Свет проклятых звёзд

Кто приведёт к победе

Границу между эльфийскими территориями и землями Фирьяр можно было даже не проводить: разница ощущалась слишком сильно, и неприятное чувство пробудило крайне странные мысли.

Магия, звучавшая Песней Творения, в любом месте, где жили Эльдар, здесь была…

— Словно вытоптанная трава, — озвучил мысли вслух Алмарил. — Здесь всё пропитано обречённостью. Значит, мне тут самое место. Может, это и будет мой дом?

Из размышлений вслух вырвало внезапное появление у дороги внушительной деревянной скульптуры, которая жутко таращила непропорционально большие выпуклые глаза, а тело, плавно перетекавшее в голову без малейшего намёка на шею, имело форму рыбы. Изображённый мужчина был воином — в плоских руках с абсолютно одинаковыми по ширине и длине пальцами находился меч, который с трудом подняли бы даже трое кузнецов.

На постаменте, потемневшем от влаги, красовалась на удивление ровная и даже вполне гармоничная и грамотная надпись «Вождь Марах Доблестный».

Алмарил покачал головой.

— Сделаешь смертным добро, — хмыкнул один из соратников таргелионского принца, — а тебя вот так изобразят.

Воины рассмеялись.

Дальше дорога преподнесла новые сюрпризы: сразу за поворотом путь перегородила огромная лужа, скопившаяся в глубокой яме, которую по неизвестной причине никто не пытался засыпать и выровнять уже долгое время. А когда начался спуск в долину, под ногами стали попадаться мелкие выбоины и внушительные круглые камни.

— Похоже, — усмехнулся светловолосый эльф в плаще цветов Барад Эйтель и Оссирианда, — местные не слишком гостеприимны, раз совсем не заботятся о подъездах к своей территории и ставят вдоль дорог такие жуткие монументы.

После преодоления ещё одного неудобного участка тракта, когда Алмарил с грустью вспомнил о заботливо оберегаемом и вовремя ремонтируемом гномьем торговом пути, присвоенном его отцом, впереди возник охранный пост.

Так как эльфов ждали и к тому же узнали издалека, узреть пограничные войска во всей красе не удалось, поэтому, больше, чем дюжина неплохо вооружённых крепких мужчин, внимание посланников Барад Эйтель привлекли две новые скульптуры.

Первая опять была Марахом, только не овально-рыбьим, а даже вполне пропорциональным, однако топор в руке больше походил на вырванный со всей своей корневой системой вековой кедр.

— Мне не нравится, что эти существа настолько яро поклоняются могуществу мышц, — негромко произнёс воин, с которым Алмарил был знаком ещё со времён нападения змея на осадный лагерь, — лучше бы большие головы изображали, разум воспевали.

Двое эльфов многозначительно кашлянули.

Вторая скульптура стояла чуть в отдалении, с другой стороны дороги. Это было изображение женщины с цветами в руках. Даже очень грубо обработанное дерево прекрасно передавало выражение некрасивого лица, и не оставалось сомнений в том, что букет вот-вот ляжет на могилу.

— Странно, что несмотря на постоянные старания менестрелей и летописцев короля, — презрительно произнёс Алмарил, — здесь не царит безраздельное восхищение подвигами на войне.

— Принц удивлён, что кто-то умеет думать своей головой? — хмыкнул воин из Барад Эйтель. — Признаться, я тоже ожидал здесь повсеместного «Нолёфиньве».

Смертные стражи открыли перегораживавшие дорогу ворота, сделанные в большей мере для виду, нежели в целях обороны, поскольку со стороны Хитлума вряд ли кто-то бы напал на Тёмные Земли.

— Айя Голфин! — всё-таки провозгласили воины, и эльфы поприветствовали смертных взмахами рук.

— Нолёфиньвэ, — скопировал манеру первых Фирьяр Крепости Исток уроженец Оссирианда, однако сделал это вполголоса, чтобы не привлекать лишнее внимание.

— Надеюсь, не стану здесь задерживаться, — процедил сквозь зубы Алмарил. — Если морготов червяк снова выползет, я должен припомнить ему всё!

— Нам всем есть, что ему припомнить, — Нолдо из верных Финдекано многозначительно посмотрел на покрытую рубцами от ожогов ладонь.

— Я должен его убить! — сын Морифинвэ побагровел.

— А смертные не только сами хотят побеждать врагов, — почему-то сказал эльф из Семи Рек, — они специально рожают и воспитывают сыновей так, чтобы те тоже родили и воспитали сыновей, которые сделают то, что не смогли предки.

Алмарил покосился на соратника.

