Свет проклятых звёзд

Слава...

Над высокой деревянной голубятней в небо взмыла белоснежная стая. Количество птиц и направление полёта сообщили знающим шифр стражам каменной крепости всё, что требовалось.

Тревоги нет. Сказанное в письме подтвердилось. Принцесса Аредэль Ар-Фейниэль вернулась, и перед ней должны быть открыты все Врата.

***

— Долбаная железка! Отправляйся к Морготу в зад!

Из окна дома-кузницы донеслась ругань, грохот и лязг металла, потом всё резко стихло, а через некоторое время начался мерный мелодичный скрежет.

Проходившие мимо горожане не удивлялись, поскольку глава Дома Кузнецов, как обычно называли Гневный Молот, Рог не стеснялся знания и употребления совсем не эльфийских выражений.

— Долбаный забор!

Что-то снова звякнуло, однако не столь громко.

— Не нервничай так, друг, — сказал вошедший толстый эльф, тяжело опираясь на изящную трость и уже заранее обмахиваясь веером. — Здесь тебя никто бить не будет, даже если вовсе ничего не сделаешь, а плату, данную вперёд, пропьёшь или потратишь на женщин.

— Не мысли, как раб, Талаган, — рявкнул Рог. — Мы давно свободны и отвечаем за свои дела перед собой и свободными собратьями! Понимаешь, что это значит? Это значит, что если я поступлю так, как ты говоришь, те, кто готовы платить мне за работу, станут платить другим! И обо мне как о мастере пойдёт дурная слава!

— Слава… — лорд Арфист, осторожно поправляя складки одежды и тела, опустился на скамью около подоконника, начал обмахиваться. — Рог, я пока к тебе шёл, проголодался. Отвлекись от изгороди и удели внимание гостю.

Кузнец расхохотался громче, чем до этого ругался, нежно поставил неоконченную работу к стене у горна и полез в погреб.

— Никогда не угадаешь, где я был, прежде чем пойти к тебе, — вытирая пот с лица и шеи между складками подбородка, Салгант оценивающе бегал глазами по обстановке в доме друга, тщетно выискивая что-нибудь новое.

— Талаган, — раздался голос из погреба, — от тебя можно ожидать чего угодно. Но, полагаю, ты не был на работе в кузнице.

— Хуже, друг мой, хуже. Я был в библиотеке.

Хохот Рога сотряс пол.

— Не поверишь, но я не только коллекционирую книги в драгоценных переплётах, но и читаю их. Иногда, — толстый эльф тоже повеселел. — Однако мне нужен был Пенголод, а не его записи. Дело в том, что я хотел узнать, как правильно реагировать на возвращение сестры короля.

— Что я говорил о рабском мышлении? — кузнец показался из погреба с таким ехидным лицом, словно застал Салганта за любовными играми с чужой женой. И не одной.

— Это попытка быть вежливым, Рог. Вежливость — это такое качество, которое тебе недоступно, но у других ты его периодически наблюдаешь, когда тебе прямо не говорят, что ты выражаешься, словно орк, а намекают на нахождение в приличном обществе.

— И какое это имеет отношение к тому, что кто-то решил, будто может нам указывать, что думать?!

Мастер вывалил на стол запасы жареного мяса, печёных овощей и хлеба. Каждый вхожий в его дом житель города знал — Рог не переносил мельтешащих вокруг слуг, поэтому пускал их к себе раз в три-четыре дня, чтобы помощники быстро убрались и приготовили еды на неделю вперёд, а после — забирали положенное вознаграждение и проваливали из мастерской как можно быстрее. Даже подмастерьев кузнец старался не брать, а с учениками занимался исключительно по настроению. Зато по праву главенствовал над кузнецами, ювелирами, плотниками и даже строителями, поскольку никто и никогда не решался спорить с «Балрогом». Кроме лорда Арфиста. Но Салгант делал это только наедине и не мешал набивать цену работе подопечных друга, даже если сам никогда бы столько за подобное не заплатил.

— Нам никто не указывает, — толстый эльф принялся за еду. — Послушай, Балрог, стремление к свободе должно иметь разумные границы. В данном случае, нам следует помнить — мы живём на территории аманэльда, назвавшего себя королём, подобным Вала Манвэ. Ты знаешь, кто такой Манвэ?

