уже-не-Вала внизу, — назовите меня Сауроном! Я с радостью скормлю вас всех волкам! Живьём! Будет мне зрелище — не всё же вас развлекать!»

— Перед всеми нами стоит сложная и ответственная задача, — намеренно говорил всё более трудными для понимания выражениями помощник Мелькора, — вернуть земли Сияющего Владыки Алкара, дарящего вам свой дивный свет, если вы этого заслуживаете. Вы ведь помните, как волшебно сияет небо, когда вы радуете своего господина? Вы помните?

Толпа отозвалась, некоторые взгляды, на удивление, прояснились. Конечно, люди видели свет Сильмарилей совсем не так, как эльфы и, тем более, Айнур, — для близорукой вонючей массы смрадных, гниющих заживо тел прекраснейшие творения Феанаро Куруфинвэ казались блёкло-золотыми, серебристыми, с едва заметным голубоватым отливом, а небесный купол, когда по нему разливалось дивное сияние смотрелся зелёным, однако даже такая примитивная картина людям нравилась, пробуждая в их сердцах что-то вроде добра. Надолго, конечно, не хватало, и природная ничтожность снова подавляла желание стать лучше, однако…

Даритель остановил взгляд на семье одного из бунтарей, которую притащили к месту казни силой. Странно, остальные приходили сами и орали громче других, будто мятежники позорят их род — было бы, что позорить! — и надо ещё больше страданий доставить этим предателям. Страх расправы открывает «лучшие» стороны никчёмных недодушонок. Но, похоже, бывают и исключения, только вряд ли хорошие — вероятно, некоторые боятся даже требовать расправы над теми, из-за кого могут пострадать, а вовсе не поддерживают их втайне, как могло сначала показаться.

Жалкие! Жалкие ничтожества! Выкидыши Творца!

— Чтобы отвоевать земли Владыки Алкара у захватчиков, — осторожно сняв с плеча ладонь Турингветиль, Даритель дал понять — не стоит его трогать, — нужно подготовить великую армию! Это тяжёлая долгая работа! К моему глубокому сожалению, некоторые полагают, что тяжёл труд недостаточно, поэтому создают дополнительные сложности. Чтобы в дальнейшем не возникало подобных недоразумений, мной принято решение объединить два народа в один. Теперь нет орков и людей! Есть единый великий народ Алкара! Алкарим! Это решил я — тот, кто является наместником вашего всесильного покровителя! Светлый Владыка создаёт всё, чем вы смеете пользоваться, не благодаря его! Он прощает вас, но я не стану! Я — тот правитель, которого заслуживает народ алкарим, честным трудом или предательством. Награда будет по работе! Решение окончательно! Каждый, кто против — выходите вперёд и умрите рядом с вашими лидерами!

Повисшую на несколько мгновений тишину нарушила начавшаяся возня: люди и орки принялись толкать друг друга, желая подставить врага, по-мелочи в чём-то насолившего.

Турингветиль хмыкнула:

— Знаешь, наместник, а ты много на себя берёшь. Придумываешь какие-то новые слова, именуешь народы и самого Мелькора, говоришь от его имени и величаешь себя правителем.

— И что? — Майя презрительно взглянул на толпу, в которой, разумеется, не нашлось желающих умереть за идеи казнённых мятежников. — Все мы прекрасно знаем, что бессильны против Вала, и он это знает тоже. Мелькору некогда заниматься делами этой швали, нам с тобой известно, почему. И также мы знаем, что в результате в Землях под Чёрным Пологом останутся орки, а люди нужны для иного.

— А пока они пойдут на корм моим детёнышам, — игриво шепнула вампирша.

— И на мои разработки.

Несколько ударов огненных бичей успокоили толпу, и Даритель растянул губы в улыбке.

— Не все мятежники были приговорены к смерти, — с сочувствием произнёс помощник Мелькора, — поэтому семьи могут забрать с дыб своих отцов, сыновей и братьев, чтобы самим решить, как поступить с такой роднёй дальше. Остальные алкарим — возвращайтесь к работе!

Толпа завизжала, зарыдала, кто-то начал ругаться, орать и выть, и сквозь отвратительную какофонию воплей, плача и проклятий прозвучали возгласы подхалимов:

— Слава Мелькору! Слава Алкару! Слава наместнику! Сияющая слава!