«Но… отец, зачем тогда ты родил нас? Если мир такой страшный…»

«Пусть они знают, что меня не запугать. Пусть наблюдают, как продолжается жизнь тех, кто прозрел, кто не захотел ползать на коленях, ослеплённый тьмой или блеском, пусть… Пусть видят, как искажает свет».

— Не только смертные так делают, — недовольно произнёс таргелионский принц. — И, поверь, ничего хорошего из этого не выходит.

***

Алмарила и его сопровождающих ещё в Хитлуме предупредили о том, что племя рода Мараха, несмотря на давнюю дружбу с эльфами, неизменно держит от бессмертных дистанцию, поэтому даже своих бесценных помощников, любезно предоставленных верховным нолдораном, не селят на одной улице с собой.

Дор-Ломин был чётко разделён на территорию для своих людей и «гостевую» — для всех остальных. Нолдор охотно подыгрывали Младшим, и Алмарилу сразу не понравилась фальшь, внезапно окружившая его в столь неожиданном месте.

«Малах Благородный! Сын великого героя! Благороднейший из рода человеческого!» — только и слышалось со всех сторон по поводу и без.

Отвратительно!

«Держи себя в руках, — напомнил сам себе сын нолдорана Карнистира, — хватит проваленных переговоров и путешествий голышом. Я должен всё узнать и сообщить в Химринг. Провалю ещё одну миссию — не смогу отомстить Морготу и его твари!»

Решив хотя бы попытаться поговорить с «гостившими» в Дор-Ломине эльфами, Алмарил направился в изолированный от «дворцов» смертных конец долины. Главное, не давать волю эмоциям.

***

Сероволосый юноша выпустил стрелу и с гордостью посмотрел на поражённую мишень. Другие участники спонтанно устроенного соревнования оценивающе пригляделись: признать, что сын неуважаемого в Химринге шпиона узурпатора метко стреляет, перводомовцам не хотелось, однако приходилось мириться с тем, что Варнион ничем не хуже остальных.

— Повезло, что ветра нет, — констатировал черноволосый юноша, и остальные радостно подхватили удобный аргумент.

Сероволосый эльф не выдал отношения к происходящему, деланно равнодушно взял следующую стрелу.

— Всё равно здесь безопаснее, — сказал супруге стоявший в стороне от соревновавшихся лучников Варнондо. — Я долго обдумывал всё, что узнал о разведке и планах короля, и решил, что в случае войны буду обязан вернуться в Хитлум и защищать верховного нолдорана, так как клялся охранять его жизнь в первую очередь, и лишь во вторую — исполнять приказы. Я уеду, но ты и сын останетесь здесь.

Мистель прижалась к мужу, положила руку ему на грудь, даже сквозь тёплую одежду чувствуя биение сердца.

Сын особо ценного гостя снова выстрелил безупречно, и в глазах юного эльфа всё сильнее разгорался азарт — Варнион хотел доказать всем, что попытки смеяться над ним жалки, а те, кто не признают его мастерство, просто ничтожества.

— Мы не расставались с самого Альквалондэ! — умоляюще прошептала Мистель, прижавшись крепче. — Я не вижу причин разъединять семью.

Варнондо застыл, смотря прямо перед собой. Говорить вслух о своих опасениях военачальник не хотел — никто не должен был услышать из его уст о безнадёжно подорванном авторитете верховного нолдорана! Воины обязаны знать, что служат сильному уважаемому королю, а жена пусть верит в лучшее, каким бы она его себе ни фантазировала. Варнондо много раз думал о том, что соратники могут предать, готовился к ударам в спину, особенно в Хэлкараксэ, однако за время Бдительного Мира привычка оглядываться постепенно забылась. Что же теперь? Снова пора вспомнить?

А заодно и о пророчестве, обрушившимся из Бездны-тюрьмы, когда Вала Намо показал, к чему ведёт путь войны?

Варнондо видел то же, что и все: чужую и свою боль, предательство, бесчестие, страх измен и потерь, смерть, а после — бесконечность терзаний во тьме, где некому помочь, где нет ни тепла, ни сочувствия. Многие аманэльдар тогда увидели гибель в бою или соврали, что видели, однако их судьба именно так и сложилась.

Варнондо открылось иное, и это воспоминание сейчас настойчиво диктовало окончательное решение.

Уверенный, что не отступит от клятвы служить Нолофинвэ, независимо от его статуса, военачальник решил для себя — супруге и сыну нельзя оказаться под обломками обрушившегося трона верховного нолдорана, когда уставшие от лжи и подчинения нечестному правителю Нолдор Туманной Земли ощутят свободу действий. При худшем развитии событий Хитлум обагрится кровью, но Химринг останется чист, поскольку здесь живут войной с Морготом, а не с неудобными фактами истории.