— Слышал, — скривился Рог, взявшись за мясо и вино. — Мерзкий тип. И я не изменю мнение, пока этот гад не устроит ураган в земле Моргота и не снесёт там всё под чистую.

— Это неважно, друг. Наш Манвэ-Тургон заботится о нас, даёт защиту, жильё, ресурсы. Я не хочу его обидеть. Понимаешь, я представляю на месте короля себя. Нет, Рог, не в том смысле.

Эльфы засмеялись, веер затрепетал, словно крылья прекрасной бабочки.

— Если бы мои дети говорили то, что мне не нравится, — Салгант доел всё, что оказалось рядом, потянулся дальше, — я стал бы давать им меньше. Понимаешь, да?

— Отношения должны быть честными, — залпом выпил целый кубок кузнец, — а кто считает иначе — морготов искаженец.

— Мы все искаженцы, — вздохнул, вытираясь салфеткой, толстый эльф, — а ты — самый главный.

— Умеешь польстить, гад! Ладно, рассказывай, как надо с королём говорить.

***

Две темноволосые девы, рождённые в семьях валинорских Нолдор и неврастских Синдар, увлечённо записывали что-то со слов главного гондолинского летописца, пересматривавшего нижнюю полку дальнего шкафа, к которому реже всего подходили посетители и ученики.

Основав свой Дом, по сути являвшийся огромной школой, где изучались абсолютно все науки, по которым писались книги, Пенголод постоянно искал новых помощников, выбирая среди желающих только тех, кто демонстрировал готовность ничего не менять в существующих текстах. Летописец требовал от доверенных эльфов смелости выражать свои мысли под собственным именем, в собственных переплётах.

«Выдавать своё за чужое — такое же преступление, как называть чужое своим», — гласил главный закон Дома Пенголода.

— Каждый говорящий и пишущий, — диктовал летописец девушкам, когда в библиотеку царственно вошёл Салгант, как бы для красоты держа в украшенной драгоценностями руке роскошную трость, — каждый и каждая должны принимать на себя ответственность в полной мере за каждое слово.

— Именно за этим я и пришёл к мудрецу, — поклонился толстый эльф настолько низко, насколько позволял скрытый за дорогими тканями и бриллиантовым ожерельем живот, — за советом и наполненным ответственностью словом. А ещё хочу купить книгу для дочери. Посоветуй, будь любезен, что-нибудь из истории валинорских нарядов.

***

— Увести Пенголода от девушек оказалось не очень просто, — глаза Салганта нехорошо блеснули. Зависть?

— Но ты справился! — отвлёк друга от неприятных мыслей Рог.

— Золото с чем угодно справится, — кивнул толстый эльф. — даже с завистью к чужому успеху в сердечных делах. Как думаешь, Балрог, летописец женится раньше, чем его друг Орёл?

— Да, зависть — страшная штука! — захохотал кузнец.

— Так или иначе, мне удалось разговорить Пенголода, и он мне сказал…

***

— Лорд Талаган, — книжник взял оплату, завернул книгу в переплёте из вышитого золотом алого шёлка с россыпью топазов в плотный бархат и сел за стол напротив щедрого гостя, — в Ондолиндэ все хотят мира и равенства, но когда приходится выбирать между этими двумя благами, большинство гондолиндрим склонится к миру. Лучшее, что мы все можем сделать для короля Турукано и самих себя — забыть, что принцесса Ириссэ когда-то уезжала из Песни Гор.

***

— Моргота ему в ученики! — всплеснул руками Рог и заметив, что друг доедает последний кусок хлеба, полез в погреб.

— А что, — Салгант залюбовался веером, — наш летописец даже орка способен грамоте научить. Думаю, и Моргота бы перевоспитал и объяснил, что чужое брать нехорошо.

Снизу донёсся сотрясающий пол хохот:

— Пожалуй, ты прав!

***

Собираться в путь не было необходимости — лорд Дома Золотого Цветка жил одновременно во всех крепостях Семи Врат и в самом городе, поэтому мог в любой момент приехать куда угодно и не оказаться в пустом холодном доме без еды и вещей.

