Свет проклятых звёзд

Примечание к части Портрет Лутиэн от Беллы Бергольц. Арт и живой арт

https://vk.com/photo443220075_457247232

https://vk.com/video541504252_456239184 Песнь Творения была о любви

— Твой брат Эольвэ мёртв.

Слова Мелиан прозвучали внутри головы и одновременно в ушах. Элу поднялся с подушки, посмотрел в бездны-глаза супруги.

— Я давно убил его. Казнил за нарушение моих границ. Моего закона о границе. У меня есть только один брат, и он под защитой Валар.

Королева Дориата посмотрела сквозь стены и потолок дворца. В такие моменты её взгляд казался страшным и прекрасным настолько, что если бы эльф поймал его, упал бы замертво. Или лишился рассудка. Возможно, именно это и произошло с Эльвэ, когда он впервые встретил свою настоящую любовь, но точно вспомнить не представлялось возможным.

Чёрное с белым… Сходится…

— Лорд Корабел прислал дочь с вестями, — отрешённо проговорила королева.

— Не беспокойся, Саэрос разберётся.

Мелиан обняла супруга. Тёплое живое тело эльфа звучало так же, как и мелодия защитного купола над Дориатом — гармонично, прекрасно, бесконечно.

— Наполни Завесу любовью, — прошептала Айну, призывно двинув бёдрами. — Пусть поёт о счастье трелями соловьёв.

Элу не ответил. Уверенный, будто сам предложил близость, король Дориата жадно обхватил бархатистую спину своей владычицы и принялся целовать так, словно давно не видел обожаемую женщину.

А в это время советник Саэрос разбирался с не слишком ожидаемыми и желанными визитёрами.

***

Линдиэль нравился путь в Дориат, особенно в столицу — Менегрот. Блуждание по зачарованному лесу и подземному лабиринту будоражило воображение, а стражи границ и проводники лишь добавляли таинственности, демонстративно пугаясь каждого шороха. Советы у короля-плаща дочь Кирдана не любила, поэтому с особым чувством ждала их окончания, чтобы снова пройти по таинственным туннелям и вдохнуть неповторимого воздуха древнего леса, сохранившегося только под защитой Майэ Мелиан. Ароматы давно не существующих деревьев напоминали о далёком радостном детстве, в которое всё чаще хотелось вернуться.

В ожидании приглашения на совет Линдиэль зашла в Галерею Славы, чтобы полюбоваться портретом принцессы Лутиэн. Дочь лорда Новэ помнила, как пугала и будоражила картина, а теперь стало ясно, в чём дело: созданное совместно эльфийскими и гномьими мастерами изображение одновременно сияло величием Айну, очарованием Эльдиэ и ускользающей смертной красотой, которую Линдиэль смогла рассмотреть только сейчас. Но как художникам удалось нарисовать черты Младшего народа до его появления в Арде? И зачем нотки тлена в Теме прекрасной Лутиэн?

В Галерее звучала и ещё одна Тема: её создавали, чтобы сотворить себя. Для так и не нашедшей своего места в Арде эльфийки эта мелодия была близка и понятна, хотелось узнать больше об основоположниках музея, ведь вложенная в картины душа важнее состава красок.

Сейчас в галерее было пусто, в честь приезда родни лорда Новэ никто не устраивал торжеств, и Линдиэль радовалась отсутствию повышенного внимания. Сопровождавшие дочь Кирдана эльфы разошлись по коридорам, рассматривая скульптуры и полотна, поэтому эльфийка просто наслаждалась тишиной.

Неожиданно на фоне картины с одиноким кораблём появилась беловолосая дева.

— Меня зовут Нимродель, я — советница короля, — представилась она, чуть поклонившись. — Мы можем поговорить о делах вдвоём, и не придётся встречаться с моим дядей.

— Я уже передала письмо, — пожала плечами Линдиэль, — насколько мне известно, владыка Тингол не собирается ничего предпринимать, мне лишь необходимо убедиться, что послание получено.

— Можешь быть уверена, леди, письмо не просто получено. Оно ещё и прочитано, хотя это не твоя забота, как я вижу. Так или иначе, ответ владык всегда один: жизнь за Завесой не касается дориатрим ни по доброму, ни по злому поводам.

— Я знаю, — дочь Кирдана снова отвернулась к портрету Лутиэн. — Уеду при первой возможности.

— И этот шанс уже предоставлен.

Нимродель смотрела без неприязни, однако Линдиэль чувствовала — племянница Саэроса ждала чего-то иного — не безразличия к делам Белерианда.

— Значит, на том и простимся, — прозвучали слова, произнесённые будто не живыми эльфийками, а множеством голосов с безмолвных картин. — Но нельзя вечно прятаться от силы, стремящейся завладеть каждым.

— Песнь Творения была о любви, — сказала Линдиэль, — и это действительно самая мощная сила в Арде.

Галерея не ответила ни согласием, ни отрицанием. И только портрет Лутиэн будто потемнел, на глазах теряя величие и очарование, сохраняя лишь мимолётную, неумолимо угасающую красоту. Страх заставил отчаянно желать повернуть время назад, несмотря на понимание, что это не под силу никому.

***

Смертный выглядел забавно-угрожающе, словно защищающий детёнышей уж. Ему было всё равно, кто и почему оказался рядом с его жилищем, поскольку любой незнакомец — враг. Не лишённая смысла позиция, но слишком невыгодная в мирное время.