— Молчишь, — вздохнула Мистель, смотря, как сын, снова метко стреляя, постепенно собрал вокруг себя эльфов Оссирианда, и черноволосым пришлось притихнуть. — Камень остаётся безмолвным, сколько его ни вопрошай. Но сердце не станет ничего скрывать от тех, для кого бьётся. Даже если это сердце холодного мрамора.

Варнондо улыбнулся, по-прежнему ничего не говоря. Никто не должен слышать из уст военачальника, что слишком долгий условный мир, по его мнению, тяжелее самых кровопролитных боёв.

***

Почерк писавшего послание эльфа менялся постоянно и очень ощутимо, поэтому почувствовать настроение и отношение к происходящему не составило труда.

Маэдрос покачал головой, поднял глаза от несколько раз прочитанного письма на Телперавиона.

— Алмарил пишет, — задумчиво посмотрел на северный хребет химрингский лорд, — что Нолофинвэ не оставил идею собрать войска, однако пока не добился ни от кого поддержки, поэтому продолжил партизанскую войну в Дор-Даэделот. И Алмарилу, похоже, не понравились его методы агитации.

***

Малах, сын Мараха и нынешний вождь племени, был уже далеко не молод, не выглядел здоровым, вероятно, из-за полноты, а глаза выражали безграничное тщеславие и жадность. Разодетый сразу во всё красивое, что у него было, залитый аромамаслами и увешанный драгоценностями, не сочетавшимися друг с другом, смертный сел на безвкусно-вычурный деревянный трон, окружил себя юными девами и приготовился слушать похвалы от эльфов.

***

«Лизоблюды Голфина, — отвратительным почерком писал Алмарил, — кланялись этому дряхлому кабану, льстили так, что меня едва не стошнило!»

***

— Малах Арадан, Малах Благороднейший, — улыбались посланники верховного нолдорана, скромно одетые, без украшений и парадных доспехов, защищённые лишь спрятанными под одеждой кольчугами и незаметно вооружённые, — сын великого правителя и продолжатель его рода! Прими наши дары, великий вождь.

Перед троном поставили сундук, открыли, и Алмарил с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться и не сказать, что хитлумские товары, судя по этим подношениям, заслуженно считаются дешёвкой.

— Твои воины бесстрашны и доблестны! Ты вдохновляешь их на великие подвиги, и славя тебя, бойцы наносят непоправимый вред нашим врагам! Нельзя останавливаться на достигнутом, осталось совсем немного, и зло будет повержено!

***

«Малах отправляет на север всех своих сыновей и даже внуков, совсем ещё юных, — почерк стал понятнее, но не красивее. — Может быть, мне показалось, но я почти уверен, что этот боров специально избавляется от конкурентов за трон. Малах Благородный! Отвратительно! Он так боится за власть, что заставляет жён и слуг пробовать его еду и напитки! А лизоблюды Нолофинвэ потакают! И используют его народ для воплощения своих идей!»

— Не понимаю негодования принца, — развёл руками Телперавион, — по мне, Нолофинвэ выбрал лучший путь решения возникшей проблемы. Если он хочет воевать на территории врага, то быстро пополняемое смертное войско, готовое на любые авантюры, здесь как раз очень кстати.

— Алмарил вспыльчив, — одними губами улыбнулся Маэдрос, — порой не в меру. Я тоже полагаю, что воевать силами племени Малаха Арадана — лучший выход из сложившейся ситуации, и нас абсолютно не должно волновать, каким образом смертные делят между собой власть в Дор-Ломине. Меня волнует лишь одно обстоятельство — Нолофинвэ может спровоцировать Моргота на какие-либо активные действия. Не хочу утверждать, будто прав, однако мне уже не раз приходила в голову мысль, что Моргота устраивает текущее положение дел.

Телперавион заинтересованно кивнул, по глазам наместника было видно — он тоже думал о чём-то подобном.

— Моргот играет с нами в войну, — взгляд Маэдроса оставался неподвижным и направленным в сторону Железных Гор. — Мы не обговаривали правил, но мне всё больше кажется, будто наши мелкие редкие стычки забавляют врага, и ему достаточно такого развлечения.

Телперавион кивнул.

— Я помню про Клятву, про обещание отомстить за отца и деда, знаю, что должен делать всё, чтобы победить эту чёрную тварь! — сжал кулак химрингский лорд. — Но если для безопасности Белерианда мы можем обойтись малой кровью, если мы способны просто не пускать орков на наши земли, держа осаду, я готов вечно терзаться угрызениями совести из-за невыполненных клятв, но сохранить тысячи жизней. Мы ведь шли войной на Моргота ради безопасности близких, нашего народа! Власть, месть, Сильмарили — это вторично.