Вылетев стремительным вихрем из дверей дворца, наскоро попрощавшись со слугами, Глорфиндел устремился в сторону конюшни, как вдруг на пути возникла преграда.

— Прости, что помешала, — очень смущённо, однако твёрдо сказала Фумеллотэ, — я просто решила… спросить, как дела… я… мимо шла.

Не умилиться оказалось невозможно. Воин очень хотел скорее уйти, но вдруг с удивлением понял — остаться хотелось сильнее.

— Дела? — не в силах перестать улыбаться, Глорфиндел засмотрелся в голубые глаза девушки, на её красиво заплетённые волосы.

Взгляд скользнул ниже, и эльф поспешил отвернуться, надеясь не покраснеть — платье на Фумеллотэ выглядело невозможно соблазнительно. Случайно мимо шла, конечно.

— Да, дела, — улыбнулась юная дева, — у меня хорошо, настроение хорошее, и я решила им поделиться. С тобой.

— Только не дари мне животных, пожалуйста, — чувствуя, что либо рассмеётся, либо заплачет, Глорфиндел выдохнул. — Спасибо, Фумеллотэ, ты уже подняла мне настроение, но мне действительно пора.

— Что-то случилось? Городу угрожает опасность?

Ощутив себя виноватым в испуге невинной эльфийки, воин отрицательно покачал головой, по-дружески тронул деву за плечо и уже собрался уходить, как вдруг Фумеллотэ резко подалась вперёд и поцеловала Орла в щёку.

Теперь бежать было нельзя, и Глорфиндел замер.

— Послушай, — он постарался говорить ласково, — твои родители хотят для тебя хорошего мужа, который будет рядом с тобой, а не где-то в опасных лесах.

— Это Пенголод так хочет, а я считаю, что быть женой героя почётно. Леди Симпина — прекрасная сильная эльдиэ, я хочу быть, как она.

— Позже поговорим, ладно?

— Лаурэфиндэ…

Воин всё-таки смог пойти прочь, и на душе стало ещё отвратительнее.

«Что-то случилось?»

Конечно случилось! Вернулась сестра короля, да ещё и привела чужака!

«Мы, стражи города, клялись убивать нарушителей границ, кто бы это ни был! И что теперь? Приказ отменён? Закон переписан? Тогда почему об этом не объявлено?»

Предводитель Орлов твёрдо решил, что самолично проверит безопасность границ и путей вокруг Гондолина, поскольку, несмотря на заверения воинов Эктелиона, будто всё в порядке, письма от Келебреха и его собратьев настораживали.

Странное убийство женщины в лесу, которое столь яро осудил родич Куруфинвэ, Глорфиндел оценивал иначе, помня сестру и её порой безрассудную жестокость. Женщины — не всегда жертвы. И если убитая имела отношение к Ириссэ, ситуация становится ещё хуже.

«Настроение хорошее, и я решила им поделиться. С тобой», — некстати вспомнились слова девушки, которой просто нечем заняться, вот и бегает за увенчанным славой героем.

Слава…

Вскакивая в седло и пуская белоснежного коня в галоп, Лаурэфиндэ вспомнил собственные слова о посмертном почитании. Пожалуй, это неправда, что нельзя очернить память того, кого больше нет, но всё равно мёртвым героем быть лучше, чем живым, поскольку от совершившего подвиг станут ждать новых геройств, что превзойдут вошедшие в легенды поступки.

— Но ведь и для малых, и для великих есть деяния, что можно совершить лишь единожды, — с досадой произнёс слова Феанаро Орёл. — Для каждого есть вершина мастерства и подвига. После — затухание, угасание, тление. Но зачем всё это любящему сердцу? Зачем влюблённой женщине видеть, как её муж просыпается с криком, как молчит в компании бутыли вина, вспоминая мечты о подвигах и славных битвах, вместо которых получил предательские удары орочьих ржавых ножей? Зачем ей знать, как боль от ран каждый раз оседает где-то на дне души, копится там и напоминает о себе в самые неподходящие моменты? Выбравшие мир должны быть счастливы. Жаль, не все способны понять ценность покоя, не познав войны. А кто познал, тем уже поздно.

Стальные врата открылись перед воином, и белоснежный скакун ускорил галоп.