Свет проклятых звёзд

Свобода и рабство

Сердце неприятно колотилось, перед глазами мутнело, дышать становилось то тяжелее, то легче. Отвратительное ощущение, однако хорошо знакомое — с годами всё хуже сочетались между собой пойло, курево и тренировки, а сейчас для ухудшения самочувствия хватило всего лишь резкой смены погоды с дождя на солнце, а потом наоборот.

Бор покашлял, вдохнул глубже, задержал дыхание. Да, вот она — старость. Хорошо ещё, без слепоты, полной глухоты — на одно ухо ведь не в счёт — и потери соображалки. А ещё, бывший морготов раб был уверен, он сделал для семьи главное — увёл сыновей, брата и внуков в свободные земли.

Ради будущего потомков можно и предать, и убить.

Прячась от дождя в наскоро поставленной палатке, воин Мелькора невольно вспоминал лица тех, кому пришлось пасть от его руки.

Гнилой умер во сне, ему повезло. К тому же он давно болел какой-то дрянью, которую от очередной девки подцепил, поэтому и так не жилец был, чесался весь, семена жевал, курил без перерыва, а всё равно то там, то тут болело. Особенно между ног. Даже жалко его порой становилось. Но теперь всё, отмучился.

Поганка был пьян, сидел, едва не падая в костёр, но когда нож для удара в спину уже оказался занесён, полуорк почему-то обернулся и с недоумением посмотрел на своего убийцу, даже не успев разозлиться и поверить в происходящее. Зато испугаться, похоже, времени хватило.

Дроч бился до последнего. Он был из тех, кого не удалось застать врасплох, всё понял и сам бросился в бой, орудуя ножом, палкой, кулаками, ногами, головой, локтями, коленями. Двоих убил, одного ранил в живот, а когда, наконец, сам упал, изрезанный и избитый, окружённый четырьмя бывшими соратниками, схватил камень и размозжил ближайшему напавшему стопу. Отчаянный был боец. Жаль, неправильную сторону выбрал.

Гор хотел откупиться. В одно мгновение став жалким и умоляющим, молодой полуорк спустил штаны и многозначительно вильнул задом. Туда и получил длинную жердь. Как же весело было наблюдать его корчи, только рот пришлось заткнуть, чтоб не орал на всю округу.

Потом сбросили в болото всех: и достойно бившихся, и недостойно сдохнувших. Все одинаково утопли в гадкой жиже и будут одинаково гнить и служить пищей червей и личинок.

Да что их вспоминать? Дело сделано, народ свободен. Род Бора свободен! Род Бора…

Заулыбавшись, старый воин почувствовал, как стало легче дышать, сердце забилось ровнее. Видать, смерть пока не собирается забрать бывшего раба.

Значит, ещё повоюем! И мирно тоже поживём, а это главное!

— Дальше куда? — из приятных раздумий вырвал голос третьего сына. — Дождь кончается.

Сложный вопрос. Воины-алкарим знали язык тех, кто живёт за горами, однако огненные командиры повторяли, что за своих сойти не выйдет — говор не тот. Да и слов маловато учили.

— Значит так, — Бор, кряхтя, сел, потянулся за согревающим, — мы пойдём дальше и поселимся рядом с какими-нибудь местными, но не на их территории. Постепенно подружимся, скажем, что мы, ну, с востока, с севера, оттуда, из холодов. Ушли, потому что холодно, жрать нечего, хвораем. Но мы там свободно жили! Сами по себе! Никакие мы не алкарим! Не рабы мы, ясно?

— А бабы и дети наши где, раз уж мы просто ушли?

— Да ты бошковит, сын! — старик хмыкнул. — Чьи-то померли, чьи-то ждут, что мы за ними вернёмся. Но бабы нам и правда нужны. Уверен, найдём. Где-нибудь они здесь живут. Поначалу своруем несколько, они нам нарожают, и, считай, мы уже как все. Только запомните, — громче проговорил Бор, — не таскайте эльфок! Как бы ни хотелось! Кто так сделает, я лично кишки выпущу! Трахать трахайте, но в наш лагерь — ни-ни!

Молодой воин гыкнул.

— Пошли, — крикнул с улицы соратник, — дождь кончился, счас просохнет. Грибов заодно соберём. А то жрать охота.

Бор поднялся, кашлянул. Вроде нормально всё, сердце не колотится. Значит, суждено ещё подышать воздухом свободы! Что может быть лучше?

