Свет проклятых звёзд

Пой свою мерзость

Заперев двери и плотно зашторив окна, оказавшись днём практически в полной темноте, Аклариквет сел за стол и, схватившись за голову, закрыл уши ладонями. Желание спрятаться от всего мира заставляло паниковать, мысли метались, сердце билось неровно. Снова встав, менестрель резко сжал в трясущихся пальцах перо и бумагу. Почему-то захотелось написать письмо Зеленоглазке, хоть певец и не был уверен, что отправит послание. Но даже если тенгвам суждено сгореть в огне свечи, отчаявшийся эльф всё же поделится измотавшими чувствами с безразличным листком и чернилами. Должно стать легче.

Долго выбирая слова, с которых начать текст, разрываясь между именем, обращением «Подруга», «Дорогая подруга» и «Незаменимая помощница», Аклариквет в конце концов остановился на простом «Здравствуй». Когда перо вывело необходимые тэнгвы, менестрель вдруг почему-то поднял глаза на давно молчавшую арфу.

Аклариквет вспомнил взгляд принца Финдекано, расстававшегося со своим инструментом.

«Теперь это твоё, — выдавил из себя будущий герой Астальдо, отпуская руки от резной деки. — Навсегда. Её имя Вредина, — вдруг рассмеялся сын того, кому ещё только предстояло обрести титул верховного нолдорана, — или Загогулина. Мне подарили её, когда я был ребёнком, поэтому и назвал так… Глупо. Она же меня не слушалась, я обижался. Это приказ твоего принца — бери! И… Не попадайся мне, когда я вооружён, и рядом никого нет. Иди! Пой свою мерзость, пока я не передумал».

От вставших перед мысленным взором картин стало больно и тяжело на сердце. Менестрель короля вздохнул — он долгое время не представлял, как можно отдать кому-то свой инструмент, и когда подарил арфу-лебедь племянницам, ощутил себя так, словно оторвал часть души. Теперь девочки разорвали связь с дядей, не сумевшим защитить их от гнева принца Финдекано, и Аклариквет всё чаще со стыдом ловил себя на мысли, что беспокоится больше об альквалондском инструменте, чем о родственницах, которые о себе позаботиться могут сами, в отличие от арфы.

Ужасно! Но себя не изменить.

Отложив листок и перо, певец подошёл к Загогулине, стоявшей на полке в одном ряду с другими инструментами, далеко не столь ценными, однако звучавшими со сцены, путешествовавшими с концертами по Хитлуму и в Дор-Ломин. Это выглядело чудовищной несправедливостью по отношению к дару принца, и руки сами собой взялись за изящную деку.

«Пой свою мерзость!»

«Вильварин!» — неожиданно окликнул голос из далёкого детства, менестрель содрогнулся от мерзкого воспоминания — разговора в тюрьме с орком, после которого морготов раб лишился разума, а сам певец — последних крох чести. Тогда Аклариквет вспомнил родителей, порадовался, что никто из них не видит, в какое чудовище превратился сын Мотылёк.

Но самое страшное — зная, что сотворил из подданных монстров, король перестал им верить.

— Моя боль, мой совет,

Мой позор, мой запрет —

К чему они? — тихо запел самую отвратительную мерзость в своей жизни главный менестрель верховного нолдорана, с трепетом касаясь струн Загогулины. — Ты над ними смеёшься, лишь нравоучения видишь в них.

Потерял уважение ты к истории семьи,

Но знаю, завтра скажешь мне —

По чьей вине

Ты оказался в западне.

С обидой и страхом вспомнив, как на совете в узком кругу владыка Нолофинвэ вдруг начал допрос своего верного певца, на этот раз не наедине, а при Варнондо, Аралкарионе и Ранионе, Аклариквет содрогнулся.

«Ты должен любыми способами убедиться в верности твоих певцов короне!» — слова короля причинили боль, швырнули менестреля в ров на колья.

— И несчастье, и страх,

И идей наших крах

Я отводил!

Твой успех, твой талант

В сеть корысти и зла вдруг угодил!

К благоразумью твоему

Тебя зову!

Чтоб помочь тебе встать,

Повзрослеть, разорвать

Порочный круг,

Буду тенью в жару,

В темноте ярким светом стану вдруг.

Как трудно мне сейчас молчать!

Готов кричать!

Безумная мысль попросить помощи у Астальдо пролилась слезами. Аклариквет понимал, что принц никогда и ни за что не станет слушать того, кто готов втоптать в грязь любого, но…

Исполнять приказы короля больше нет сил! Кто может помочь? Как повлиять на безвыходную ситуацию?

Со стыдом и ужасом вспоминая, что сотворил с разумным существом, менестрель уткнулся лбом в резную деку.

— Пока не примет нас земля,

Ошибки дети повторят

Их отцов.

Безумства станут совершать,

Пить искушений сладкий яд

Будут вновь,

Не слыша зов отцов!

Пока не примет нас земля,

Мы в силах что-то поменять,

Обняв своих отцов!

«Пой свою мерзость! И не попадайся мне, когда я вооружён, и рядом никого нет!»