***

Ощущение тихого семейного счастья всё чаще сопровождалось едкой ревностью, которая снова заставляла вспоминать о желании странствовать, чувствовать опасную свободу, которая слаще уютного комфорта. Застывший горячий воздух пещеры, подсвеченный реками лавы далеко внизу, и регулярную вкусную еду, приносимую знакомыми с рождения няньками, сильнее и сильнее хотелось променять на гуляющий по бескрайним просторам холодный ветер, недосягаемое небо, ледяную воду и агрессивно настроенную пищу.

На одиночество. И охоту.

Когда после неудачной вылазки за горы на юге зажили раны, отношения золотых драконов Мелькора сильно изменились: заботливая нежность огромной грузной самки стала восприниматься иначе. Теперь любая игра или ласка казалась будоражащей, возбуждающей. Манящей. Глаурунг ощутил нечто новое — видимо, вступив в бой, ящер повзрослел и заматерел, начало хотеться совсем иных ощущений, и пришло понимание — чем на самом деле порой занималась в своих домах не-еда, и почему некоторые особи носились с маленькими своими копиями, словно с чем-то ценным. Золотой ящер и его прекрасная драконица познали новую удивительную грань жизни, самка начала толстеть, лениться, требовать больше еды от нянек-Балрогов, которые были уже втрое меньше своей подопечной, а потом…

В пещере стали появляться яйца.

Возникло мимолётное желание попробовать их на вкус, однако сестра так страшно оскалилась, что Глаурунг впервые в жизни её по-настоящему испугался. Впервые заметил, какая она огромная и сильная. И… неужели драконица полюбила кого-то ещё? Что-то ещё, кроме своего единственного брата, и теперь смеет командовать, а не только заботиться?

Желание доминировать толкало на риск — броситься и укусить, однако здравый смысл подсказывал — не надо. Сестра теперь охраняет эти продолговатые гладкие камни, пульсирующие и растущие с каждым днём, защищает так, словно это величайшее сокровище. Но что в них такого ценного?

Лучше уйти охотиться, чем думать об этом!

«Не смей покидать пещеру раньше срока!» — буквально сровнял с землёй приказ, прозвучавший в черепной коробке, вынуждая Глаурунга подчиниться своему создателю, однако пришло приятное осознание — впереди великие дела, а значит, терпение будет вознаграждено.

А неповиновение — наказано. Подчиняйся! Или пожалеешь.

Пульсирующие камни росли, деформировались, вызывая всё больше любви у самки и всё меньше интереса у самца, однако, когда сияющая скорлупа стала трескаться, отваливаться неровными кусками, открывать миру живых крошечных детёнышей, Глаурунг перестал скучать, лёжа далеко в стороне от семьи, подобрался ближе и снова начал вспоминать свои приключения среди поселений «не-еды», невольно пытаясь понять, как поступать с выводком, опираясь на виденные много раз житейские ситуации.

Крошечные ящерки, в основном золотистые, слепые, неуклюжие и трясущиеся, жались к матери, пищали, присвистывали, высовывали из беззубых пастей язычки, трогали слабенькими полупрозрачными лапками острые камни и мягкое тело родительницы, толкали друг друга, грозно шипя.

На спинках пары серых детёнышей по бокам от хребта виднелись по два странных выроста, похожих на… Пока что ни на что не похожих, просто странных.

Отца крошечные дракончики сторонились, прятались под брюхо матери, а Глаурунг смотрел оценивающе и вспоминал орочьих младенцев.

Если опираться на опыт «не-еды», часть молодняка полагается выбросить в кучу разных странных вещей, а об остальных надо трепетно заботиться и обучать жизни, однако предчувствие говорило о другом: орки — не только не еда, но ещё и не пример для подражания.

Глаурунг почему-то твёрдо знал: его предназначение — война, но чтобы уйти за горы, необходимо наплодить множество самцов и самок, которые, в свою очередь, станут приносить потомство, множа армию Владыки. Видимо, раз из пещеры никому выходить не позволено, войско драконов — тайное, и даже тем, кого есть нельзя, знать о нём не положено.

Что ж, да будет так. Если цена свободы — многочисленный шипящий выводок, содержащийся в тайном подземелье, заплатить её не только не трудно, но и весьма-весьма приятно.