Арастур невольно подумал, что его собратья кажутся такими же смешными «ужами» остальным эльфам а, возможно, и гномам. Да, удобно было закрываться от мира, прятаться за густыми ветвями и могучими стволами, за непроходимыми чащами и смертоносными топями, но когда оссирианские ресурсы оказались жизненно необходимы соседям, удобство начало приносить вред. Тайная торговля всё равно продолжалась, постепенно став явной, одобренной вождями, приносящей мирианы в казну Семиречья. А юный Таурхиль заставил задуматься весь Восточный Белерианд — как вести дела дальше, сохраняя границы и с трудом выстроенные мирные отношения. Арда меняется для всех. Даже для ужей.

Смертный говорил на интуитивно понятном языке. Он хотел объяснить эльфу, что не желает видеть на своей земле чужаков, что его род испокон веков гонял палками пришлых тварей, и надо было продолжать, потому что от них одни беды. Потом он показал рукой куда-то назад и намекнул, что там тоже что-то плохое случилось из-за эльфов.

Почти всё это было сказано с использованием бесконечных вариаций одного слова, однако Арастур догадывался — смертный знал гораздо больше названий предметов и явлений, просто не считал нужным казаться умным рядом с пришлой тварью. Однако когда появилась Линдиэль и её свита, дикарь сразу изменился в лучшую сторону и вежливо удалился в сторону изб.

— Не спрашивай меня про Дориат, — опередила вопросы дочь Кирдана. — Просто знай: там не было ни-че-го. И передать в Оссирианд мне нечего.

— Удивительно, — отозвался Арастур, — но мне тоже нет смысла писать домой. Жители рощи не приняли меня. Правда и не съели, за что им, конечно, спасибо.

— Едем в Хитлум, — отрезала Линдиэль. — Неважно, что из этого выйдет, но мне уже удавалось договориться с Голфином. Обо мне даже песни пели! Может, в этот раз тоже будет толк.

Охотник хотел пошутить, но почему-то передумал. Путь предстоял неблизкий, поэтому любой разговор легко откладывался до более удобного случая.

Эльфы оседлали коней.

Так и не пролившееся дождём небо мрачнело, опускалось ниже, нагоняло тоску. И лишь редкие обманчивые золотые лучи в крошечных голубых просветах напоминали о том, что лето закончится ещё не скоро.

***

«В песнях вьюги проходит ещё один год,

Безразличие, холод, интриг хоровод.

Бой, чтоб выжить, точнее, чтоб существовать,

Чтобы завтра завязнуть в сугробах опять.

Заливает души пустоту сладкий яд.

Королева зимы — не жена и не мать.

Отправляешься в путь, забирая с собой

Раскалённое сердце жертвы другой…

Презирая законы, купаясь в вине,

Разрывая одежды, летая во сне.

Неприступных вершин ослепляющий свет надежды…

Отдавая себя зову плоти одной,

Неизбывной тоски разрывая покой,

Несмотря ни на что, остаёшься собой, как прежде.

Небесной красоты земное воплощенье,

Неуловимый призрак, исчезающий в ночи!

Отдавшие тебе своей души горенье,

Как мотыльки для пламени свечи,

Не стоят ничего, как та игрушка,

Затерянная в памяти навек

В прекрасном светлом парке,

Где её девчушкой

Оставила на мраморной скамье».

На глаза наворачивались слёзы, Аклариквет пытался собираться в дорогу, но не мог. Поручив большую часть приготовлений слугам, королевский менестрель вспоминал, как грел душу в убийственно-ледяном Хэлкараксэ взгляд принцессы Ириссэ. А её поцелуй…

«Петь нужно о любви».

«Вильварин — хорошее имя, звучит красиво, а в мотыльках нет ничего плохого».

«Ласковое «Риньо» — это изящный маленький королевский венец. Для короля Нолофинвэ».

С трудом сдержавшись, чтобы не расплакаться, чувствуя, как рвётся последняя нить в пусть и не счастливое, но полное надежд прошлое, певец подумал, что терять ему уже в принципе нечего. Да и не убьёт же его принц Финдекано на поминальных торжествах!

Арфа Загогулина молчала. Посмотрев на причудливо изогнутую деку, Аклариквет вздохнул и решил всё же исполнить приказ сына своего владыки. Лучше уехать из города, ведь пострадать может не только сам «продажный менестрель», но и его оставшиеся верными музыканты. Нельзя такое допускать!

Вздохнув и отведя взгляд от бывшей арфы принца, Аклариквет поплёлся к шкафу с вещами.

«Безмолвный разговор,

Письмо в когтях у птицы.

А после — молчаливое «Прости…»

***

Зеленоглазка проснулась со странным чувством. Зная, что принц Финдекано собирается ехать к отцу, знахарка написала письмо другу-менестрелю, чтобы тот ни в коем случае не допускал мысли геройствовать и оставаться в хитлумской столице. Тревога за Аклариквета была какой-то странной, нездоровой, доводящей до паники, тем самым лишавшей способности думать. В голове не складывались рассуждения, сердце билось всё отчаяннее. Состояние походило на одурманенное, но как только бывшая ученица Моргота допускала подобную мысль — тут же её забывала. Чем больше проходило времени, тем сильнее Зеленоглазка боялась за друга и в конце концов колдунья поняла — она обязана убедиться в безопасности Аклариквета. Нужно ехать в столицу на памятные торжества и лично проконтролировать ситуацию. Иначе ведь и быть не может!

Друзья должны помогать друг другу.

Должны.

Друзья.

Помогать.

Должны…

Примечание к части Песня "Йеннифэр" из симфо-рок-оперы "Дорога без возврата".