Скосив глаза на листок и перо, Аклариквет вспомнил решительный ответ короля на невинный вопрос Вирессэ о возможности ездить домой к родителям. Конечно, всем очевидно, что она помогает мужу, но ведь Химринг не воюет с Хитлумом! Признавать, что переписка с Маэдросом сродни предательству короны — это страшная ошибка!

«Вильварин!»

Снова схватившись за голову, певец вспомнил, как защищал своих артистов от гнева принца Финдекано и на Празднике Объединения, как никому не рассказал о намерении Тьялинельо сбежать…

И теперь нужно прийти к каждому и копаться в голове? Пытать? Лишать воли?! Да, сделав зло однажды, будешь вынужден всегда так поступать.

Нет! Никогда!

«Ты ведь верен королю, — загудели траурным колоколом слова Нолофинвэ. — Остальные тоже должны идти со мной до конца. И твоя обязанность — сделать так, чтобы каждый этого хотел».

Вытирая слёзы, втягивая забившимся носом воздух, Аклариквет начал писать Зеленоглазке, что мечтает с ней увидеться, поэтому надеется на её скорый приезд.

Иначе… иначе…

Не дописав фразу, Вильварин зачеркнул ненужное слово, тяжело прерывисто вздохнул.

Арфа Загогулина снова молчала, и менестрель, подняв глаза от бумаги, мысленно пообещал, что однажды обязательно сыграет на ней что-то от чистого сердца.

***

Глоссар полулежал на высоких подушках, запрокинув голову. В последнее время кровь из носа шла гораздо реже, однако если начинала, лила обильно и болезненно. Видимо, ухудшение самочувствия спровоцировали рассказанные друзьями новости, от которых на голове начинали шевелиться волосы, и возникало желание бежать как можно дальше из Хитлума, но менестрель понимал — просто так вывезти семью не удастся, тем более, в пути может снова стать плохо, и что тогда? Арминас, конечно, обещал помочь, но вдруг передумает? Воинов вроде бы настолько жестоко не проверяют на преданность короне, как идущих в народ певцов. Может, друзья преувеличили, однако у Глоссара были причины не сомневаться в словах артистов.

Новый Тьялинельо волею судьбы в лице верховного нолдорана оказался одним из немногих, кто обязан остаться в Хитлуме и петь на улицах. Другим же, кому повезло меньше, требовалось быть способными в любой момент отправиться в союзные королевства, чтобы готовить народ к прибытию послов Нолофинвэ. А для этой миссии…

«Аклариквет сказал нам собраться в репитиционном зале, — прокручивал Глоссар в неприятно ноющей голове рассказ друга, сочинившего новую песню про Истинного Короля, — по его виду мы сразу поняли, что дело плохо — Риньо был бледный, трясущийся, запинался, словно говорил с нами под прицелом взвода лучников. Он сначала сказал, что всегда был готов нас защищать, и сейчас ничего не изменилось, но и мы должны о себе и о нём позаботиться. А для этого необходимо быть беспрекословно верными Нолофинвэ. Когда мы спросили, к чему такой разговор, Риньо затрясся ещё сильнее и заявил, что желает нам добра, что не сможет исполнить приказ, который нам навредит. А значит, предателем окажется сам».

«Самое забавное, — рассказывал ещё один артист, — что король не понимает простых вещей: во-первых, бездумно повторяющие заученный текст эльфы с пустыми глазами не завоюют доверия ни в одной земле, а только вызовут подозрения; во-вторых, не факт, что Риньо из нас самый сильный. Если ему придётся нас ломать, мы станем защищаться. И что приобретёт Нолофинвэ?»

«А потом Аклариквет сказал, — Глоссар возродил в памяти слова автора песни про Истинного Короля, — что нам нельзя бунтовать, мы должны собрать силы, поверить в себя, уговорить всех выступить единой армией против Моргота, победить его, и тогда не будет в Арде больше зла и несправедливости. Только, сам подумай, если это так, то кто будет нолдораном?»

Менестрель вытер кровоточащие ноздри, надавил пальцами на самые болезненные точки головы. Да, надо бежать. Если и бороться с Морготом, то под фиолетовыми знамёнами Крепости Исток, а не под звёздами, утонувшими в болотном тумане.

***

Посмотрев на по-прежнему закрытые шторы, Аклариквет зажёг свечу. Письмо для Зеленоглазки давно улетело в Барад Эйтель, значит, эльфийка его уже прочитала.

Приедет или нет? Поможет или не сочтёт нужным? Кто знает…

— Горит свеча, — руки менестреля вдруг сами собой взялись за арфу принца Финдекано, — укрыта тьмой.

Душа пропитана презрением к доброте.

Горит свеча немой тоской!

Мешает жить, не видя смысла в красоте.

Мерцает свет, объятый мглой,

Он сотни раз погаснуть мог в пыли семи ветров!

Волшебный блеск во тьме ночной!

В нём тлеет память о душе — огне забытых снов…

Стало жаль, что на эту песню вдохновила не Алая Леди, но вдруг пришло понимание — о Нерданель таких слов менестрель Вильварин не спел бы никогда.

Примечание к части Песни:

"Письмо отца" из мюзикла "Моцарт"

"Свеча" А. Щедрова