***

Горячий ветер пустыни принёс тучи красновато-оранжевого песка, однако приостановить работу даже на короткое время строителям серебряного храма не позволили. Задыхаясь и безуспешно пытаясь прятать лица от режущего глаза урагана, рабы кричали под ударами кнутов и падали от боли, жажды и усталости.

Однако ни надсмотрщики, ни буря пощады не знали.

***

Тот, кого на востоке знали под именем Фанглиндур, посмотрел на плотно закрытую изнутри дверь золотого храма. Ветер с такой чудовищной силой швырял песок в стены, что находил малейшие щели, и у порога стало грязно.

— Верные рабы Майя Фанкиля! — эльф зло сощурил тёмно-карие глаза, обернулся на служителей. — Немедленно наведите чистоту!

Люди повиновались.

Люди. Фанглиндур помнил, с каким наслаждением его избивали и морили голодом эти отвратительные создания! Помнил и догадывался, что владыка нарочно дал ему в подчинение тех, кто с радостью расправится с ненавистным эльфом. Страшный конец бессмысленной жизни сейчас казался близким и реальным, как никогда: всё шло не так.

Фанглиндур посмотрел на переделанный уже в двадцатый раз стол в центре храма-башни. Голые золотые стены тоже постепенно покрывались росписью: символы и слова сливались в единый узор, который требовалось расшифровывать, произносить и пропевать, когда на возвышении-алтаре что-то происходило. Что-то… Язык не поворачивался дать имя подобным действиям.

Но владыка требовал, и Авар подчинялся.

Необходимо было любыми средствами вызвать эмоции собиравшихся в здании людей: можно делать что угодно, главное — бурная реакция. Любая. Очевидно — ничто не будоражит сильнее боли и смерти, и в такой ситуации идеальным зрелищем были бы роды, после которых сначала медленно убивали бы младенца на глазах у матери, а затем и её саму. Но в таком случае, откуда брать население? А редкие жертвоприношения почти бесполезны, ведь энергию эмоций требовалось собирать и сохранять постоянно, чтобы Майя Фанкиль не нуждался в заимствованной силе Вала, поток которой нужен непрерывным.

На самом деле, частые жертвоприношения тоже не имели эффекта, однако ожесточали и без того кровожадных людей, делая из них безжалостных безумных воинов, для которых чужие страдания заменяли хмель, женщин и курево.

Тоже польза, однако не та, которая требовалась от Фанглиндура!

Песок у входа подмели, но ветер быстро насыпал нового. Приказывать убрать, к счастью, не пришлось, эльф посмотрел вверх на тонущий во мраке потолок-конус.

Золото. Прекрасный благородный металл, которому не страшен тлен. Может быть, в этом есть некий символизм, что храм, построенный из этого материала, не подчинился злу?

От подобных мыслей стало горько, Авар посмотрел на подметающих песок рабов. Молодцы, стараются. О тех, что вынуждены строить храм из серебра в бурю, Фанглиндур думать не хотел, поэтому мысль зацепилась за рассуждение Майя Фанкиля о том, что в Арде с момента сотворения золото и серебро служат источником силы только в единстве, поэтому и потребовалась здесь вторая башня. Если это окажется бесполезно…

Эльфа передёрнуло.

Было страшно думать и ещё об одном обстоятельстве: жрец-неудачник рассказал своему хозяину-мучителю всё, что знал. Всё! Без остатка! И абсолютно все сведения, похоже, были использованы при нынешней атаке на запад Белерианда.

Что это значит? Очевидно — слуга больше не нужен как информатор. Если он перестанет быть полезен как жрец…

Фанглиндур почувствовал, как вот-вот расплачется. Нельзя, чтобы рабы это видели! Пусть пол подметают! Нечего глаза поднимать на своего хозяина! Недостойны! Не заслужили!

Будьте вы прокляты, ничтожества! Ненавижу! Чтоб вы сдохли в корчах на вашем драгоценном алтаре! Все вы! Все! До единого!

***

Буря стихла, песок постепенно рассеялся, и небо очистилось. Два юных чёрных ящера, отдалённо напоминавших птиц с огромными клювами и рогом, вместо хохолка, с любопытством и осторожностью выползли по стене каменной башни на самый шпиль. Неловко расправив слабые пока крылья, драконы оттолкнулись от опоры и с радостным криком-свистом отправились в свой первый полёт.