Маэдрос тяжело вздохнул, сдавил живой рукой правое предплечье.

— Похоже, осада устраивает обе стороны. Пока устраивает! Но если Нолофинвэ хочет большего, если ему нужна война, — помертвевшие глаза скользнули от Тангородрима в комнату, уставились на наместника, — Моргот может и подыграть, понимаешь?

Телперавион снова кивнул. Старший Феаноринг с глухим ударом положил металлическую руку на письмо.

***

— Владыка Голфин щедр, — сдержанно и самодовольно произнёс Малах, развалившись на троне и лениво перебирая пухлыми пальцами когда-то сильной руки воина дешёвые самоцветные бусины, — щедр и я. Мой сын Магор поведёт братьев и сыновей в бой и свергнет врага. И не вернётся обратно, пока не одержит победу. Это слово Малаха Арадана.

***

«Этот безумец давно потерял уважение в глазах родни! Его власть построена исключительно на поддержке Хитлума! — Алмарил начал писать с помарками. — Я провёл военный совет от имени Барад Эйтель, и многое понял!»

Пытаясь представить, как племянник беседовал с людьми, Маэдрос невольно рассмеялся.

***

— Отец из ума выжил! — выпив больше положенного, вспылил Магор, нагнувшись над расстеленной на столе картой.

Алмарил приложил все усилия, чтобы не высказать, насколько сильно согласен с воином.

Схема, нарисованная на некачественно изготовленной бумаге, была настолько кривой и неаккуратной, что хотелось порвать её в клочья и сжечь, чтобы не было больно глазам созерцать такое, однако смертных воинов ничто не смущало и пришлось мириться с наличием этого чудовищного уродства в одном помещении с эльфийскими героями.

— Я сам был за Железными Горами, — выпучил светло-голубые глаза Магор, — хоть и не ходил далеко, видел немало! Мы не сможем вот так просто победить Моргота с помощью кучки воинов, прикинувшихся местными барыгами!

— За что вы славите Голфина? — вдруг спросил Алмарил, чувствуя странное озарение. — За какие подвиги?

— Да понятия не имею! — честно выпалил сын человеческого вождя, и его бойцы напряглись, видимо, испугавшись, что эльфы Барад Эйтель разозлятся.

— Голфин, — таргелионский принц почувствовал себя великим пророком, творящим судьбу Арды, почти Айну, — дал твоему отцу эльфийское имя Арадан — Благородный Человек, по аналогии со своим — Аргон, Аракано — Благородный Вождь. Это не случайно. Они оба имеют прежние заслуги, которые померкли на фоне подвигов их старшей родни. Оба сами по себе не герои, и у обоих — бесстрашные доблестные сыновья. Ты знаешь о подвиге Фингона Отважного?

Глаза Магора расширились — он не знал, потому что почти единственным, о чём пели песни эльфы, была грядущая гибель Моргота от руки верховного нолдорана. Ещё порой вспоминали про какие-то там древние войны, трусливую родню доблестного короля, про владычицу, что привела Младших Детей Эру к счастью. Имя её никто уже не помнил, да какая, в общем-то, разница? Главное, что Голфин, самый доблестный из рода Финвэ, убьёт Моргота. Когда-нибудь. Непременно.

— Финдекано Нолофинвион Астальдо, владыка крепости Барад Эйтель, — наслаждаясь внезапно обретённой властью над сердцами каких-то дикарей, Алмарил просиял, — великий воин и самый храбрый из живущих! Когда лорд Химринга, что на востоке, попал в плен к Морготу, враг хотел заставить его стать рабом, отказавшись от борьбы, однако Маэдрос не соглашался, несмотря на страшные пытки, и тогда Моргот повесил своего гордого пленника за правую руку на склон Тангородрима. Но даже такая пытка не сломила волю Маэдроса, и он не согласился стать рабом или воевать на стороне зла. Долгие годы терзался Маэдрос на чёрной скале, пока, наконец, об этом не узнал Фингон Отважный и не спас его. Понимаете, воины? Фингон Отважный — единственный, кто не побоялся избавить собрата от мучений.

— Слава Фингону Отважному! Слава! — провозгласили смертные. — Слава Маэдросу Стойкому!

Магор воспрял духом, и Алмарил понял, что попал точно в цель: Магор, как и Финдекано, — сын зазнавшегося правителя, присваивающего чужую славу.

— Когда двинетесь на север, — сказал таргелионский принц, выпив вместе с людьми чего-то не слишком вкусного, — Барад Эйтель будет ждать вас, чтобы принц Финдекано Астальдо дал вам верные указания. Теперь вы знаете, кто на самом деле ваш вождь. И кто на самом деле способен привести к победе.